Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

лиц и не слышал голосов других заключенных. Я был заперт в одиночной камере двадцать три часа в сутки, имея возможность совершать две получасовые прогулки: одну – утром, другую – вечером. Я никогда раньше не сидел в одиночной камере, и каждый час казался мне целым годом. В камере не было естественного освещения, единственная лампочка горела над головой двадцать четыре часа в сутки. Мне не полагалось иметь наручных часов, и я часто считал, что сейчас середина ночи, когда на самом деле был лишь ранний вечер. Я был лишен книг, не мог писать, мне не с кем было поговорить. Я понял, что мой разум начинает замыкаться на самом себе, и мне отчаянно хотелось чего-то вне себя, на чем можно было бы сосредоточить свое внимание. Я поверил в истории про заключенных, которые предпочли получить полдюжины ударов плетью, чем сидеть в одиночной камере. Спустя некоторое время я был готов наслаждаться обществом случайно попавших в камеру насекомых и оказался на грани того, чтобы начать разговаривать с тараканом.

Одним из моих надзирателей был чернокожий африканец средних лет, и как-то я попытался подкупить его яблоком, чтобы склонить к разговору со мной. «Баба! – обратился я к нему, что означает ”отец“ и является выражением уважения. – Могу я угостить вас яблоком?» Он отвернулся и на все мои последующие попытки завязать разговор отвечал глухим молчанием. В конечном итоге он сказал: «Парень, ты хотел длинные брюки и еду получше. Теперь у тебя все это есть, но ты все равно чувствуешь себя несчастным». И он был прав: ничто так не деморализует человека, как отсутствие общения с другими людьми. Через несколько недель я был готов поступиться своей гордостью и признаться полковнику Джейкобсу, что променял бы свои длинные брюки на какую-нибудь компанию.

В течение этих недель у меня было достаточно времени, чтобы как следует обдумать свою судьбу. Место борца за свободу – рядом со своим народом, а не за решеткой. Теперь же те знания и связи, которые я недавно приобрел в ходе своей поездки по Африке, оказались заперты вместе со мной в тюремной камере. Я проклинал тот факт, что приобретенный мной опыт не может быть использован для создания освободительной армии.

Вскоре я начал энергично протестовать против условий своего содержания и требовать, чтобы меня поместили вместе с другими политическими заключенными, находившимися в тюрьме «Претория Локал». Среди них был Роберт Собукве. Мою просьбу в конечном счете удовлетворили, однако полковник Джейкобс сопроводил это строгим предупреждением, что новые случаи дерзкого поведения с моей стороны приведут к самым серьезным последствиям. Не думаю, что когда-либо в своей жизни я так сильно мечтал о холодной маисовой каше.

Помимо желания оказаться в компании других заключенных, мне очень хотелось поговорить с Робертом Собукве и другими членами руководства Панафриканского конгресса. Я считал, что в тюрьме мы могли бы объединиться, то есть добиться того, что не смогли сделать на воле. Условия содержания за решеткой зачастую смягчают остроту полемики между политическими оппонентами и способствуют тому, что они начинают находить гораздо больше тех моментов, которые их объединяют, чем тех, которые разъединяют.

Когда меня впервые после изоляции вывели во двор на прогулку вместе с остальными заключенными, мы тепло поприветствовали друг друга. Кроме Роберта Собукве, там были также видный деятель Южноафриканского конгресса профсоюзов Джон Гаэтсью, член АНК Аарон Молет, работавший в издании «Нью Эйдж», и Стивен Тефу, видный коммунист, профсоюзный деятель и член Панафриканского конгресса. Роберт попросил меня рассказать им о моей африканской поездке, и я с удовольствием сделал это. Я был откровенен в оценках того, как Панафриканский конгресс и Африканский национальный конгресс воспринимались в других африканских странах. Завершив свой рассказ, я высказал пожелание в дальнейшем вместе обсудить некоторые вопросы. Однако тюремная администрация, вначале позволив нам с Робертом Собукве немного пообщаться, затем приложила все усилия для того, чтобы изолировать нас друг от друга. Нас с ним разместили в одиночных камерах, находившихся в противоположных концах тюремного коридора.

У нас лишь изредка появлялась возможность поговорить, когда мы сидели рядом друг с другом на земле тюремного двора в то время, как латали изношенные почтовые мешки. Я всегда уважал Роберта Собукве, считая его уравновешенным и разумным человеком. Однако мы резко разошлись во мнениях по такому актуальному вопросу, как отношение к условиям содержания в тюрьме. Роберт Собукве считал, что бороться с плохими условиями содержания политических заключенных означало бы признать право государства держать их в тюрьме. Я возражал ему в том плане, что всегда считалось неприемлемым жить в условиях, унижающих человеческое достоинство, и что политические заключенные полагали своим долгом бороться за улучшение условий содержания в тюрьмах. Собукве отвечал мне, что эти условия не изменятся, пока не изменится сам режим в стране. Я был полностью согласен с этим, однако не понимал, почему это должно мешать нам вести борьбу с властями в той единственной области, которая нам теперь осталась. Мы так и не пришли к какому-либо соглашению по этому вопросу, но, тем не менее, достигли определенного прогресса, когда направили начальнику тюрьмы совместное письмо с изложением наших жалоб на условия содержания.

Тюремное заключение не смогло сломать Роберта Собукве. Однако в тюрьме «Претория Локал» он стал более нервным и вспыльчивым, и я склонен объяснить это его общением со Стивеном Тефу. Тот выступал своего рода подстрекателем, постоянно дразня Собукве и насмехаясь над ним. Стивен Тефу даже в лучшие времена являлся сложным человеком для общения: постоянно находящимся в подавленном состоянии, склонным к спорам, властным. Наряду с этим он был прекрасным оратором, человеком, хорошо осведомленным во многих областях, знатоком русской истории. Он по самому своему характеру относился к числу бойцов, поэтому был готов в любой момент вступить в ожесточенную схватку с любым, даже со своим другом. Как результат, Стивен Тефу и Роберт Собукве ссорились каждый день.

Мне очень хотелось обсудить с Собукве множество политических вопросов, и одним из них был лозунг Панафриканского конгресса «Свободу – в 1963 году». Шел как раз 1963 год, но свободы в нашей стране не было видно. «Брат мой! – сказал я Собукве. – Нет никого опаснее политического лидера, выдвигающего требование, которое, как он сам знает, не может быть выполнено. Это порождает у людей ложные надежды».

Я сказал это в самой уважительной манере, однако Стивен Тефу тут же вскочил на ноги и принялся ругать Собукве: «Боб, в лице Манделы ты встретил достойного противника, и тебе следует признать, что он прав!» Тефу еще долго продолжал в том же духе, пока Собукве не