История Индий - Бартоломе Лас Касас

Этот Хиль Гонсалес не поехал на поклон к Педрариасу, будучи уверен, что Лопе де Соса уже прибыл и принял бразды правления в свои руки, а с ним Хиль Гонсалес, вероятно, переговорил еще в Кастилии и потому надеялся, что тот отнесется благосклонно к его замыслу похода в Южное море. По этой причине он вместе со своими кораблями и экипажем отправился на 50–60 лиг западнее Дарьена, местопребывания Педрариаса, к порту Акла, откуда лежал кратчайший путь в Южное море. Но узнав с великим огорчением, что Лопе де Соса в Дарьен еще не прибыл, Хиль Гонсалес вынужден был пойти на унижение и написать Педрариасу письмо, в котором сообщал о своем прибытии и просил прощения за то, что не смог предварительно заехать в порт Дарьен и предстать перед Педрариасом, ибо для его предприятия и путешествия порт Акла был удобнее, чем порт Дарьен, и т. д. Получив письмо, Педрариас весьма недружелюбно ответил, что удивляется, как посмел Хиль Гонсалес, зная, что он, Педрариас, является правителем этого края, высадиться здесь вместе с таким количеством народа, не имея на то его разрешения, равно как не предъявив и не переслав ему разрешения либо указа за подписью короля, из которого он, Педрариас, мог бы узнать, с какой целью и по какому праву приехал Хиль Гонсалес в места, находящиеся под его управлением. Этот ответ весьма огорчил Хиля Гонсалеса; какова судьба Лопе де Сосы, он не знал, а дело его было такого свойства, что приостановить его без большого урона не представлялось возможным: ведь он привлек к нему столько народа и так много еще предстояло сделать. По этой причине он решил послать в Дарьен Андреса Ниньо: тот должен был представить Педрариасу королевские указы и на их основании попросить, чтобы Педрариас оказал ему поддержку и способствовал осуществлению их предприятия и путешествия, как повелевал король всем без исключения властям и частным лицам, и, самое главное, чтобы Педрариас распорядился передать Хилю Гонсалесу суда, которые прежде принадлежали Васко Нуньесу де Бальбоа и находились в другом море. Андрес Ниньо прибыл в Дарьен, представил Педрариасу королевские грамоты и вручил ему прошение по всем правилам; но у Педрариаса была одна забота: убивать и истреблять индейцев и разорять их царства, и меньше всего он заботился о том, хороши ли его речи, мысли и поступки; поэтому он сперва отвечал Андресу Ниньо, что готов повиноваться указам, но когда речь зашла об их выполнении, он стал говорить, что суда принадлежали Васко Нуньесу де Бальбоа лишь постольку, поскольку тот командовал ими, а вообще они являются собственностью 300 испанцев, которые своим трудом помогли их построить (бессовестный не принимал в расчет трех или четырех тысяч индейцев, которые отдали богу душу, чтобы были построены эти суда, ибо на собственных плечах перетаскивали якоря, и канаты, и прочие неслыханные и невыносимые тяжести, как было показано выше, в главе 74); и еще Педрариас сказал, что сейчас на этих кораблях странствуют их владельцы, служа королю и открывая новые племена и земли, дабы приумножать его достояние; он-де доложит его величеству всю правду, и если после того король подтвердит свой приказ, он, Педрариас, немедля его выполнит. Андрес Ниньо вторично подал прошение, протестуя против решения Педрариаса, так как оно обрекало все предприятие на провал и неудачу. Педрариас ответил, что не волен распоряжаться чужим имуществом, а потому Андрес Ниньо может возвращаться обратно. Андрес Ниньо вернулся в Аклу ни с чем; тут как раз прибыл в порт Лопе де Соса, и с ним приключилось то, о чем мы уже сообщали.

Хиль Гонсалес возлагал все надежды на приезд Лопе де Сосы; и когда он узнал о его кончине, он понял безвыходность своего положения и решил сам отправиться к Педрариасу и умолять, чтобы тот передал суда в его распоряжение согласно королевскому приказу и не чинил ему препон, ставя тем самым под удар все дело, которое он, Гонсалес, предпринял и которое обещает столько пользы и благ и короне, и богу. Педрариас же после смерти Лопе де Сосы еще пуще занесся в своей спеси, ибо на некоторое время почувствовал уверенность, что не найдется никого, кто стал бы ему поперек дороги, как бывало прежде; по этой причине, когда снова зашла речь о передаче судов Васко Нуньеса де Бальбоа, Педрариас оказал Хилю Гонсалесу не больше уважения, чем Андресу Ниньо, которого тот посылал вначале, и сказал, что не даст ему ни рейки, ни дощечки, даже если бы Хиль Гонсалес предлагал взамен весь свой флот. Видя, что от Педрариаса помощи ждать нечего, Хиль Гонсалес вернулся в Аклу и замыслил такое дело, на которое не отважился бы пойти сам король, даже если бы у него и людей, и снаряжения было куда больше: задумал Хиль Гонсалес построить новые корабли в Южном море силами своего экипажа и пользуясь материалом, привезенным из Кастилии. У него было восемь лошадей; и вот на этих лошадях начинает он перевозить все необходимое через высочайшие и неприступнейшие горы, которые мы описали в 74-й главе, — воистину, немыслимый труд! Он велит нарубить и напилить лесу на три больших судна и на два брига и начать строительство на реке Бальса. Некоторые испанцы, жители Аклы, не советовали ему строить корабли в этом месте, говоря, что они у него сразу рассыплются в прах из-за едкого тумана и прочих напастей, но он пренебрег советами, так как думал, что эти люди хотят обманом помешать его делу, и продолжал вести работы. Много мук приняли члены его экипажа на дорогах, и в лесах, и на постройке судов, и еще потому, что они страдали от недоедания и от скудной и скверной пищи, так как ели только маниоковый хлеб, и то понемногу, кой-какую еду, доставлявшуюся из Аклы на лошадях, да кое-что из припасов, привезенных еще из Кастилии, а этих припасов всегда оказывается слишком мало, и кончаются они слишком скоро. К тому же все они были новичками в этих краях, а места там гористые, и мрачные, и суровые к людям непривычным, и таким образом из двухсот человек осталось у Хиля Гонсалеса не более восьмидесяти, а прочие либо умерли, либо слегли больные. В конце концов ценою бесчисленных лишений и невзгод достроил он свои корабли; кое-как и на живую нитку, посадил на них свои восемьдесят человек и отправился к островкам Лас Перлас, которые находятся в море на расстоянии 12 или 15 лиг от реки Бальса. Пока он снаряжался там, готовясь к путешествию, за двадцать дней все его суда и бриги превратились в труху. Тяжело говорить об этой беде и не легче слушать; каково же было сносить ее людям, на глазах у которых столь молниеносно погибло все, за что заплатили они ценой голода, смерти, болезни, трудов и лишений! Великую испытали они горечь и скорбь, да иначе и быть не могло. Хиль Гонсалес был человек твердый, и хотя в столь жестоком испытании немудрено было пасть духом, он все же устоял и решил построить все корабли заново. Но работать у него было некому, потому что часть экипажа погибла, часть хворала, а здоровые были слишком изнурены и измучены; поэтому он написал Педрариасу, умоляя прислать ему на подмогу индейцев и испанцев, чтобы снова построить суда, необходимые для путешествия. Может статься, Педрариас ответил ему недружелюбно, может статься, вообще не ответил, отделавшись несколькими непристойными словами, о которых Хилю Гонсалесу стало известно; как бы то ни было, Хиль Гонсалес отправляется в Аклу, оттуда на корабле добирается до Дарьена и предъявляет Педрариасу королевский указ, согласно которому все правители, власти, а также отдельные лица, как частные, так и несущие королевскую службу, к которым он, Хиль Гонсалес, обратится за помощью и поддержкой, под страхом тяжких наказаний обязаны немедля оказать ему эту помощь и не чинить ни в чем препятствий. Педрариас дал ему некоторое количество индейцев, на содержание которых он не очень-то тратился; эти индейцы на своих плечах перетаскивали и переносили припасы и все необходимое из порта Акла и Номбре де Дьос; также дал он Хилю Гонсалесу несколько испанцев, которые помогали ему, чем могли. Хиль Гонсалес возвратился на остров Перлас; там он велел снять с погибших кораблей доски, какие получше, а также нарубить и напилить лесу, и из всего этого дерева, сбивая его и сколачивая, построили они три больших корабля и один бриг, на которых можно было пуститься в путешествие; на все это ушел почти целый год. И тут мы пока расстанемся с Хилем Гонсалесом до той поры, когда с божьей помощью вновь встретимся с ним в своем месте, ибо остальные его дела принадлежат четвертой книге.

Глава 162

Как поведали мы в предыдущей книге, Педрариас написал королю, что город Дарьен следует упразднить и выселить оттуда всех жителей, а кафедральный собор перевести в Панаму, так как местность, где расположен Дарьен, гнилая и условия жизни там не подходят для испанцев. Педрариасу было очень на руку возвеличение и процветание Панамы, так как он считал, что порт Номбре де Дьос устраивает его больше, чем Дарьен, поскольку из Номбре де Дьос удобно совершать путешествие в Южное море: так оно и было на самом деле, но только места в Панаме такие же гнилые, как в Дарьене, если не вдвое хуже. Испанцы, жившие в Дарьене, встретили ропотом этот план, потому что уже успели обзавестись здесь домом и кровом. Наконец, рассмотрев письмо Педрариаса, король прислал ему в ответ следующее распоряжение: если не годится, чтобы главный город находился в Дарьене, пусть Педрариас переводит его в Панаму, как предлагал, либо в другое место, которое сочтет наиболее подходящим для кафедрального собора. Получив этот ответ и распоряжение, Педрариас тотчас же послал письмо Гонсало Эрнандесу де Овьедо, которого оставил своим заместителем в Дарьене, и приказал, чтобы тот со всей возможной поспешностью самолично вывез из города все, что там есть, велел жителям вывезти все имущество, а их самих выселил и все переправил в Панаму морем и сушей. И вот поселенцы двинулись в Номбре де Дьос, забрав с собою все ценности, весь свой скарб и стада, и оттуда перебрались в Панаму, хоть и с немалым запозданием, и с великим трудом, и в озлоблении, ибо претерпели они голод, и лишения, и тяготы, и муки; некоторые, по-видимому то были индейцы, даже поплатились жизнью; им за все приходится расплачиваться своими слезами, и страданиями, и работой до последнего вздоха. В это время либо немного позже первым епископом Панамы был назначен один монах доминиканского ордена по имени брат Висенте Пераса, родом из Севильи, идальго и хорошего происхождения; но по прибытии в Панаму он прожил лишь несколько дней и скончался. В этом краю, который опустошали, разоряли и под конец совсем разорили Педрариас и лиценциат Эспиноса со своими присными, среди прочих царей и вождей был один по имени Уррака, могучий вождь и человек великой отваги; властвовал он, кажется, не то в провинции Верагуа, не то в горах, сопредельных и пограничных с нею. Подданные этого вождя претерпели от испанцев великие обиды, и бесчинства, и нашествия, да и самого Урраку испанцы не раз яростно преследовали, пытаясь схватить его и расправиться с ним и с его воинами так же, как и с остальными индейцами, особенно когда прослышали, что у него много золота. Но он был так отважен и смел, мудр и искусен в войне, что не раз наносил поражение испанцам, которые притесняли его, равно как и всех остальных, не потому, что имели на то причину и повод, но потому, что закоренели в произволе и беззаконии. Сколько испанцы ни воевали с ним, эти схватки не приносили им ничего, кроме множества раненых, а то и убитых, но покорить его им так и не удалось. Продолжая свои дела, достойные отъявленного тирана, лиценциат Эспиноса вышел из Панамы через Южное море на двух кораблях с некоторым количеством солдат и двумя-тремя лошадьми на борту и отправился вдоль западного побережья покорять индейцев, которые жили на островах, называемых Себако; эти острова находятся на расстоянии 70 лиг от Панамы, и всех их, больших и малых, больше тридцати. На материк лиценциат Эспиноса послал Франсиско Писарро, выделив ему столько солдат, сколько счел нужным; Писарро должен был потрудиться на том же поприще, на котором подвизался сам Эспиноса, а именно лишить индейцев свободы, а непокорных перебить и уничтожить. В этих делах пришлось несладко многим солдатам Писарро, хотя в конечном счете злосчастных индейцев неизменно ждут смерть, плен и рабство, ибо они наги, а оружие их — пращи да луки. Всего Писарро прошел по этой земле 50 лиг и своими жестокостями нагнал на индейцев такого страху, что все, кто не мог защититься, или укрыться, или бежать, покорились ему и сдались на его милость. Так наши братья проповедовали Евангелие и способствовали его распространению в этих краях. И следует помнить, что если пятьдесят испанцев отправляются на разбой, или, как они говорят, на завоевание новых земель, что у них называется также «умиротворением индейцев», то, как не раз уже говорилось, они берут с собой в путь и себе в услужение пятьсот душ индейцев, мужчин и женщин, которые тащат на себе всю поклажу. И больно, тяжко, прискорбно и мучительно видеть, сколько мук они терпят от испанцев, сколько трудятся, как изнемогают и голодают, как горька их жизнь и еще горше — смерть, которую множество из них принимает на этих дорогах. Эспиноса прибыл на упомянутые острова, и индейцы приняли его мирно, ибо не отваживались противиться и сражаться. И так как катехизис Эспиносы сводился к двум вопросам: есть ли у индейцев золото и где его добывают, индейцы сообщили в ответ, что золотом изобилуют очень высокие горы, где правит и властвует Уррака. По этой причине я и полагаю, что царь этот правил в провинции Верагуа: ведь с той поры как первый адмирал Христофор Колумб, пройдя через Северное море, открыл эту землю в 1502 году, о чем рассказали мы в первой книге, всегда шла слава, что она богата золотом. Выслушав эту весть с превеликим удовольствием, славный воин Эспиноса оставляет суда на попечение нескольких моряков, высаживается на сушу вместе со всей своей ратью, весьма понаторевшей в разбойничьем ремесле, велит вывести лошадей и направляется прямиком во владения царя Урраки. Когда этот последний с горных высот, где он обитал, приметил в море корабли, он сразу сообразил, в чем дело, ибо знал, что не зря они тут плавают, и, может статься, испанцы приехали за ним. Отправив в безопасное место женщин, детей, и стариков, и всех, кто не мог сражаться, и узнав от своих разведчиков, что испанцы уже на подходе, он вместе с войском решительно и мужественно выступает им навстречу; так тигры и львы набрасываются на кошек, посмевших их оцарапать. Сначала Уррака и его воины наткнулись на группу индейцев, из тех, которых держали испанцы у себя на службе; испанцы выслали их вперед, то ли в разведку, то ли еще зачем-то. Индейцы Урраки сразу же перебили их, а потом принялись метать свои стрелы и дротики в конных испанцев и пеших и убили или ранили немало. Сражаясь с великим пылом, индейцы изувечили многих испанцев и нанесли им большой урон; а так как индейцев было изрядное количество, то они окружили испанцев со всех сторон и так их прижали, что те совсем пали духом и были на краю гибели. Случайно неподалеку оказался отряд испанцев в 30 человек под командованием Эрнандо де Сото; по всей видимости, Франсиско Писарро отправил их совершить набег на эти края. Сото и его люди поспешили на шум битвы, и, видя, что испанцы получили столь своевременное подкрепление, индейцы немного отступили. Индейцам было на руку то обстоятельство, что местность оказалась неровной и испанцы не смогли в полную силу использовать лошадей; здесь, в Индиях, везде, где местность неровная, нашим куда труднее одолеть индейцев, и будь она такой повсюду, не так быстро удалось бы нам покорить их. Лиценциат Эспиноса, видя, что сейчас он вряд ли справится с Урракой, решил вернуться ночью и подобраться к нему как можно незаметнее. Но Уррака, который вместе со своими воинами был начеку, услышал, как наши приближаются; он зашел испанцам в тыл и дал бой в узком и опасном ущелье. Индейцы сражались, как львы, преграждая путь испанцам, но много их воинов было убито, а еще больше изранено мечами и пулями из аркебузов, так что они освободили проход через ущелье. Немалой сочли испанцы помощь и милость господа, увидев, от какой опасности избавились; и в большом страхе вернулись они на корабли. Лиценциат Эспиноса двинулся дальше вниз по побережью к одному из вышеупомянутых островов, который назвали испанцы Санто Матиас, и оттуда они высадились на землю и на побережье Бурики. Индейцы, уже наслышанные о делах испанцев, в большом количестве вышли навстречу преградить им дорогу, но, увидев лошадей и испугавшись, что те их сожрут, обратились в бегство. Преследуя индейцев, испанцы врываются в их селение, хватают детей, и женщин, и всех, кто им попадается, остальных увечат и убивают и жгут все на своем пути. Когда местный вождь увидел, что враги уводят его жен и детей, а также жен и детей его воинов, он решил сам отправиться к испанцам, ибо для него было тяжелее потерять и утратить близких, чем собственную свободу. Стал он слезно умолять лиценциата вернуть ему жен и детей; а тот из сострадания согласился. От этого человека Эспиноса узнал, что невдалеке оттуда живет и властвует другой вождь и у него, должно быть, есть золото (как видно, об этом испанцы спрашивали прежде всего). Лиценциат отправил против этого вождя Франсиско Компаньона с 50 солдатами. В четвертом часу на рассвете Компаньон с отрядом вошел в селение, на не застал его жителей врасплох: они напали на испанцев с такой силой и мужеством, что обратили их в бегство, и те пустились обратно по той же дороге, откуда пришли, и пробежали немалый кусок. Однако же, побуждаемые стыдом, как они сами говорили, а также опасаясь, что индейцы их: нагонят, они повернули обратно и с новой силой обрушились на индейцев, увеча и убивая всех, кто подвернется, пока не пробились в селение, где у индейцев было сооружено укрепление в виде частокола. Испанцы прорвались в это укрепление и перебили еще больше народу, потому что индейцы не могли выбраться из частокола, в тесноте мешая друг другу, и тут уж испанцы нашли применение своей силе и своему оружию. Оттуда лиценциат Эспиноса вместе со всей своей ратью отправляется сушей против жителей провинции и селений Ачарибры, распорядившись, чтобы суда двинулись в том же направлении. Жители этих мест, которым стало известно о приближении испанцев, вышли им навстречу и вступили в бой, но, увидев лошадей, быстро разбежались. Эспиноса решил продолжать свои апостольские дела в земле Ната, или Паракета, где намеревался основать испанское поселение. Так проповедовали испанцы слово божье во всех этих краях и такими способами прославляли и возвеличивали они там христианскую веру.