Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

вернуться через несколько минут с табаком и бутербродами. Теперь все в камере проснулись. Я отдал кисет с табаком Стивену Тефу и Джону Гаэтсью, которые курили, а бутерброды разделил между всеми остальными.

В течение следующих нескольких недель цветной надзиратель почти каждый вечер приносил нам табак и бутерброды, и я делил это богатство между своими сокамерниками. Надзиратель шел на большой риск, и он предупредил меня, что готов иметь дело только непосредственно со мной.

Когда мы прибыли на остров Роббен, то понятия не имели, сколько там находится заключенных. Через несколько дней мы узнали, что в этой тюрьме насчитывается около тысячи человек, все – африканцы, все переведены сюда недавно. Большинство из них были осужденными по преступлениям, предусмотренным общим правом, но я знал, что среди них находятся и политические заключенные. Я хотел связаться с ними, однако нас полностью изолировали. Первые несколько дней нас держали взаперти в нашей камере, не разрешая покидать ее. Мы потребовали, чтобы нас отправили на работы, как и других заключенных. Вскоре наше требование было удовлетворено, но нас вывели на работы одних под присмотром Клейнханса. Нам предстояло закопать какую-то недавно проложенную трубу, для этого нас привели на небольшой холм, с которого мы могли видеть часть острова. Природа там была дикой и прекрасной.

В тот первый день мы усердно работали, однако с каждым последующим днем Клейнханс все сильнее давил на нас. Он делал это весьма грубо, словно подгонял лошадь или корову: «Nee, man! Kom aan! Gaan aan!» («Нет, парень, не так! А ну-ка, быстрее! Поторопись!») В какой-то момент Стивен Тефу, который был старше всех нас, положил лопату, на что Клейнханс тут же пригрозил ему наказанием. Тогда Стивен ответил ему на африкаанс: «Вы просто невежда, который не умеет даже правильно говорить на своем родном языке. И вы не можете указывать мне, что делать. Я буду работать в своем собственном темпе. Это то, что я готов сделать. И это все, что я могу сделать». Затем он с большим достоинством взял лопату и продолжил работу. Стивен был преподавателем языка африкаанс и прекрасно изъяснялся не только на нем, но и на его предшественнике, верхненемецком языке. Стивен всегда разговаривал с надзирателями покровительственно и высокопарно, и они вряд ли понимали нюансы его речи. Зато они уяснили для себя, что с ним лучше не вступать в словесную перепалку.

Как я уже упоминал, в тюрьме на острове Роббен работали два брата Клейнханс, которые весьма жестоко обращались с заключенными. За нами присматривал старший брат, которого, должно быть, предупредили, чтобы он проявлял некоторую сдержанность в отношении нас, потому что он вел себя соответствующим образом. Младший же брат был не в курсе этого предостережения. Однажды мы, возвращаясь с работы, проходили мимо зоны, где несколько сотен заключенных возили песок в тачках. Это не были политические заключенные. Братья начали беседовать, и обеим нашим группам было велено на это время остановиться и ждать. Младший Клейнханс в процессе беседы приказал одному заключенному из своей группы почистить ему ботинки. Этой паузы оказалось достаточно, чтобы я узнал среди заключенных его группы тех, кто был в свое время приговорен к смертной казни за участие в антиправительственных выступлениях сельскохозяйственных рабочих в Сехухунеленде в 1958 году. Я повернулся, чтобы получше рассмотреть их, и младший Клейнханс, заметив это, грубо приказал мне смотреть в другую сторону. Не знаю, как бы я отреагировал в другой ситуации, но сейчас я находился на виду у других заключенных, и на карту была поставлена моя гордость, поэтому я отказался делать это. Младший брат двинулся ко мне с явным намерением расправиться со мной, но, когда он был уже буквально в нескольких шагах от меня, к нему подбежал старший Клейнханс, прошептал ему несколько слов – и инцидент был исчерпан.

Однажды нас посетил Терон, начальник тюрьмы, который также отвечал за все происходящее на острове Роббен. Он пришел спросить, есть ли у нас жалобы на содержание в тюрьме. Терон отличался угрюмым характером и не особенно любил лично встречаться с заключенными. Мне совершенно не хотелось ссориться с ним, но и проявлять подобострастие я также не собирался. Выступая от всей нашей группы, я сказал ему: «Мы признательны вам за то, что вы навестили нас, потому что у нас есть ряд проблем, которые, я уверен, вы можете решить». И затем я перечислил эти проблемы. На это он ответил: «Я посмотрю, что могу сделать».

Возможно, Терон решил, что проявил при всех излишнюю мягкость, потому что, выходя, он повернулся к Стивену Тефу, у которого просматривался животик, и сказал ему на африкаанс: «Jou groot pens sal in die plek verdwyn» («Здесь, в тюрьме, твой большой живот исчезнет»). При этом для слова «живот» он намеренно употребил выражение pens, которое используется, когда речь идет о животных, например о крупном рогатом скоте или же об овцах. В отношении человека существует другое слово – maag.

Стивену Тефу не понравился сарказм начальника тюрьмы, и он решил не оставлять его выпад без ответа: «Знаете, начальник, вы ведь не можете по-настоящему оскорбить меня, поскольку я являюсь членом самой революционной политической организации в мире, Коммунистической партии, у которой высокая репутация во всем мире как защитника угнетенных. Когда мы будем править миром, вы и ваша несчастная Национальная партия окажетесь на свалке истории. Меня лучше знают в международных кругах, чем вашего безмозглого главу государства. А кто вы? Всего лишь мелкий чиновник, на которого не стоит обращать внимания. Когда я выйду из тюрьмы, я даже забуду, как вас звать». На это Терон лишь развернулся на каблуках и вышел.

Ночные визиты нашего цветного надзирателя во многом смягчали суровость тюремной обстановки на острове Роббен. Но даже при таком удачном стечении обстоятельств Стивен Тефу все равно проявлял недовольство по разным поводам. Он был заядлым курильщиком и зачастую расходовал свою порцию табака буквально в течение ночи, ничего не оставляя на следующий день. Что же касается Джона Гаэтсью, то он берег свой табак и расходовал его весьма экономно, чтобы растянуть на весь день. Однажды вечером, находясь в состоянии повышенной раздражительности, Стивен набросился на меня со словами: «Нельсон, ты обманываешь меня! Ты даешь Гаэтсью больше табака, чем мне!»

Это было неправдой, но я решил немного схитрить и ответил ему так: «Хорошо, давай поступим следующим образом. Каждый раз, когда я буду получать табак, я буду сначала делить его на две части, а затем позволю тебе выбрать ту, которую ты решишь взять себе».

Я именно так и поступил. В первую