Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс

Встреча 20 февраля 1933 г. произошла всего за две недели до выборов (5 марта), так что маловероятно, чтобы деньги этих промышленников сыграли решающую роль в победе нацистов несколькими днями позже. Более того, Гитлер к тому моменту уже был рейхсканцлером. Сумма, выделенная в фонд для проведения выборов, была предназначена не только НСДАП, но и либеральной Немецкой народной партии – об этом на предварительном следствии по делу IG Farben в 1945 г. сообщал Георг фон Шницлер, член правления этой корпорации [117]. Величину этой суммы, вероятно, можно оценить как довольно скромную – около 3 млн рейхсмарок в современном эквиваленте составляют всего 15–20 млн долларов. Для сравнения: Трамп потратил на избирательную кампанию 2016 г. 322 млн, а его соперница Хиллари Клинтон – 565 млн долларов. Российскому оппозиционеру Алексею Навальному удалось собрать на президентскую кампанию 2017 г. 98 млн руб., или примерно 1,5 млн долларов, а ведь его масштабы совершенно несопоставимы с масштабом нацистской партии.

Нюрнбергский суд действительно установил вину ряда бизнесменов за участие в поддержке нацистов. Однако Крупп, Флик и Фарбен были осуждены не на основном процессе, а на т. н. «Последующих Нюрнбергских процессах» через несколько лет после войны, проводившихся над нацистскими преступниками меньшего масштаба. Особенность их заключается в том, что процесс осуществлялся не Международным военным трибуналом, а американскими военными судами. Альфред Крупп (сын Густава Круппа), что интересно, просидел в тюрьме всего три года, и ему даже восстановили конфискованное имущество. Социалисты сегодня указывают, что Крупп, как и другие промышленники, использовал рабский труд на своих производствах и это было им запланировано чуть ли не изначально, именно для этого он-де и поддержал Гитлера. Очевидно, что национал-социалисты были варварами в том, что касается прав человека, но едва ли Крупп именно ради рабов и спонсировал Гитлера, а не ради затеянной фюрером программы по масштабному перевооружению Германии или в силу страха перед коммунистами, которыми постоянно пугали бизнес. Рабский или очень дешевый труд сам по себе практиковался и в СССР, и в Камбодже, и в Китае, и т. д. Тылоополченцы, например, были предметом конкуренции за них между Наркомуглем, Наркомлесом и другими ведомствами, также использовался труд заключенных в фактически коммерческом предприятии Дальстрой. Как верно заметил журналист Луи Лохнер, «сказать, что германские промышленники желали войны и поэтому поддерживали режим Адольфа Гитлера, равносильно утверждению, что все они отличались беспросветной глупостью. Если страшный опыт Первой мировой войны не смог открыть им глаза, то хотя бы наблюдения за гражданской войной в Испании, когда в небе над ней кружили военные самолеты шести стран, в том числе Германии, используя его как испытательный полигон, должны были преподать им серьезный урок об опасности воздушной бомбардировки как для армии, так и для мирного населения» [193].

Промышленники действительно едва ли были настолько глупыми, чтобы рассчитывать получить больше дивидендов от самой войны (а не от перевооружения). Обратимся снова к Луи Лохнеру: «Громадный концерн “ИГ Фарбениндустри”, объединяющий германские химические предприятия, экспортировал за границу 57 % своей продукции. Объем торговли виден из следующих типичных показателей (мы взяли наугад 1928 год): всего продаж на сумму 1420 млн марок (около 340 млн долларов), из них продажи на экспорт – на 810 млн марок (около 193,8 млн долларов). Концерн стал держателем контрольного пакета акций или единоличным владельцем следующих предприятий: американских “Уинтроп Кемикал Ко, Инк.”, “Дженерал Анилин Воркс, Инк.” и “АГФА-Анско Ко”; норвежской “Гидро-Электрик Квелстоф Актизельскаб”, швейцарской “ИГХеми Базель” и американской “ИГКемикал Корпорейшен оф Нью-Йорк”. Он получал огромные доходы от лицензий, которые выдавал компании “Стандарт Ойл Девелопмент” на производство различных синтетических продуктов из угля, смол и нефти на основе процессов, разработанных “ИГ Фарбен”. Концерн вошел в картельное соглашение со швейцарскими и французскими промышленными объединениями, в результате чего каждый участник картеля продавал свою продукцию в определенных соглашением странах, не подвергаясь конкуренции со стороны остальных двух ее участников. Позднее в этот картель вступила лондонская компания “Империал Кемикал Индастриз, Лтд. ”. Велись переговоры о заключении взаимно выгодных контрактов с химическими производителями в Италии, Польше и Чехословакии. И если какой-либо концерн в Германии можно было назвать интернациональным по охвату и перспективам, то это был именно “ИГ Фарбен”. В случае начала войны это сразу привело бы к захвату заграничных холдингов в странах, воюющих с Германией, прекращению поступления доходов от лицензий и резкому сокращению экспорта в эти страны» [193]. Здесь уместно обратится к Адаму Тузу и сравнить, что в итоге получила IG Farben. Несмотря на то что корпорация не осталась без дивидендов, большая часть ее прибыли доставалась государству! «К концу года при активном содействии со стороны Министерства авиации и армии Рейхсминистерство финансов наконец определило условия так называемого Бензинового контракта (Benzinvertrag). Его суть заключалась в том, что IG обязывалась довести объемы своего производства в Лойне до 350 тыс. тонн в год, в ответ на что Рейх гарантировал прибыль в размере не менее 5 %. В том случае, если рыночные цены снизятся из-за дешевого импорта, Рейх должен был обеспечить прибыльность завода в Лойне с помощью субсидий. С другой стороны, любую прибыль, превышающую 5 %, следовало передать Рейху. Начиная с 1936 г. Лойна давала большую прибыль, основная часть которой доставалась Рейху» [369, с. 170].

Лохнер пишет об отсутствии у немецкого крупного капитала мотива заработать на войне. «Германские производители стали объединились со сталелитейными заводами Европы, особенно Франции, Великобритании, Австрии, Чехословакии, Люксембурга, Бельгии и земли Саар в Континентальный стальной картель с целью определения квот производства для всех групп – членов картеля и устранения губительной конкуренции. Этот международный картель поддерживал деловые отношения с производителями стали в Соединенных Штатах. Американские наблюдатели присутствовали на европейских совещаниях в конце 30-х годов как почетные и желанные гости. Со времени основания картеля в 1926 году и до его последнего совещания в Льеже Бельгия, как и упомянутые страны, не выражала опасений, что германские члены картеля могут быть заинтересованы в войне. Напротив, после встречи Гитлера и Чемберлена в Бад-Годесберге, а затем прошедшей в Мюнхене встречи Чемберлена, Гитлера, Муссолини и Даладье германская, британская и французская группы картеля обменялись телеграммами, поздравляя друг друга с тем, что снова удалось предотвратить войну. А еще через несколько дней в особняке Карла Боша собрались 12 ведущих немецких промышленников, и все присутствующие единодушно праздновали ликвидацию угрозы войны. Лидеры германской тяжелой промышленности лучше других соотечественников могли оценить шансы на победу или поражение с точки зрения производства стали для орудий. Руководствуясь этими соображениями, Эрнст Пёнсген, генеральный директор “Стального треста”, воспользовался первой же возможностью, предоставленной промышленникам в январе 1940 года, для