Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс

штрас-серистами. Их лидер Грегор Штрассер был фактически вторым после Гитлера человеком в партии, верным соратником во время «пивного путча» 1923 г. Об этом социалисты предпочитают не вспоминать, но именно широкомасштабная агитация Штрассера среди рабочего класса привела к тому, что число членов нацистской партии увеличилось с 27 тыс. до 800 тыс. человек [438]. В 1925 г. он произнес в рейхстаге следующую речь: «Мы, национал-социалисты, желаем экономической революции, включающей в себя национализацию экономики. Вместо капиталистической системы эксплуатации мы хотим создать настоящий социализм, вдохновленный не бездушным взглядом с позиции еврейского материализма, но идеалистическим, самоотверженным и бескорыстным исконно германским коллективным духом и общим делом. Мы хотим социальной революции, чтобы затем принести национальную революцию» [439]. В то же время он много ездил по Германии, открывал новые отделения партии, назначал гауляйтеров и выступал перед массами. Несмотря на то что в результате внутрипартийной борьбы Штрассер был убит в «ночь длинных ножей», невозможно стереть из истории тот факт, что человек, в чьих социалистических убеждениях сомневаться не приходится, внес огромную роль в победу нацистов на выборах 1933 г.

В определенный момент прагматизм Гитлера стал сильнее идеологии, и он понял, что «отнять всё у промышленников и поделить» будет не самым эффективным способом привести в жизнь давно задуманный план полномасштабной милитаризации Германии. Таким образом, к 1930 г., еще не придя к власти, имея за спиной миллионы сторонников, но нуждаясь в поддержке людей из элит, Гитлер отошел от радикальной левой повестки «25 пунктов» чисто из прагматических соображений, когда, уже вознесенный рабочими, чиновниками и особенно отставными военными, мечтающими о реванше, на вершины политического Олимпа, он должен был убедить «крупную буржуазию», что защитит ее от классовой борьбы в обмен на молчаливое участие в возрождении Германии. «Пока капиталисты подчиняли свое авторитарное производство целям нацизма, Гитлер разрешал им стричь дивиденды. Но если начинали сопротивляться – он их уничтожал. Капитализм как частная собственность его не интересовал – интересовал капитализм как дисциплинированная авторитарная система производства» [197, с. 270]. Такой прагматизм в виде временного отхода от наиболее воинственных и спорных статей программы не был чужд и многим другим социалистическим лидерам – например, Владимиру Ленину.

Как уже говорилось ранее, социалисты представляют историю нацистской партии и восхождения Гитлера так, словно весь его путь был закидан лепестками роз, кои с обеих сторон ему щедро выбрасывали из корзин немецкие капиталисты, крупные промышленники и банкиры. Выдающийся американо-британский социолог, специалист по исторической макросоциологии, автор знаменитого четырехтомника «Источники социальной власти» Майкл Манн показал ложность такого представления в своем труде «Фашисты».

Манн, изучая, какие социальные слои более всего симпатизировали нацистам, пишет: «Германия отличалась от Италии, где в фашистском полуперевороте участвовал почти весь правящий класс. У немецких элит было много колебаний. В сущности, в отношении элит к нацизму отражалось отношение народа в целом. Менее всего поддерживали нацизм силы, причастные к современному капиталистическому развитию. Крупные промышленные и финансовые воротилы не сопротивлялись Гитлеру, но и не спешили ему помогать. Главную поддержку нацистам оказали ошметки старого порядка, стоящие в стороне от актуальной классовой борьбы» [197, с. 294]. И действительно, «среди нацистов было мало капиталистов: их было мало даже в окружении фон Папена, Шлейхера и президента Гинденбурга. Грегор Штрассер очень точно окрестил полуреакционное авторитарное правительство Шлейхера “кабинетом антикапиталистических мечтаний”. Еще меньше капиталистов примкнуло к нацистам. Часто утверждают, что встреча в Бад-Гарцбурге в октябре 1931 г. положила начало сговору между НСДАП и крупными немецкими промышленниками. Но Тернер утверждает, что на ней присутствовал лишь один крупный магнат, все остальные были мелкими предпринимателями или управленцами низшего звена. По-видимому, большинство капиталистов надеялись на консервативный авторитаризм, который сможет обеспечить дефляцию, отменить трудовые реформы и укротить Гитлера… По-видимому, больше всего симпатизировали нацистам владельцы крупных газет а кинопромышленники» [197, с. 288]. Кстати, знаменитая встреча в октябре 1931 г. действительно очень часто вспоминается социалистами, когда они хотят доказать, что капитал на руках втащил Гитлера в рейхстаг. Однако не учитывается многообразие правых, прокапиталистических политических партий в Германии 1920-х – начала 1930-х гг. Нелепа версия, согласно которой был один Гитлер, которому противостояли коммунисты и социал-демократы – и больше никого. Капиталистам или буржуазии было из чего выбирать. Это и католическая Центристская партия, и либеральная Немецкая народная партия, 60 % активистов которой относились к элите. Крупный бизнес составлял также верхушку либеральной Немецкой демократической партии. Даже националисты могли выбрать вместо НСДАП более респектабельную ДНВП (Немецкую национальную народную партию).

В качестве доказательства, что Гитлер поддерживался капиталистами и сам фюрер питал к бизнесменам искреннюю симпатию, приводят также другую, не менее важную, встречу с представителями капитала – встречу 20 февраля 1933 г., которую левые пытаются представить как окончательный разрыв нацистов с социализмом. На этой «тайной встрече» между 20 (или 25) промышленниками и Герингом нацисты якобы вступили в тесный союз с крупным капиталом, пообещав, придя к власти, защищать его интересы. Согласно легенде, Геринг гарантировал магнатам огромные прибыли, а взамен они давали нацистам много денег – последним необходимо было собрать на предвыборную кампанию, состоявшуюся 5 марта, 3 млн рейхсмарок. Информация о встрече 20 февраля (ее еще называют «тайным собранием») есть в документах т. н. «Последующих Нюрнбергских процессов», к ним и апеллируют социалистические пропагандисты. Более всего они обращают внимание на бизнес-династию Круппов и химический концерн IG Farben как примеры поддержки Гитлера крупным капиталом.

На встрече было всего 20–25 промышленников, но очевидно, что бизнесменов в Германии было куда больше (только в 1936 г. в стране насчитывалось свыше 124 тыс. промышленных предприятий, пусть многие из них и принадлежали одним собственникам, но счет промышленников явно идет на тысячи). У нас нет сравнительного анализа, сколько денег промышленники как класс дали нацистам, а сколько – другим партиям. Это вообще очень манипулятивный ход – взять несколько отдельных примеров и выставить их за ключевые причины возвышения Гитлера, поменяв события местами. Само по себе участие крупного капитала в тех или иных социалистических экспериментах в принципе не должно удивлять. В конце концов и сталинскую индустриализацию активно спонсировал американский капитал, и Альберт Кан создавал сталинские заводы, и большевики до революции, как мы ранее говорили, тоже получали поддержку от капиталистов, и немецкий капитал помогал советской промышленности в 1920-е. Да что там – сам Сталин высоко ценил американский капитализм, восхищался Генри Фордом и пытался интегрировать капиталистический опыт в масштабы плановой экономики. В целом, исходя из всего ранее написанного в этой книге, нельзя сделать вывод, что социализм не может пользоваться поддержкой богатых людей, да и последние могут вполне сочетать социалистические убеждения со своим положением (Роберт Оуэн, Николай Огарев, Савва