Вторжение - Джеймс Херберт

Шли дни. Старик старался сохранять покои — не для того чтобы сберечь силы, а просто потому, что неподвижность — сродни отсутствию жизни. Он потерял счет времени, так что у него не было никакого представления о том, когда начались галлюцинации, и даже о том, когда они закончились. Большинством из них он просто наслаждался (а кто бы стал возражать против того, чтобы перекинуться анекдотом с самим Господом или полетать в поднебесных высях, откуда Земля кажется с булавочную головку, мерцающую голубизной?). Но были и такие галлюцинации, которые вселяли ужас, заставляли его скрючиваться, прятать лицо от этих видений и звуков, неведомых в привычном ему измерении. Суетливый шум чьих-то мелких шажков вызывал самые страшные видения, поскольку каким-то необъяснимым образом они волокли его назад, в эту призрачную действительность. Возня и шарканье лапок чьих-то маленьких тел слышались совсем рядом, они доносились откуда-то из-за решетки, шедшей по всей длине коридора, в котором он лежал. Он ни разу не осмелился взглянуть туда: это означало бы, что он проверяет истинность своего сна. И эта неведомая пока истина могла прочнее привязать его к земному существованию. А он старательно пытался сбежать от него. Старик лежал смирно, затаив дыхание, чтобы эти создания подземного мира, издающие подобные звуки, не навязали ему СВОЮ правду.

Бред старика существовал как бы вне времени: когда самое худшее осталось позади, он просто незаметно перешел в тишину — но не в забвение! Легко и плавно. И не оказалось почти никакой заметной грани между этими двумя противоположностями — жизнью и смертью. Перед самым концом, этими невнятными мгновениями, его тело распрямилось, ноги расползлись в стороны, руки прижались к бокам, а голова тяжело сползла на грудь. Именно такой путь он сам для себя избрал, и судьба не оказалась излишне недоброй к нему.

Он полагал, что его уход из жизни ни на что не повлияет и никому не доставит беспокойства. Но в этом-то он как раз и ошибся.

Не выбери старый ассенизатор именно эту конкретную точку для тихого перехода в мир иной, не раскинься его ноги по сторонам, почему-то точно указывая при этом ступнями на восток и на запад, — и тогда Эллисон не споткнулся бы об него, не попался бы на эту невольную подножку, не потерял бы свой фонарь, пистолет, а чуть позже — вдобавок еще и жизнь.

Когда Эллисон вломился, в дверь, его единственным желанием было как можно скорее оторваться от суматохи там, позади. Он понимал, что у его спутников не было ни единого шанса: уже сейчас вряд ли что-нибудь осталось от Калвера и Фэрбенка, а Дили и девушке тоже, видимо, не протянуть долго. Эллисона мало беспокоило, что у Кэт и Дили — без фонаря и пистолета, которые он у них отобрал, — остаюсь еще меньше шансов на спасение. Они были болванами, а нынешний мир больше не годится для таких: выжить суждено только людям здравомыслящим и безжалостным. А Эллисон собирался выжить: слишком уж через многое ему довелось пройти, чтобы смириться с любым вариантом.

Позади той комнаты, где остались лежать оглушенные им Кэт и Дили, была еще одна, небольшая и квадратная. С помощью фонаря Эллисон вскоре различил дверь. Моля Господа, чтобы она не оказалась запертой, Эллисон поспешил к ней, и его молитва была услышана. Исполненный благодарности, он толчком широко распахнул ее и увидел в глубине короткий коридор, а в конце его — еще одну дверь. Кто бы когда-то ни сотворил этот сумасшедший дом, у этого человека, по всей видимости, была мания дверей и коридоров. Конечно, если только (что было более вероятно) их постоянно не добавляли в течение десятилетий по мере расширения комплекса. Взволнованный тем, что осталось позади, и столь же поглощенный тем, что его ждало впереди, Эллисон не заметил раскинутые прямо поперек дверного проема ноги с направленными в противоположные углы ступнями. Из его рук вылетел фонарь и пистолет, и он тяжело приземлился на бетонный пол, казалось, бросившийся вверх ему навстречу. Кожа на руках и коленях оказалась содранной. Удивленный вопль Эллисона мгновенно перешел в вопль отчаяния и боли: что-то разбилось вдребезги, и свет погас.

Паника, его добрая старая знакомая и наставница, отправила его шарить вокруг по бетонному полу в поисках драгоценного фонаря. Он отпрянул, случайно коснувшись одеревенелой ноги, быстро отскочил назад, прижался к стене и тут ощутил под собой что-то вроде решетки. Щели между ее ребрами были достаточно широки, чтобы в них можно было просунуть руку, и на какое-то мгновение его пальцы свободно повисли в воздухе. Он поспешно отдернул их, не слишком воодушевленный холодным дыханием воздуха, пробежавшим по коже.

Фонарь он отыскал совсем рядом, порезав при этом руку осколком стекла. Он нажал на выключатель, снова помолившись, но на сей раз его заклинания остались незамеченными: во всяком случае, лампочка фонаря на них не откликнулась.

Эллисон захныкал. Время от времени это рыдание из жалости к самому себе прорывалось какой-то мыслью. Пистолет. Он должен отыскать пистолет. В нем его единственная защита. Но кто-то там, в небесах, прикрыл свою лавочку с подарками, и все его мольбы равнодушно игнорировались. Он обшарил едва ли не весь коридор, кружа по нему на ободранных руках и коленях, но отыскал лишь засохшие, рассыпавшиеся под рукой испражнения, вероятно, посмертный дар человечеству от этого мертвеца. В конце концов он оставил свои тщетные попытки, понимая, что, задержись он здесь еще на минуту, и на него предъявят права либо крысы, либо собственное безумие. Он двинулся к стене справа от себя. Чувствуя под ногами решетку — в нее-то, возможно, и провалился пистолет — и обеими руками упираясь в стену, он шел вперед, уверенный, что идет в верном направлении. Кончики его пальцев ни на секунду не отрывались от шероховатой поверхности стены. Эллисона ослепляли и бурливший в нем ужас, и полная темнота.

Угол. Прочь, прочь от него. Надо держаться стены. Дверь. Та самая, которую он видел с противоположного конца комнаты, прямо перед тем, как споткнуться. Он нашел ручку, повернул и, открыв дверь, вошел в нее. Способа узнать, что это была за комната, у него не было. Он мог лишь по-прежнему держаться стены. Двигаясь вправо, он шел вдоль стены, как показалось ему, очень долго. Правда, он понимал, что его внезапная слепота делала все расстояния обманчиво длиннее. Эллисон не останавливался до тех пор, пока не набрел еще на одну дверь. Он открыл и ее и опять пошел, придерживаясь правой стены, спотыкаясь в своем бесконечном путешествии по этому лабиринту. Он так никогда и не узнал, что если бы выбрал левую дорожку, то давно бы добрался до лестницы, ведущей наверх.

Глава 33