Япония, японцы и японоведы - Игорь Латышев

Видимо, им в тот момент пришла в голову мысль о своевременности произвести и на меня иное, чем прежде, впечатление. Когда мы вошли в один из залов религиозного центра, предназначенного, как видно, для молитв, оба мои спутника запустили руки во внутренние карманы своих пиджаков, вынули оттуда какие-то нанизанные на шнурки каменные ожерелья - видимо, буддийские четки,- бережно и торжественно взяли их обеими руками, сконцентрировались, а затем гнусавыми голосами нараспев стали повторять многократно одну и ту же молитву: "Мёхо рэнгей кё! Мёхо рэнгей кё!" И так несколько раз подряд. А потом многозначительно и серьезно посмотрев на меня (я застыл, естественно, в почтительном молчании), деловито опустили свои четки в те же внутренние карманы и как ни в чем не бывало стали приветливо давать мне пояснения по поводу нынешнего состояния дел в храме Тайсэкидзи, а также по поводу своих грандиозных планов построения на его территории гигантского храмового комплекса, призванного превзойти по своим масштабам любые зарубежные сооружения культового характера.

После осмотра территории храма Тайсэкидзи мы втроем на том же лимузине вернулись в Токио и там, в одном из столичных ресторанов японского типа, вкусно, обильно и весело пообедали. Мои знакомые, как когда-то в поездке по Советскому Союзу, держались просто, без всяких претензий на святость, и я тоже обрел прежнюю раскованность в общении с ними. Расстались мы, таким образом, как добрые приятели. В дальнейшем я с ними встречался редко и никаких выгод в этих встречах не искал, хотя Акия стал впоследствии президентом секты "Сока Гаккай".

В дни моего пребывания в Японии весной 1969 года интересной оказалась для меня поездка на две недели в район Кансай, где находятся города Киото, Осака и Кобэ. Жил я там недалеко от Киотоского университета в Доме ученых (Гакуси Кайкан). Особого комфорта там не было, но это меня не смущало - мы, русские, комфортом никогда не были избалованы и на родине.

Главным моим занятием в Киото были встречи и беседы с учеными кансайских университетских и научных центров. Во многих случаях такие встречи носили чисто ознакомительный и, как говорят дипломаты, протокольный характер. Но иногда они выливались в задушевные беседы и завершались остросюжетными ситуациями. Невозможно забыть моей встречи с одним из самых известных знатоков японской истории профессором Киотосского университета Нарамото Тацуя.

Мой приезд в Киото совпал по времени с еще небывалой волной студенческих волнений, охвативших высшие учебные заведения ряда японских городов, и в том числе Киотоский университет. В Киото эти волнения приняли исключительно острый характер. Руководители студенческой организации университета, примкнувшие к ультралевым экстремистским группировкам, побудили в те дни студенческую массу на захват под свой контроль территории университета и на строительство баррикад, перекрывших доступ властей и полиции в университетские корпуса. Поскольку местные законы запрещали доступ полиции на университетскую территорию без согласия на то администрации университета, а среди администрации и профессоров не было по этому вопросу единогласия, то полицейским властям пришлось ограничиться выставлением пикетов у всех университетских ворот и выжидать дальнейшего развития событий. Я оказался в Киото в самый разгар "студенческой революции". Красные флаги реяли над студенческими баррикадами, а транспаранты, прикрепленные к колючей проволоке баррикад, призывали прохожих подниматься вместе со студентами на борьбу против американского империализма и японских монополий. Вот в один из тех дней я и встретился с профессором Нарамото, который, как было известно, сочувствовал участникам студенческого мятежа.

Встреча началась с того, что Нарамото и мой давний знакомый профессор Такая Такэи зашли ко мне в Дом ученых (Гакуси Кайкан) и после обмена приветствиями пригласили меня провести с ними вечер. Вскоре выяснилось, что оба японских "сэнсэя" (по-японски "сэнсэй" - это "преподаватель"), и прежде всего профессор Нарамото, люди веселые и жизнелюбивые. Оказалось, что в поле их зрения имелось несколько давно освоенных ими злачных мест, где можно было и выпить, и закусить не только в мужском составе, но и в дамском окружении. Нарамото и Такая предложили мне, и я согласился пройти в тот вечер "по всей лестнице", а означало это выражение следующее: сначала мы зашли в один из таких баров и распили бутылочку какого-то вина, затем пошли в ресторан, где плотно поужинали, а затем мои неутомимые гиды привели меня в ночной клуб с полуобнаженными молоденькими девицами-хохотушками, которые старались заглядывать в глаза каждому из нас, класть на плечи свои головки и вести разговоры на полупристойные темы... Естественно, и здесь на столы было подано и вино, и пиво, и крепкие напитки. Профессор Нарамото, человек общительный и экспансивный, пил много и, когда захмелел, стал куражиться перед девушками, изображая из себя знаменитого американского гангстера-бутлегера Аль Капоне.

Но вскоре ход его мыслей приобрел революционную окраску. Вспомнив о студенческих волнениях в Киото, он предложил Такая и мне безотлагательно идти на студенческие баррикады. Мои ссылки на то, что я иностранец и не должен вмешиваться во внутренние японские дела, на него не подействовали.

- Ерунда,- отверг он мои доводы.- Вы не участник, а только зритель. А смотреть на борьбу студентов иностранцам не запрещается.

После этих успокоительных заявлений оба мои спутника вышли вместе со мной из ночного клуба, взяли меня решительно под руки и двинулись по темным улицам к университету. Дойдя до баррикад, Нарамото громко окликнул часовых, те вышли нам навстречу и, узнав профессора, препроводили нас на тыльную сторону баррикад, где сидела большая группа юнцов-"мятежников". Нарамото был встречен ими аплодисментами и радостными возгласами. Приветствовали они и меня, искоса с любопытством поглядывая в мою сторону. Вокруг было темно, и наши лица освещались лишь слабым светом переносных фонарей. Наромото вошел в раж и громко, страстно призывал сидевших на баррикадах к мужеству и революционной стойкости. Что-то в этом духе говорил и профессор Такая. Я от выступлений скромно отказался... Спустя несколько минут, когда ночной ветерок охладил ораторский пыл моих именитых спутников, мы стали спускаться с баррикады и через узкий проход вышли за пределы университетской территории... Так, нежданно-негаданно я провел вечер в компании профессоров-подстрекателей студенческих волнений.

Много времени уделил я во время той поездки неторопливому осмотру исторических памятников Киото: храмов, парков, дворцов и т.п. Ведь, будучи в предыдущие годы корреспондентом, я постоянно ощущал нехватку времени, и мои предшествовавшие осмотры достопримечательностей древней японской столицы проводились обычно в ускоренном темпе. На этот раз я позволил себе роскошь не спешить: посидеть в задумчивости на ступенях храма Рёандзи, рассматривая валуны и гравий знаменитого сада камней, потоптаться по дощатым полам дворца сёгунов Нидззёдзе и послушать их приятный мелодичный писк, а в другой раз долго любоваться причудливой архитектурой храма Киёмидзу, могучие деревянные сваи которого держат храм как бы висящим над пропастью. Во время этих прогулок я быстро заметил, что гулял не один, а в сопровождении нескольких полицейских, переодетых в гражданские костюмы. В парке храма Киёмидзу я неожиданно подошел к одному из них и приветливо спросил: