Длань Одиночества - Николай Константинович Дитятин

И уши ее взметнулись торчком.

— Тише, — сказал ей Все. — Будет.

— Я собираюсь отогнать Максиме от стен, — ярилась Котожрица. — Эта мерзкая, жестокая, безумная гадина побежит обратно, я клянусь в этом!

— Вот это настрой, — одобрительно сказал Неунывающий. — Милая леди-рыцарь, вы определенно позитивная сущность. Однако не будьте так легковозбудимы. Мы с госпожой давно рассмотрели все возможности эффективного сопротивления. Их нет. Негатив объективно сильнее нас.

— А воля слабеет, — добавила королева, с печальной ухмылкой. — Вы думаете, я вычищаю ржавчину из своих внутренностей, потому что сдалась? Труслива и неподготовлена? Люди опускают руки, чувствуя присутствие тьмы. Их инертность подтачивает меня. Рыжая проказа оскверняет мою сущность. Я всегда готова дать отпор. Я всегда готова погибнуть, защищая Многомирье. Никакая жертва не страшит меня. Но это не только моя война. И наши союзники, люди, близки к поражению. Эта крепость — символ. Идея. Она не предназначалась для отражения такого апокалипсического нашествия. Не было таких прецедентов, таких уроков и опыта, из которых можно было заключить, что негатив способен объединится настолько легко и массово. Раньше он пожирал сам себя, в бесконечных междоусобицах и это спасало Многомирье. И даже если бы кто-то предупредил нас, послал заранее весточку с описанием грядущей бойни, мы бы не смогли найти ресурсы необходимые для обороны. Существуют и существовали целые миры, созданные одной лишь войной. Там маршируют механические создания высотой в горы, под их поступью разламывается земная кора, но и они сгорают. Негатив из своих тел создает великанов подобных им. Крепости, в тени которых вы не разглядели бы мою, сдаются, вырезаются, вычищаются. Понимаете ли вы меня? Понимаете ли вы истинные масштабы происходящего? Кошмар и безумие. Это воистину конец времен. Нас может спасти только чудо. Но Максиме, насколько я знаю, позаботилась и об этом.

Все и Котожрица молчали, усваивая эти слова. Потом Все сказал:

— Мысль о поражении — не приму. Я еще многое должен увидеть.

— Я тоже не могу проиграть, — подалась Котожрица вслед за ним. — Это немыслимо. Невозможно. Наш участок стены будет сражаться, пока не кончится негатив. А потом я вернусь в Теополис и обниму Шу-шу.

Воля покачала головой, а Неунывающий, не пустив ни улыбки, ни намека на шутку, сказал:

— Возможно, ваш настрой ее испугает. Как бы то ни было, спасибо, что рассказали нам все. И так подробно.

— Архивариус, сохрани эти данные, — повелела Воля. — А потом предоставь мне список прибывших. Нам нужно будет включить их в план обороны. Неунывающий, поручи наших друзей одному из младших офицеров, мне нужно с тобой поговорить.

— Спасибо, нам не нужен сопровождающий, — вежливо отказалась Котожрица. — Мы хотим побыть одни и побеседовать.

Одних, конечно, их не отпустили. Воля дала им один из своих механизмов, который бесшумно парил чуть впереди, выводя друзей наружу. Неунывающий обещал вскоре найти их, чтобы рассказать о жизни здесь, но пока Котожрица не хотела видеть рядом никого, кроме Все.

Она поняла, что действительно не знала, как далеко все зашло. Слова Воли отрезвили ее. Сделали спокойнее. Она задумалась о том, что все они обречены. И Теополис, и Шу-шу, и Все. Все. И сколько бы она не храбрилась и не клялась одолеть Максиме, это было бесшумное движение рыбьего рта, втягивающего воздух сухого берега. Романтико-печальное настроение крестового похода добродетельных сил оставило ее. Котожрица опустила плечи и мрачно облизнула нос.

«Нас может спасти только чудо».

Если бы Никас был здесь… Отдала бы она его в жертву? Что она знала о нем? Только то, что он был материален и существовал по другим законам, нежели они. Он был чужд Многомирью, как и Максиме, им обоим тут было не место. Они оба явились сюда, потому что их тела умели удерживать в себе жестокого демона, Одиночество. Для этого они были нужны. Отдала бы она Никаса в жертву сейчас, надышавшись дымом правды? Ничего не значащего для нее создателя, с которым она едва успела поговорить? Ради кошек, ради Теополиса, ради вообще всего?

— Что? — переспросил Все.

— Нет! — жестко повторила Котожрица. — Как сказала одна очень хорошая сущность: «никаких компромиссов, даже перед лицом Армагеддона».

— О чем говоришь? — не понимал Все.

— О том, что мы — позитив. И сейчас, помнить об этом — наша обязанность. Страсти-прародители дали нам возможность выбора, не смотря ни на что. И мы должны стоять на своем, не ступая по чуждому нам пути. Если Никас найдет нас. Если он придет, мы не станем отдавать его на съедение Одиночеству. Мы будем сражаться рядом с ним и погибнем, и никогда больше не увидим этой мерзости.

— Хм, — Все сомневался. — Принципиальна ты в незначительном. Это жестоко и неумно. Не смотри — жестоко. Я неужели слышу в тебе эгоизм, мой ангел? Желание сохранить себя ценой всего? Желание сохранить чистоту посреди грязи? Даже если для этого придется стоять на месте, пока прочие в этом проклятом иле тонут?

— Мы не отдадим его, — уперлась Котожрица.

Все кряхтнул.

— Мы ему поведаем об этом, — предложил он. — И тогда сам решит пусть. И ты останавливать не будешь.

Помолчали.

— Хорошо, — был ответ. — Я согласна. Надеюсь, кошки простят меня. Я приму любой его выбор.

* * *

Воспоминание медленно кружило вокруг, словно комочек тополиного пуха. Оно неярко светилось в разуме, но не касалось его, не давало прочесть. Максиме терпеливо ждала, надеясь резко выкинуть вперед руки и пленить его ладонями. Обычно эта тихая охота немного давала ей. Как и положено, невесомое успевало выскользнуть, в последнюю секунду юркнуть в щель смыкающихся пальцев.

Ее добычей были имена и цвета. Она помнила, что очень часто видела синий и красный. Постоянно сталкивалась с именем Лазарь. Но не знала даже, был ли это человек. Так она назвала свой корабль, который нашла в пустыне, и который сейчас бросало на волнах чистого негатива.

Негатива было так много, что он стал однородной массой страстей. Морем злобной черноты, которое бросалось волнами в разные стороны, избегая, однако, Лазаря. Иногда из него выныривали чудовища, слишком сильные, чтобы принять однородность.

Даже тут индивидуальность, подумала Максиме, когда перед носом ее корабля, красуясь, приветствуя хозяйку, вынырнуло богомерзкое, хтоническое уродство, какой-то кит с сотней зазубренных плавников, выпускающий струи угольной жижи из кратеров на спине.

Воспоминание, неожиданно, само легло к ней в ладони. Она увидела себя в военной форме, с красным крестом на правом рукаве. Максиме тащила на себе, словно мешок, смертельно раненного солдата,