История Индий - Бартоломе Лас Касас

Глава 166

Как мы уже рассказали во второй книге, испанцы с острова Эспаньола, видя, что коренные жители острова вымирают и гибнут под бременем тягчайшего труда в рудниках и всякой иной работы, надумали обмануть католического короля и добыть от него разрешение на ввоз индейцев с островов, которые называли мы Юкайос, или Лукайос. Получив это разрешение, они на некоторое время всецело занялись походами против индейцев; одних они брали хитростью, других силой; так с помощью всяких беззаконий и злодейств были вывезены оттуда все жители, и на этих островах (их всего тридцать или сорок, больших и малых) не осталось ни одной живой души, потому что испанцы в конце концов довели до смерти и гибели последних уцелевших там индейцев, заставив их заниматься ловлей жемчуга. Когда привезенные индейцы тоже повымерли, испанцы острова Эспаньола стали искать, кого бы еще сгноить в своих рудниках, и с этой целью взялись за новый промысел: по примеру испанцев Кубы, которые отправлялись на судах в походы за индейцами с островов Гуанахас и других островов на западе, какие только могли найти и опустошить (мы рассказали об этом выше, в главе 91), испанцы, жившие на Эспаньоле, надумали подобным же образом захватывать в плен и в неволю исконных жителей островов и той части материка, которая расположена на востоке. Эти походы они снаряжали так же, как в ту пору, когда посылали корабли на острова Юкайос: вступали в дело трое-четверо пайщиков, иногда больше или меньше, в зависимости от того, каким все они располагали капиталом, и вносили пять-шесть, а то и семь тысяч золотых песо; затем покупали одно-два судна, вербовали пятьдесят-шестьдесят наемников, людей бессердечных и жестоких, снабжали их припасами и либо назначали им жалованье, либо выделяли паи в добыче, которую те должны были привезти. В каждый отряд назначался наблюдатель — висельник, как и все остальные, только он еще меньше боялся бога и, судя по всему, не имел права называться человеком; он должен был наблюдать за всем, что делалось на островах, а именно следить, объявляется ли индейцам положенное предуведомление и соблюдаются ли наказы. Наказы же гласили, что по прибытии на любой остров или в любую часть материка испанцы должны прочесть индейцам обычное предуведомление и довести до их сведения, что на небе есть бог един, а на земле — наместник его папа римский, и он отдал Индии королям Кастилии, и все индейцы — подданные этих монархов; пусть же они им повинуются и пусть знают, что в противном случае их ждет война, и рабство, и т. д. Можно ли бесстыднее глумиться над верой христовой и грубее попирать справедливость, чем это делали злополучные чиновники здешних земель и островов, которые не стыдились и не совестились давать подобные наказы, хотя, будучи законоведами, обязаны были знать, что эти наказы противоречат всем законам, установленным природой, богом и людьми? В соответствии с этими требованиями (пусть читатель, прежде чем продолжать чтение, посмотрит, что мы сказали о них выше, в главах 57–58) в качестве наблюдателя при отряде ставили иногда какого-нибудь придурковатого священника, чтобы оправдать свое жестокосердие; он видел злодейства, которые там творились, и об одних сообщал, о других же умалчивал. О некоторых злодеяниях такой священник умалчивал, так как не видел в них ничего предосудительного, поскольку королевский судья их разрешал, одобрял и поощрял, даже сам состоял в доле, хотя и то, и другое, и третье одинаково гнусно; о других злодеяниях он умалчивал, возможно, потому, что чем больше похищалось людей, тем больше он радовался, ибо ему самому полагалась часть рабов из общей добычи или же причиталось хорошее жалование за эту его «службу». Испанские корабли обычно выходили в плавание из порта Санто Доминго; выйдя оттуда, они направлялись к тому острову или той части материка, куда решено было отправиться, и причаливали, где было удобнее. Здесь испанцы оглашали предуведомление, не сходя с корабля; но если бы даже они прочли его на ухо каждому человеку в отдельности, все равно никто не понял бы ни словечка, потому что все говорилось на нашей тарабарщине. По окончании этой церемонии наблюдатель давал свидетельство, что в таком-то порту такого-то острова или в такой-то провинции материка было оглашено в соответствии с приказом его величества предуведомление. Индейцы подъезжали к судам на своих челнах и каноэ и привозили испанцам пищу, а те давали им всякие пустяки и сходили на сушу, чтобы завоевать их доверие. А с наступлением ночи испанцы нападали на селение с именем Сантьяго на устах; кого удавалось, захватывали в плен, а других убивали мечами, чтобы нагнать на индейцев страху. Затем они грузили пленников на корабли и отправлялись в другое место, где проделывали то же самое, и так до тех пор, пока не решали, что груза достаточно. По дороге они всегда сбрасывали в море множество умерших индейцев, из которых большинство погибало от недостатка пищи и воды, потому что испанцы всегда везли припасов меньше, чем требуется для такого количества людей; и погибали они от духоты, так как им отводилось место в трюме, и от душевных мук и скорбей, которые одолевали их в этом тяжком пути, как мы уже рассказывали выше, в главах 43, 44 и 45 второй книги нашей истории, когда речь шла об индейцах юкайо. Испанцы приводили суда с таким товаром в Санто Доминго; выпускали из трюма (несчастных страдальцев, — нагих, истощенных, полуживых; выгоняли их на берег, словно ягнят, и такие они были голодные, что искали каких-нибудь улиток, какой-нибудь травки, хоть что-то съедобное, что удастся найти. А так как они были собственностью нескольких хозяев, то, пока их не поделят между пайщиками, ни один из владельцев не заботился предложить им приют и пищу, разве что кто-нибудь даст из корабельных запасов ломоть маниокового хлеба, которым не могли они ни утолить, ни заглушить голод. Всегда находились люди, которые предавали огласке какие-нибудь из ряда вон выходящие зверства, совершенные во время захвата индейцев (да и сами судейские знали об этом не хуже, чем те, кто изобличал эти зверства, так как им было известно, что при захвате индейцев в плен и в рабство дело никогда не обходится без великих злодеяний). По этой причине для отвода глаз кому-нибудь поручалось выяснить, по закону ли взяты в плен индейцы; посредник этот назначался по выбору пайщиков и, возможно, из их числа. О господи, великий боже, сколько же пришлось тебе вынести в твоем великом и безграничном долготерпении — ведь ни разу не оказалось, что индейцы захвачены и взяты в плен не по закону! А между тем они жили на своей земле, никому не делая зла, и разве не было верхом беззакония посылать к ним разбойников, которые похищали их и угоняли в неволю и в рабство! Если же этим посредникам случалось при всей своей слепоте обнаружить какое-то обстоятельство, которое превосходило своей чудовищностью все прочие злодейства и даже, по их мнению, свидетельствовало, что действия испанцев были противозаконными, захваченных индейцев все же не отпускали, на свободу и не отправляли на родину, ссылаясь на то, что уж раз они здесь, то им будет только лучше, поскольку здесь они станут христианами, а в дороге могут и помереть, и прочее тому подобное, как будто эти люди так пеклись о том, чтобы индейцы стали христианами. И кто видел несчастных индейцев, когда, полные смятения и скорби, ждали они на берегу, пока владельцы поделят их между собой, ждали по двое-трое суток кряду в ливень и в зной, сидя или лежа на голой земле, ибо они больше не могли держаться на ногах, тот должен был иметь каменное либо мраморное сердце, чтобы не разрывалось оно при виде величайшего горя и величайшей беды, какие суждено изведать людям.

Садистские жестокости конкистадоров.

Когда же наступало время дележки и отец видел, как у него отнимают сына, а муж, как другому хозяину отдают его жену, и от матери отрывали дочь, и супругов отторгали друг от друга, можно ли сомневаться, что муки их усиливались, а страдания удваивались, и ощущали они величайшую скорбь, и стенали, и лили слезы, и оплакивали свою злую долю, а быть может, и кляли свою судьбу? Среди неискупимых преступлений, которые совершались в этом мире против бога и людей, поистине не последнее место занимают те, что творили мы в Индиях, и среди них этот промысел является одним из самых беззаконных, самых изощренных по коварству и жестокости и самых губительных. Среди прочих набегов, которые наши совершили на восточное побережье материка, ниже Кумана лиг примерно на сорок пять, я хочу рассказать об одном, хоть набег этот был другого свойства и испанцы не утруждали себя предуведомлением.

В том месте, где я сказал, расположена одна провинция, и было там большое селение у самого берега, на мысе, который выдается в море и образует бухту; мыс этот называли Кодера. Вождя этой провинции и селения звали Хигорото; возможно, это имя собственное, а возможно, и нарицательное, обозначающее в тех краях вождя. Этот вождь, хотя и язычник, был весьма добродетельный человек, а его подданные, люди: очень хорошие, подражали своему вождю в миролюбии и гостеприимстве. Вождь и его люди очень любили испанцев и принимали их у себя в селении и в своих домах как родных и близких. Случалось, добирались туда лесами какие-нибудь дурные христиане, испанцы, бежавшие из других провинций или из индейских селений, на которые они напали и от жителей которых теперь спасались бегством. Добирались они туда, полумертвые от голода, босые и измученные, и вождь Хигорото с великим радушием предлагал им приют, пищу, постель и все необходимое. Когда же их силы восстанавливались и они приходили в себя после перенесенных испытаний и голода и собирались в путь, он отправлял их морем в каноэ на островок Кубагуа, где было испанское поселение, причем снабжал их в дорогу всем необходимым и посылал с ними много индейцев. Таким образом он спас немало христиан от смерти, и если б не он, никто больше их не увидел бы и не услышал. Одним словом, таков был сам Хигорото, и таковы его подданные, и такие благодеяния он непрерывно оказывал нашим, что они в один голос называли его селение родным домом и кровом, прибежищем и утехой всех испанцев, которые блуждали в тех краях. И вот нашелся один несчастный, который решил воздать Хигорото добром за все его благодеяния. Приплыл он туда на корабле вместе со своей шайкой; по всей видимости, не удалось им: сделать ни одного набега на всем побережье, а возвращаться с пустыми руками не хотелось. Сошли они на землю, и индейцы во главе со своим вождем приняли их и радушно приветствовали, как обычно.