Нашествие хазар (в 2х книгах) - Владимир Афиногенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подумав так, у меня будто с плеч свалилась гора. Дальновидно, но вместе с тем и решительно надо устраивать дела… Я скажу Гасмарану, кто есть на самом деле Иктинос… Лучше, чтобы с ним расправились в Тефрике. Останется меньше следов… Сам я вмешиваться ни во что больше не стану. И пусть будет всё так, как будет…
Я позвал руса и сказал ему напрямик:
— Ты должен передать предводителю шайки бродяг Гасмарану, что Иктинос — сын Аргира.
— А это важно, отче? — удивлённо спросил Дубыня.
— Важно, и очень… И скажи Гасмарану, что я отплатил ему добром за добро.
* * *Карбеас нервно ходил из угла в угол комнаты, обставленной с аскетической строгостью, и возбуждённо ударял кулаком о кулак: он всё никак не мог придумать казнь Иктиносу… Перед глазами ересиарха стоял многовековой ветвистый дуб, на стволе которого висел прибитый железными костылями человек. В нём бы сейчас никто не узнал отца Карбеаса, — судороги боли исказили его лицо. Но кровь всё ещё сочилась из ладоней и ступней; как только Карбеас приблизился к отцу, тот открыл глаза, и в них отразилось столько страданий и мук, что сын не выдержал и громко зарыдал…
Но отца позволили снять с дуба, когда он умер, — уже черви ползали по его закрытым векам и перекошенному рту.
Карбеас позвал Гасмарана. Вновь переживая смерть своего родителя, со скрипом зубовным произнёс:
— Страшной казни достоин Аргир… Если б он находился тут! Того же достоин и его сынок. Жестокость ему передалась по наследству. К тому же, он алчный предатель… Может, мы отдадим его на растерзание волку язычника?
— Нет, учитель… Мы сами свершим казнь, а я научу как… Мучения его будут несравнимы с мучениями в аду самых отъявленных грешников.
— Хорошо, Гасмаран. Доверяюсь тебе в этом деле.
Иктинос вместе с оптионом Астурием, назначенным в посольство василевсом, отыскали одно злачное место в Тефрике, в доме вдовы-ромейки. Дом стоял на отшибе на берегу реки. Раньше тут располагалась мельница. Мельник умер, детьми Господь не сподобил, — речка со временем обмелела, мельница стала. Чтобы как-то существовать, вдова занялась сводничеством, а то пускала на постой разных людишек, не спрашивая, кто такие и откуда, — лишь бы платили.
Внизу дома пили, веселились, а наверху, в специально устроенных полутёмных закутках, мужчины развратничали с женщинами лёгкого поведения.
Иктинос и Астурий сидели внизу за столом в углу низкого помещения, попивали вино и ждали своей очереди попасть наверх. Старались, чтобы в них не признали византийцев; кутались в паллии и тихо говорили между собой. По-видимому, разговор о золоте шёл давно, ибо оценивая его достоинство, Иктинос промолвил:
— Астурий, ты же знаешь, золото открыло Юпитеру бронзовые врата башни Данаи[214]…
— Что верно, то верно… Многие наши именитые просто купаются в нём. Знаешь притчу про одного философа, который зашёл к богачу?
— А ну, поведай! — оживился регионарх.
— Зашёл он в гости, видит в доме мраморный пол, двери из слоновой кости. Подали философу еду в серебряной посуде на подносах из золота… Поел он, попил, долго смотрел, куда бы плюнуть, но не нашёл такого места и плюнул в бороду хозяина…
Иктинос громко захохотал, забывшись, и тем самым привлёк внимание других посетителей.
— Тише! Ты же сидишь не у богача и не у себя дома… Ведь ты тоже не бедный, — сдержанно улыбнулся Астурий.
Но тут их позвали наверх. Преодолев узкую лестницу, они оказались в коридоре, довольно широком. Проходя мимо ряда дощатых дверей, слышали то игривый смех, то скрип деревянных лож, то сладострастные стоны, доносившиеся из комнат…
Служитель показал рукой Астурию, а Иктиноса повёл дальше. Коридор заканчивался несколькими ступеньками, ведущими чуть вниз, — маленький спуск, и они очутились возле боковой двери. Толкнув её, служитель странно засмеялся…
Как только регионарх переступил порог, на него набросились люди, скрутили ему руки. От стены отделился человек с тёмными горящими глазами, представился:
— Меня зовут Гасмаран… Я поведу тебя, Иктинос, через чёрный ход на свидание к двум жаждущим тебя увидеть…
— Кто такие?! — гневно воскликнул регионарх.
— Гнев твой праведен и объясним… Скоро узнаешь. Пошли, — и Гасмаран тихо ударил в плечо связанного по рукам Иктиноса.
Вскоре регионарх предстал перед Карбеасом и Дубыней. Увидев их, он подумал, что недоразумение должно сейчас разрешиться. Дёрнув головой, Иктинос воскликнул:
— Я ничего не понимаю…
Бук, положив морду на передние лапы, вдруг оскалил пасть.
— Лежи, лежи… — успокоил пса Дубыня.
— Я бы мог отдать тебя на растерзание волку… — не отвечая напрямую на вопрос регионарха, начал говорить Карбеас, кивнув на Бука. Иктинос поразился выражению глаз ересиарха: они полыхали огнём ненависти, который пронизывал пленника. Теперь уже, под испепеляющим взглядом, Иктинос понял, что он действительно пленник в руках беспощадных людей, и стал ждать окончания речи Карбеаса, скорее похожей на приговор.
— Но сия казнь для тебя, Медный Бык, слишком легка… Пока ты побудешь в тюремном подвале, а мы ещё раз подумаем о том, какие причинить тебе муки. Их ты и твой отец достаточно причинили другим…
— Жаль, рядом нет Доброслава, он должен был бы взглянуть в лицо извергу и напомнить ему о крымском празднике Световида…
При упоминании об отце, имени язычника и празднике языческого бога, Иктинос внутренне содрогнулся: «Так вот почему меня выследили и задержали?! Значит, я обречён на смерть… А мы только что с Астурием обсуждали достоинство золота… Вот и цена его, которое ничто по сравнению с человеческой жизнью… За несколько золотых я навёл хазар на язычников в Крыму. Господи! Воля Твоя… Почему я должен за нехристей нести наказание?!»
— Карбеас, Мефодий спросит, почему я не присутствую на советах…
— Я понимаю твою заботу… Но ты умрёшь, и тебя просто не будет.
— Сын за отца не ответчик, ересиарх…
— Не называй меня так, поганец, для вас я выразитель ереси, для своих же братьев — учитель! Ты ответишь и за отца, и за себя: за гибель людей, вина которых разве была в том, что они пришли безоружными, чтобы восславить своего бога… Гнус! Алчный гнус! Дубыня, Гасмаран, уведите его…
Иктиноса бросили в каменный мешок трёхэтажной тюрьмы.
Оказавшись на холодном полу, он огляделся. Единственное окно в нишу, выходящую на улицу, забрано толстой решёткой, на одной из стен висело кольцо с цепью, рядом располагалось деревянное ложе для истязания заключённого палачом и тут же находился горн для накаливания орудий пыток. Пока он бездействовал, храня суровое молчание. А ведь мог бы многое поведать о жертвах, если б умел говорить… Так же, как и кольцо, и цепь, и железная решётка, через которую сейчас доносились весёлые голоса прохожих. Павликиане жили ожиданием праздника посещения земли Христом, ниспосланного с неба его Богом-отцом для наставления людей на путь праведный…
«И эти заблудшие, как и язычники… ишь, что удумали — отрицать рождение Иисуса от Девы Марии…» — зло подумал Иктинос, подошёл к решётке и потрогал железные прутья: сидели они крепко — ни раскачать, ни выбить…
«Ничего, главное, не падать духом… Уже хорошо, не порешили сразу, может быть, что-то потом изменится… — надо признать регионарх был мужественным человеком: не впал в отчаяние, тоску, здраво стал рассуждать: — Меня хватятся, только б Астурий не молчал, сказал про мельницу… А выпустили ли его оттуда живым?…»
Иктинос увидел наваленную в углу солому, сел на неё и, обхватив руками колени, уткнул в них голову. Она слегка побаливала. Резало в глазах… Тяжелели веки. Регионарх закрыл их и будто провалился в сон, который состоял из картин прошлого… Они не были радостными: вся его жизнь состояла из грязи, предательств добывания золота любым путём, обмана, измены жене. Жена… Климентина, и как её там ещё звали — Мерцана… Иктинос после праздника Световида побывал потом на месте гибели язычников. Возле одного деревянного идола нашёл несколько драгоценных камней, не замеченных хазарами, и кое-где золото и серебро, не полностью ободранные со священных елей; за рубины и сапфиры он купил у молодого хазарского сотника дочь языческого жреца. Лучше бы не делал этого!
Где-то в глубине души Иктинос чувствовал, что она принесёт ему несчастье… И ещё сделал ошибку, отвезя её до крещения в новую веру к своим родителям: Аргир отошёл от дворцовых дел и жил с женой в загородном поместье… Они полюбили невинное дитя и просватали за любимого сына.
Но проклятие верховного жреца тяготело над Иктиносом. И он уже осознанно стал ждать мести с того дня, как поведала Климентина-Мерцана о своей встрече с язычником Доброславом, хотя она уверяла, что русы пообещали не трогать его, Иктиноса… Всего лишь слова!