Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

Форстер, власти могли продлевать 90-дневное заключение (путем повторного задержания еще на 90 дней сразу же после освобождения)«практически до бесконечности». Принятый закон способствовал превращению страны в полицейское государство. Ни один диктатор не мог бы возжелать большей власти, чем та, которая предоставлялась посредством Закона о 90-дневном задержании. Как результат, полиция стала проявлять бо́льшую жестокость. Заключенных теперь регулярно избивали, и вскоре до нас дошли сведения о применении электрического тока, удушении и других формах пыток. В парламенте лишь Хелен Сузман, представительница либеральной Прогрессивной партии, одна-единственная из всего депутатского корпуса страны проголосовала против этого закона.

Были ужесточены наказания за членство в незаконных организациях. За «содействие целям» коммунизма или же целям каких-либо запрещенных структур виновным теперь могли быть вынесены приговоры от пяти лет до смертной казни. Политические заключенные арестовывались повторно. Как мне стало известно, когда в мае 1963 года истек трехлетний срок заключения Роберта Собукве, власти вместо того, чтобы освободить его, просто-напросто вновь арестовали без предъявления обвинения и отправили на остров Роббен.

Форстер также внес существенные изменения в Закон о подрывной деятельности, принятый в июне 1962 года. Этот закон изначально предусматривал содержание под домашним арестом и строгие правительственные запреты, не подлежащие опротестованию в суде. Теперь же ограничения гражданских свобод стали аналогичны применяемым при самых жестких фашистских диктатурах. Минимальное наказание за акты саботажа стало составлять пять лет без права досрочного освобождения, максимальное – смертная казнь. Поскольку формулировки этого закона в новой редакции были весьма расплывчатыми, то даже такие действия, как незаконное проникновение на охраняемую территорию или незаконное хранение оружия, могли теперь быть расценены как подрывная деятельность. Другой акт парламента запретил воспроизведение любого заявления, сделанного арестованным или осужденным. Таким образом, теперь в газетах не могло быть опубликовано ничего из того, что я когда-либо произносил. В конце 1962 года было запрещено издание «Нью Эйдж», и хранение запрещенных публикаций стало уголовным преступлением, наказуемым лишением свободы на срок до двух лет. Положение о домашнем аресте также широко применялось, наиболее известно его применение в отношении белой политической активистки Хелен Джозеф.

54

Однажды вечером, где-то в конце мая, в мою камеру вошел надзиратель и приказал мне собрать свои вещи. Я попытался узнать причину этого, однако не получил никакого ответа. Менее чем через десять минут я оказался в приемном отделении тюрьмы, где уже находились трое других политических заключенных: Стивен Тефу, Джон Гаэтсью и Аарон Молет. Полковник Аукамп коротко сообщил нам, что нас переводят в другое место. «Куда?» – поинтересовался Стивен Тефу. «Это весьма красивое место», – ответил Аукамп. «И все же – куда?» – переспросил Тефу. «Die Eiland», – сказал Аукамп. Остров. Для нас это мог быть лишь один остров – остров Роббен.

Нас четверых сковали вместе и посадили в полицейский фургон без окон, в котором было лишь санитарное ведро. Мы всю ночь ехали в направлении Кейптауна и прибыли в городские доки на следующий день уже ближе к вечеру. Можно вообразить себе, насколько нелегко и неприятно мужчинам, скованным вместе, пользоваться санитарным ведром в движущемся фургоне.

Доки Кейптауна были переполнены вооруженными полицейскими и нервными чиновниками. Нас, все еще скованных, поместили в трюм старого деревянного парома, где нам пришлось стоять, в то время как его раскачивало на прибрежных волнах. Маленький иллюминатор наверху являлся единственным для нас источником света и воздуха. Он служил и другой цели: надзирателям нравилось мочиться на нас сверху. Было еще светло, когда нас вывели на палубу, и мы впервые увидели остров. Зеленый и красивый, он больше походил на курорт, чем на тюрьму.

Esiguithini («тот остров») – вот как народ коса называет узкий, продуваемый всеми ветрами скалистый холм, находящийся в восьми милях от побережья Кейптауна. И как только они произносят это слово, все сразу понимают, о каком именно острове идет речь. Впервые я услышал о нем еще ребенком. Остров Роббен стал хорошо известен среди народа коса после того, как англичане заключили здесь в тюрьму вождя народа коса Маканну Нкселе, который был ростом шесть футов шесть дюймов[60]. В ходе Четвертой пограничной войны, известной также как «Война Нкселе»[61], вождь Маканна, возглавляя отряды численностью десять тысяч воинов, в 1819 году попытался взять город Грэхэмстаун[62], однако потерпел поражение и попал в плен. Он пытался бежать с острова Роббен на лодке, но утонул, не добравшись до берега. Память об этом горестном событии осталась в языке моего народа в фразе «Ukuza kuka Nxele», что означает «отчаянное предприятие», или «надежда, которой вряд ли суждено сбыться».

Маканна Нкселе был не первым африканским героем, заключенным на острове Роббен. В 1658 году Аутшумао[63], известный европейским историкам как Гарри де Страндлопер, был сослан на этот остров Яном ван Рибеком во время войны между голландцами и готтентотами, южноафриканской этнической общностью. Я несколько утешился воспоминаниями об Аутшумао, поскольку тот считается первым и единственным человеком, который когда-либо сбежал с острова Роббен, добравшись до материка на маленькой лодке.

Остров Роббен получил свое название от голландского слова, означающего «тюлень». Сотни этих животных когда-то резвились в холодном Бенгальском течении, омывающем западные берега Африки. Позже остров служил местом для поселения прокаженных, сумасшедшего дома и военно-морской базы. Правительство лишь недавно вновь превратило этот остров для размещения здесь тюрьмы.

* * *

Нас встретила группа белых надзирателей крепкого телосложения, которые кричали нам: «Dis die Eiland! Hier gaan julle vrek!» («Это и есть Остров! Здесь все вы сдохнете!») Перед нами находился тюремный комплекс, окруженный караульными помещениями. Вдоль дорожки, ведущей к комплексу, выстроились вооруженные охранники. Обстановка была чрезвычайно напряженной. Высоченный краснолицый надзиратель крикнул нам: «Hier is ek jou baas!» («Здесь я – твой босс!») Это был один из печально известных братьев Клейнханс, известных своей крайней жестокостью по отношению к заключенным. Надзиратели здесь всегда говорили только на африкаанс. Если бы вы рискнули ответить им по-английски, то в ответ услышали бы: «Ek verstaan nie daardie kafferboetie se taal nie» («Я не понимаю этого языка кафров-любовников»).

Когда мы двинулись, было, к тюрьме, охранники начали кричать нам: «Два-два! Два-два!» Это означало, что мы должны идти двумя парами: двое впереди, двое сзади. Я, перестроившись, встал в пару со Стивеном Тефу. После этого охранники подали команду: «Haas! Haas!» Слово haas на африкаанс означает «двигаться», и обычно оно используется для крупного рогатого скота.

Таким образом, надзиратели требовали, чтобы мы побежали трусцой. Я повернулся к Стивену Тефу и вполголоса сказал, что мы сейчас должны подать всем остальным пример, поскольку, если только мы сейчас сдадимся, то полностью окажемся во власти тюремщиков. Стивен Тефу кивнул головой