Сломленный бог - Гарет Ханрахан

И тогда сальники бросились вперед. Один восковик спрыгнул с бойницы, подминая Галлеруса под себя. Гхирданец головой врезался в землю, ломая шлем противогаза и череп. Другие сальники проникли на склад, набегая со всех сторон. Замелькали ножи, на пол полилась совсем свежая кровь. Кровь дракона.

Никто не смеет идти против дракона.

Раск навел ружье. Он видел сквозь камень, поэтому взял идеальный прицел ради одного меткого попадания во флогистонный заряд.

Огонь поглотил его, как перед этим башни Нового города.

Интерлюдия 2

По традиции священнослужителей Хранимых Богов сжигали, а не закапывали и не опускали в трупные шахты. В другое время Эладора возмутилась бы проведением церемонии в университетской часовне на Хайитянской Оккупационной Зоне, но после пожаров на Маревых Подворьях весь город задыхался от черной копоти, так что еще одно кострище погоды не делало.

Погребение Синтера не собрало много скорбящих. Эладора. Две престарелые тетушки с девчушкой-работницей из лавки портного, которой Синтер владел. Человек из хайитянского Бюро, с личным посланием от Короны Хайта, в настоящий момент воплощенной в Лиссаде Эревешич, – и на этом все. Печальная закономерность в том, что такой человек, как Синтер, глава контрразведки, стоящий в центре бессчетных интриг, уходил, почти не оставив следа. Единственной, кто всхлипывал, была одна из тетушек, и та горевала лишь от отсутствия надлежащей церковной службы. «Что ж, его лишили сана за подготовку массовой бойни, – подумала Эладора, – повезло, что хоронят хотя бы с таким почетом». Ей самой хотелось не чувствовать ничего. Синтер, упертый и жестокий фанатик, был в лучшем случае полезным орудием. Ей не хотелось ни скучать по нему, ни чувствовать страшную пустоту одиночества.

Открылась дверь в глубине часовни, и внутрь тихонько скользнул Алик Нимон. Он занял место подле Эладоры, избегая смотреть на алтарный постамент, где распахивало приветственные объятия мраморное изваяние Милосердной Матери.

Глаза же статуи, несмотря на неподвижное каменное лицо, пристально буравили Алика.

– Келкин выбраться не смог? – шепотом спросила она у Алика, когда тетушки с запинкой затянули литанию Хранителей.

– И мне уходить не стоило, – вкрадчиво прошелестел Алик. – Келкин слег. Врачи, конечно, от него не отходят. Ты-то в норме? Знаю, при обстреле тебя не задело, но… – Рядом с Аликом ей тепло и уверенно, от него веет, окутывает толковой поддержкой и защищенностью. Словно обволакивает паутиной. Надо за этим следить. Бог, что носит человечье лицо, ей не друг.

– Все хорошо. Объявите ишмирцам и Хайту, что произошел несчастный случай на алхимическом производстве. Передайте, что Перемирию угрозы нет. – Эта версия уже разошлась по гвердонским газетам.

– Да, но хайитяне уже знают правду, а моим, то есть бывшим, коллегам ворожба ясно покажет, что было на самом деле.

– Черных Желез-зных Б-богов перепрятали упыри. – Изваяние Милосердной Матери не пошевелилось, однако глаза, казалось, зыркнули на Эладору при упоминании богов ужаса. – Не идеальное решение, но вроде бы пока приемлемо. А прочий, собранный у Манделя реликварий, остался в неприкосновенности.

– Откуда такая уверенность? По Подворьям словно прошелся драконий огонь. На нижние этажи до сих пор нет доступа.

– Друг семьи заверил, что те охранные обереги выдержат все.

Недоуменный взгляд Алика доставил ей маленькое удовольствие. У нее еще остались секреты, о которых не ведает сам Ткач Судеб. Эладора разглядывала свои почерневшие ногти, отпечаток собственного колдовства. С учетом всего – в особенности ее провальной попытки удержать Гхирдану за чертой договора – они отделались более-менее дешево. Перемирие длится дальше. Город продолжает жить.

– Резиденция Манделя в развалинах, и Маревые Подворья зарылись целиком. На площади Мужества деловая паника, а цена на илиастр взлетела в двадцать раз от прошлого года.

Алику, видимо, передалось что-то келкинское. Забота о спекулянтах и толстосумах.

– То есть ничего важного, – подвела итог Эладора.

– Ты не понимаешь, – загремел шепот Алика, даже тетушка удостоила его сердитым взглядом. – Вот что доставили утром Келкину прямиком от гильдмастера Хельмонта. – Он вынул записку, и при свете погребальной крады Синтера Эладора ее прочла.

– От нас уходят алхимики.

Глава 40

Над Раском белел знакомый потолок. Он провел много времени, почитай, все последние недели, пялясь в этот потолок снизу вверх. Или пялясь с него сверху вниз.

Фонарная улица. Он снова на Фонарной.

Он не погиб.

Его охватила паника, и угол зрения моментально сместился. Теперь он смотрел на свою кровать сверху, и, к его облегчению, лежащее на постели тело было живым. На лице повздувались волдыри, но в целом не хуже, чем после пожарищ при боевых вылетах с Прадедушкой. Запах алкагестовых притираний от бинтов подавлял. В горле совсем пересохло и стоял металлический привкус.

– Босс.

На стуле подле кровати скрючился Бастон.

– Дружище, – прохрипел Раск.

Бастон посмурнел.

– Ты жив. – Сухая констатация факта не скрыла благоговения в голосе Бастона. – У Манделя выгорело все, а ты остался жив.

– Похоже… похоже на то. Не могу вспомнить… Галлерус заложил взрывчатку – подорвать илиастр.

– Ночью многое сгорело. Значит, сотворенный камень принял огонь на себя. Настоящее чудо! – Бастон прошелся по комнате, открыл окно. С улицы послышались сердитые крики. – Все, естественно, знают, какой ценой так вышло.

Сожженные башни. Подношение Прадедушке. Знают.

Раск откинулся на подушку, отпуская разум в дрейф по Новому городу. Давка толпы на Фонарной, осада гхирданского анклава, военного представительства Лирикса. Он чувствовал всех до единого, любой занесенный кулак и выкрик протеста. У многих на устах имя Карлы – она стала для них героиней, мученицей. Он чувствовал, как на землю падают и разбрызгиваются слезинки – народ оплакивает ее; его стены доносят людские рыдания.

На земле лежат другие тела – совсем недавние трупы, они пытались проломить ограду представительства, и лириксианские солдаты их застрелили.

И благодаря опытам Ворца, когда Раск осязал этих мертвецов, то чувствовал страшный, упырий голод. В трупах еще оставались души, свежий, нетронутый осадок, который был бы ему доступен, если только похоронить их в подвале на Фонарной.

Раск двинулся дальше, пуская сознание прочесывать город. «Шпат, – позвал он, – покажись». Ощущались нечеткие следы призрака, попадалась известковая скорлупа воспоминаний, брошенных Шпатом при бегстве, но любые остатки Шпатова разума были скрыты для Раска.

– Прадедушка, – пробормотал он про себя. – Прадедушка вернулся. – Пытливое сознание обнаружило дракона в порту, на совете с Тайрус и Каранчио. При виде рептилии сердце взметнулось ввысь.

Провались все в преисподнюю, но Прадедушка знает, что делать.

– Он вынес тебя из огня, – проговорил Бастон. – Дракон. Пролетел над Гвердоном, как молния, пал с небес и умыкнул из крепости. Все остальные уже отчаялись, думали – тебе конец.

– Я должен с ним повидаться, – сказал он Бастону.

Бастон кивнул. И не сдвинулся с места.

– Так ты со мной? – поколебавшись, спросил Раск. – Раз мое задание в Гвердоне выполнено, то, уверен, я смогу проявить немало милосердия. – Дыхание сперло, когда легкие прижались к каменной коросте на ребрах. – Возможно… возможно, даже к твоей сестре. А ты,