Нашествие хазар (в 2х книгах) - Владимир Афиногенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот василевс собрал коментон, явившись в лёгкой шапочке, обшитой жемчугом, в голубом хитоне с дорогой цепью на шее, — важный и торжественный. До созыва этого военного совета не пил два дня и успел выходиться…
— Друзья мои, настал момент расставания, — взял он с места в карьер. — Благодаря моим… нашим усилиям, — поправился он, — обстановка в лагере для нас благоприятна. Я официально вручаю судьбу своего войска в руки шталмейстера, который, думаю, в скором времени сотворит ещё одну победу… Она нужна, покуда идут переговоры в Тефрике по обмену пленными. Чтобы агаряне и ересиарх Карбеас стали сговорчивее…
После такого сообщения многие украдкой посмотрели в сторону Варды. Тот и бровью не повёл, но взгляд его разом ожесточился и на правом виске заметно запульсировала жилка.
Зато Василий своё назначение принял без суеты и заискивания; он гордо склонил чуть набок голову, поблагодарив тем самым императора.
И раньше Михаил назначал Македонянина доместиком, но только на время боя, находясь рядом и контролируя все его действия. Но отлучаясь из лагеря, как например, при заключении «Договора мира и любви» с Аскольдом и Диром, всё же руководство войском возлагал на плечи дяди. Теперь же — иное дело… Поэтому Василий сейчас испытал скорее чувство тяжкой ответственности, нежели радости, ибо забота о войске, о поддержании его боеспособности, снабжении полностью перешло к нему.
Давно шли разговоры, что арабы после сражений используют копья византийцев; пробивая ту или иную преграду, они остаются годными к употреблению. Василий зашёл в кузницу, где ковали насадки для копий, долго смотрел на работу кузнецов, задумавшись, потом разделся до пояса, взял в руки кувалду. Помахав ею, предложил мастерам:
— Отныне будете закалять только острие. Железную часть, надеваемую на древко, оставляйте как есть…
Когда сделали пробу, Македонянин велел на расстояние одной шестой стадии[213] установить щит. Подбросил в руке копье, оценив его тяжесть, разбежался и бросил. Калёным острием оно пробило щит, но загнулось в железной части у древка, сцепившись со щитом.
Довольно засмеявшись, Василий сказал:
— Так неприятель лишается своего щита и не может уже воспользоваться нашим копьём…
— Ловко! — заключили кузнецы.
И ещё одно новшество ввёл Македонянин.
В глухой обороне при энергичной атаке противника помимо «круга» или «клина» он стал применять «черепаху»; в этом случае первый ряд фаланги держал щиты перед собой, а второй и следующие над головой… И когда натиск врага, натолкнувшись на эту стену, ослабевал, «черепаха» мгновенно распадалась, и византийцы внезапным наскоком разбивали противника на отдельные «островки» и уничтожали.
О том, что доместиком на время отсутствия василевса, назначен Василий-македонянин, сразу же объявили в центуриях и «товариществах».
Василий и без слов императора хорошо понимал важность хотя бы местной победы. Ночью он, сопровождаемый телохранителями, обошёл военный лагерь, устроенный по подобию древнеримского, ещё со времён галльской войны Юлия Цезаря. Византийский лагерь представлял из себя квадрат, одна часть которого предназначалась для доместика, его штаба и гвардии, а другая — для центуриев и вспомогательных войск. Каждая сторона имела свои главные ворота и боковые. Главнейшим пунктом лагеря являлась ставка доместика, перед которой находилось свободное пространство, где собирались солдаты, когда с ними говорил с возвышения полководец или сам василевс.
Квадрат окружался двойным рвом, а земля из него использовалась для устройства вала, палатки солдат были кожаными. Каждые ворота обычно охранял центурий, — Василий в виду близости агарян укрупнил стражу.
Тяжёлая конница до двух тысяч «бессмертных» и лёгкая до десяти тысяч всадников тоже располагались здесь, — лошади питались в основном фуражом: трава в лагере вытаптывалась велитами и терзалась телегами, запряжёнными волами, которые доставляли продовольствие. Находились рядом и боевые колесницы и их экипажи: двое возничих на одну…
Задумал также Василий приспособить к колесницам «греческий огонь» — на конце оглобли, разделяющей попарно четвёрку коней, установить сифон с горючей смесью. В предстоящем бою надлежало этой устройство опробовать…
— Думаешь, выйдет из сего что-то путное? — спрашивает возничий по имени Велизарий другого, которого звали Маркианом.
— Думаю, да… Как говаривал в своё время мой тёзка, император византийский, отвечая предводителю гуннов Аттиле: «У меня золото для друзей, а для врагов железо». А у нас с тобой, Велизарий, будет приготовлен огонь для нехристей… Почище железа!
— Дай-то Христос!
— Эх ты — святой Пётр сомневающийся… — незлобиво укорил друга Маркиан.
…На заре в византийском и арабском лагерях молились, собственно, одному Богу, который у первых назывался Саваоф, у вторых — Аллах. Но вспоминали разных Мессий — Иисуса Христа и Мухаммеда, если отбросить территориальные притязания и человеческие амбиции тоже, то войны не на жизнь, а на смерть между этими двумя народами в общем-то шли из-за различий веры в Бога, который един, только ритуалы его почитания разные…
Христиане считали, что сила их поклонения выше и значительнее, ибо перед глазами у них стоял пример самопожертвования во имя Всевышнего и великого могущества мученика за грехи людские… Мусульмане же видели Мухаммеда, несмотря на его всего лишь купеческое происхождение, стоящим выше над остальными пророками — христианскими, иудейскими и над грозным Буддой, статуи которого представлялись им громоздкими, непонятными и ужасными сооружениями…
Ислам, набросивший мрачные покровы на жизнь арабов, не терпел никакой скульптуры, осуждая изображения людей и животных, в последних признавая только волка, которому Мухаммед повелел трогать лишь овцу богача, собачку, спящую семью снами, и кошечку Абу Хирайры, которую погладил сам пророк. Живопись, как таковую, тоже отрицал, заменив её узорами на толстых коврах, резьбой и мозаикой на стенах мечетей, дворцах халифов и эмиров да цветистыми слева направо письменами…
Вот сейчас, только по-разному, помолятся Богу Велизарий и Маркиан, Фархад и его друг, а был бы с ними поэт, и тот, да и ринутся в кровавую схватку, чтобы проломить булавами друг другу головы или снести их мечом с шеи, как тыквы со стебля, выжечь огнём глаза из сифона или же ископытить…
А до того как встретиться в смертельном бою, они чему-то радовались, вспоминая хорошее, говорили о добре; и глаза видели привольно раскинувшееся над суетными лагерями такое прекрасное небо, где обитает Бог — высокий царь света, государь всех существ, царь царей, блеск непременный, красота, сияющая непрестанно, жизнь сверх жизни, свет сверх света, не ведающий изъяна и порока, милость без гнева и ревности… И с такими наивысочайшими именами Бога люди вскоре сцепятся, как дикие хищники, позабыв обо всем человеческом, что возвело пещерного зверя до состояния Высокого Духа…
Велик человек и страшен!
Византийцы из главных и боковых ворот выходили следующим образом: вначале через рвы по дубовым быстроразъёмным мостам переправились боевые колесницы, потом пошли «бессмертные», закованные с головы до ног в железо, за ними — лёгкая конница и далее пешцы, ведомые оптионами, пантекортархами, декархами и лохагами.
И, наконец, из лагеря выехал сам доместик с тысячью экскувиторов и схолариев — солдат отборных воинских и гвардейских центурий — и священники с иконами и хоругвями.
Пешцы, хорошо зная своё место в строю, быстро образовали фалангу с глубиной в двадцать шеренг. Сомкнув щиты и выставив копья (причём древки заднего ряда лежали на плечах переднего), они теперь составляли подвижную «стену», отличающуюся чрезвычайной силой удара при атаке и огромной сопротивляемостью при обороне.
Варда и другие военачальники немало удивились, когда Македонянин отдал распоряжение впереди пехоты расположить тяжёлую конницу и конных лучников, обычно их ставили на флангах. Сейчас же там занимали позиции боевые колесницы и пращники. Логофет подъехал и выразил сомнение в правильности того, что делает доместик… Василий ответил:
— Твоё место, Варда, среди «бессмертных»… Поторопись к ним!
У Варды сверкнули злобой глаза, что не ускользнуло от взгляда Македонянина. И Василий подумал: «Придёт время, и ты окажешься, чванливый гордец, среди самых настоящих смертных…»
До сведения экипажей колесниц и пращников довели, чтобы они были внимательны при занятии боевого порядка, так как ночью, скрытно от противника выкопали «волчьи ямы» и замаскировали.
Гвардию и отборные части Василий оставил в резерве. Воины тяжёлой конницы впервые видели приготовления неприятеля, так как они происходили теперь у них на глазах: очень расторопно заняла своё место первая линия арабов, состоящая из манёвренной, хорошо вооружённой конницы. Зачастую решал исход боя «Утро псового лая», а вторая линия лишь закрепляла победу… Поэтому она только подтягивалась.