Том 6. Зарубежная литература и театр - Анатолий Луначарский

Кто же такая мадам Колетт?

Лет, кажется, около пятнадцати назад, еще совсем молоденькой девчонкой, Колетт явилась в Париж из более или менее глухой провинции и почти тотчас же выскочила замуж за что ни на есть парижского человека — мосье Готье Вилляра. В качестве Готье Вилляра этот господин престарелых лет писал какие-то полуфилологические труды и вообще что-то скучное. Но у него была другая, более популярная маска. Готье Вилляр был вместе с тем Вилли, профессиональный и штампованный остряк Парижа. Он занимал рядом с Эрнестом Лаженесом, покойным Альфонсом Алле и некоторыми другими амплуа смехотвора и неисчерпаемого источника бон-мо[80].

Участь эта довольно жалкая: смеяться, смеяться, выполняя такой же профессиональный долг, как Рыжий в цирке. Но, кроме того, Вилли, снискав себе столь широкую популярность, что всякий каламбур, сказанный им в бульварном ресторане за десертом или в фойе оперетки, с восторгом повторялся потом в отделе «Эхо» чуть ли не большинства газет, сделал опорой своей славы еще специального рода романы, юмор которых вряд ли можно отличить от откровенной порнографии.

Нельзя сказать, таким образом, чтобы бедная провинциалочка попала на наилучшего мужа.

Но вот вскоре после брака Вилли начинает выпускать один за другим томы своей знаменитой серии «Клодина»3.

Да, конечно, в «Клодине» много порнографии, этого нельзя отрицать, но рядом было и что-то другое. Не только своеобразная психологическая глубина, не только нежное понимание души девушки того типа, который позднее сама Колетт назовет «развращенной наивностью»4, но и большая яркость в пейзаже и жанровой живописи, какой-то молодой, свежий смех, что-то прекрасное, как лукавый апрель, в стиле.

Романам повезло. Не только в откровенно порнографической литературе до тех пор не было подобного шедевра, но еще и вмешательство суда, кончившееся оправданием автора, придало ореол серии.

Однако в обществе говорили иногда о книге, и очень сурово. Толковали, что старик Вилли использовал для этих в конце концов довольно густо замешанных салом книг воспоминания и тетрадки своей чуть не только что со школьной скамьи сорвавшейся жены.

Это оказалось правдой.

Вскоре после выхода в свет последней книги, озаглавленной «Клодина уходит», и огромного успеха известной актрисы Полер в роли Клодины5 Париж стал сплетничать вокруг довольно скандального развода супругов Вилли6. Они были порядочно беспощадны друг к другу. Между прочими разоблачениями Колетт открыто говорила, что в романах, переведенных к этому времени чуть не на все европейские языки и давших господину Вилли порядочный куш, ей принадлежит буквально все, кроме чисто порнографических вставок, сделанных опытной рукой мужа.

Доказательства не заставили себя ждать. Романы автобиографического характера, вроде «Развращенная невинность» и «Сентиментальное отшельничество», написанные уже одной Колетт7, сразу показали, что она действительно обладает значительной силой психологического анализа, самоанализа в особенности, редкой остротой ощущений и прекрасным, точным, нервным и многоцветным стилем.

Всю же оригинальность своего таланта Колетт Вилли показала в маленьких рассказиках «Виноградные завитки»8 и особенно в диалогах своей кошки Мими ла Дусетт с бульдогом Тоби9. Не отходя от животности, поразительно забавно передавая жестикуляцию этих четвероногих своих друзей, Колетт вложила в каждого из них душу, делающую их великолепными типами кокетливой истерички, с одной стороны, и добродушного мешковатого ворчуна — с другой.

Все это были, однако, скорее чрезвычайно изящные безделушки, чем вполне серьезные произведения искусства.

Сама Колетт Вилли говорит, что ни они, ни приглашения «Matin» давать два рассказа в месяц не обеспечивали ее существования и что именно эта необеспеченность и заставила ее, уже почти тридцатилетнюю женщину, пойти в кафе-концерт.

Может быть, тут и был этот мотив. Во всяком случае, писательница, имя которой уже начинало пользоваться некоторым весом на Парнасе, внезапно выступила перед Парижем в качестве танцовщицы и мимистки вместе с известным мимом Вагом в пьесах довольно рискованного характера.

Наибольшим успехом в ее исполнений пользовалась музыкальная мимодрама «Власть плоти». В ней есть такая сцена: в то время как рассвирепевший муж бросается на свою неверную подругу с ножом, та срывает с себя одежду и неподвижно выпрямляется перед ним, блистая красотой своей обнаженной груди.

Довольно рискованная сцена. Однако она доставляла удовольствие не только специальной публике, потому что мимика и пляска Колетт Вилли были высокоартистичны, а ее фигура вполне достойна чисто художественного любования.

Соединение писательницы и танцовщицы казалось Парижу пикантным, но вместе с тем делало Колетт как представительницу, так сказать, нижних этажей богемы до некоторой степени зачумленной для высших литературных кругов.

Между тем кафешантанный период дал Колетт повод написать ряд трогательных, иногда полных юмора, часто трагических рассказов, обработанных потом в томике «За кулисами кафешантана»10.

В предпоследнем романе Колетт Вилли «Бродяга»11 многие и лучшие страницы рисуют нам именно душу и быт артистов эстрады.

Но роман «La vagabonde»[81] вообще довольно резко поднимается над предыдущими, хотя бы и очень интересными произведениями.

В этом романе, написанном со зрелым мастерством, языком, заставившим разахаться ценителей чисто стилистической красоты, Колетт остается в области самоанализа и слегка лишь измененной автобиографии. Но самая автобиография приобрела здесь трагический и даже знаменательный характер.

Героиня романа мимистка Рене Нэре, как сама Вилли, чутка, высокоинтеллигентна, благородна — одним словом, прекрасное существо, которого нимало не пачкает вообще гораздо менее грязная, чем обычно предполагается, среда. Каким-то парадоксом, конечно, является такая утонченность и культурность под юбочкой балерины из кафе. Но ведь в действительности было так! Важно не это. Важно то, что Рене Нэре — самостоятельная женщина и хочет остаться самостоятельной. После горького опыта первого брака она боится мужчин, она боится любви, она боится близости — словом, она боится «оков». Вяло и скучно тянутся дни ее жизни. Вы чувствуете, что как ни умна она, но в конце концов никакое содержание, кроме любви, не способно заполнить ее специфической женской души. Тоска по любви, тоска одиночества борются с гордостью проснувшегося человеческого достоинства и страхом напуганной женщины, в свое время поруганной девушки.

И вот молодой человек, если хотите — ничем не замечательный, но милый, добрый, способный многое понять, нисколько не деспот по натуре, горячо и искренне влюбляется в Нэре.

Полны чувственной прелести и пленительного аромата все страницы, посвященные борьбе и постепенному сближению этих двух лиц. Но, едва отдавшись своему Большому Чижу, как она его называла, Рене Нэре уже мучается и грядущей зависимостью и начинающей бросать свои первые тени старостью… Она слишком много заботится о будущем; под дыханием ее анализа свежие цветы ее новой любви превращаются в какие-то угрозы. И вот, безжалостно разбивая свое собственное счастье, жестоко вырывая с корнем надежды преданного ей друга, Рене Нэре отправляется вновь в свое бродяжничество по кабакам Франции и Европы.

Последний роман Колетт Вилли «Оковы»12 вышел уже в ее новой формации.

До его появления в свет сделалось известным, что она окончательно бросила эстраду и вышла замуж за одного из двух шеф-редакторов «Matin» — Жувенеля. Вместе с тем ей поручены были в этом органе особые статьи по четвергам, под названием «Дневник Колетт», статьи, сразу сделавшиеся одним из украшений парижской журналистики13.

Довольно курьезно было слышать, в каких поздравлениях рассыпались критики по адресу «урегулировавшей свое положение» писательницы. Тут раздались впервые те похвалы, те прямые признания за Колетт первого места среди прозаических писательниц современной Франции, которые я приводил выше.

Роман «Оковы» разошелся уже почти в пятидесяти тысячах экземпляров. Успех материальный соперничает с успехом моральным. Нельзя не признать, что с точки зрения чистого искусства Колетт Вилли, или теперь уже просто мадам Колетт, как она настаивает, поднялась на чрезвычайно высокую ступень совершенства. Такие страницы, как, например, описание Женевского озера, сцена кормления героиней чаек около моста или описание вечера, ночи и утра одинокого человека в номере гостиницы, могут быть смело включены в любую хрестоматию или читаемы с эстрады, как настоящие стихотворения в прозе.