Мрак над Джексонвиллем - Брижит Обер

Брижит Обер

Мрак над Джексонвиллем

Мне нередко доводилось думать о мертвых, долгими веками лежащих в своих гробах под этой землей — такой живой, такой шумной; об их вечном покое там, внизу, среди прогнивших досок, о той мрачной тишине, что лишь изредка нарушает упавший с головы волос или ползущий по остаткам плоти червь.

1

Джереми распахнул старую, с металлической решеткой дверь, в два прыжка пересек веранду, спрыгнул с лесенки, состоявшей из трех расшатанных деревянных ступенек, и успешно приземлился на пожелтевшую траву. Рот у него был вымазан шоколадом и сливочным мороженым. Он вытер его тыльной стороной руки, ладонь, в свою очередь, вытер о вылинявшие джинсы и с удовлетворением собственника окинул взглядом лежащий перед домом пустырь.

Проржавевшие местами останки разбитых машин поблескивали в лучах обжигающего солнца. На белом капоте старого «крайслера», водитель которого разбился насмерть двадцать лет назад в новогоднюю ночь, спал черный кот.

Джереми очень любил этот «крайслер», хоть и не было у того ни колес, ни лобового стекла: этот тип как раз через него и вылетел, наткнувшись на ствол поваленного дерева, — погода в ту зиму, говорят, была просто ужасная; «крайслер» нравился Джереми больше всего из-за конфетти. Целые горсти конфетти, обесцвеченные временем, намертво прилипли к полупровалившимся, изъеденным сыростью кожаным сиденьям. Самая подходящая тачка для этакого страдающего снобизмом вампира. Лучи солнца косо били по корпусу, поэтому машина отбрасывала на землю невероятно длинную тень, увенчанную огромной шишкой, — то была тень свернувшегося в клубочек на капоте кота. Джереми удовлетворенно вздохнул. Все-таки здорово, когда дед у тебя — жестянщик.

Однако, вспомнив про Деда, он тут же решил, что стоит, пожалуй, смотаться отсюда как можно скорее, иначе как пить дать придется заняться какой-нибудь нудной работой. Дед питал довольно странные идеи относительно того, чем следует заниматься Джереми, — к примеру, он был убежден в том, что двенадцатилетнему мальчишке куда полезнее чинить какую-нибудь старую пакость, чем носиться невесть где. А поскольку Дед в свои шестьдесят восемь был способен запросто голыми руками согнуть пополам железный прут, спорить с ним обычно как-то не хотелось.

Вот невезуха: только Джереми пустился бегом с пустыря, как тут же раздался Дедов громоподобный голос:

— Джем! Куда это ты собрался?

— К Лори. Нам нужно уроки делать.

— Ты, видно, дураком меня считаешь: уроки! Как бы там ни было, в твоих интересах явиться домой к восьми, иначе без ужина останешься!

Джереми на бегу согласно кивнул. В любом случае, вряд ли можно по-настоящему считать, что он солгал: собрался-то он и в самом деле к Лори.

А Лори жил как раз по другую сторону кладбища — в небольшом, но очень красивом и современном доме, построенном по заказу его отца. Потому что денег у отца Лори просто куры не клюют. Он торговый представитель фирмы, продающей стиральные машины. В гараже у них стоит сразу две тачки: одна — его, вторая — жены. А у Лори — шикарный велосипед. Восемнадцать скоростей. Типа «вездеход». У самого же Джереми — пара ног, и больше ничего. Бросив взгляд на свои старые кроссовки, он вздохнул. Может, если Дед вдруг умрет, родители Лори усыновят его? Хотя нет, вряд ли: он не умеет вести себя как следует за столом, да к тому же слишком уж белый. Зато моется не так уж часто — сэкономил бы им массу воды…

Так, поглощенный своими мыслями, Джереми добрался до свежевыбеленной кладбищенской стены. Отступив на несколько шагов, он вскарабкался на «свою» иву, затем прошел по толстой длинной ветке вперед и — совсем как Тарзан — прыгнул вниз, оказавшись, таким образом, уже по другую сторону кладбищенской стены. Срезая путь через кладбище, он тратил на дорогу по крайней мере на десять минут меньше. К тому же тут было очень красиво. Большие деревья, ветви которых раскачивает ветер, ухоженная лужайка, могилы, украшенные роскошными цветами… Правда, не все, конечно. Но Джереми очень нравились и старые, заброшенные, невзрачные на вид могилы — с полустершимися эпитафиями, изъеденными мхом статуями и портретами множества людей, которых он никогда в жизни не увидит, которых, может быть, никто уже даже не помнит…

Особенно одна из них: она притягивала его как магнит. Джереми всегда делал небольшой крюк, чтобы пройти мимо нее. Во-первых, сделана она была в виде маленькой часовенки. Это была очень старая часовенка, выкрашенная изнутри в голубой цвет — точно такой же, как покрывало на гипсовой статуэтке Святой Девы, стоявшей на почетном месте в комнате Деда. Вход в часовенку был закрыт узорной решеткой. А внутри находился небольшой алтарь с двумя толстощекими позолоченными ангелами. Один из ангелов давно упал и разбился. Голова его закатилась в угол, и ее полностью засыпало старыми опавшими листьями. Но Джереми знал, что она там, эта голова, с толстыми, как у ребенка, «употребляющего в пищу слишком много мучного», щеками — так непременно сказал бы мистер Симпсон, преподаватель естествознания, длинный и тощий как жердь, поклонник диетической пепси-колы.

Джереми прислонился лицом к проржавевшей решетке. Из залепленной грязью вазы торчали скелеты давно засохших роз, стебли которых напоминали теперь колючую проволоку. Надпись над алтарем почти совсем стерлась, ее едва можно было разобрать: «… tiempo pa… recuerdo… q… da». Томми Уэйтс, здешний сторож, объяснил однажды Джереми, что это — одна из самых старых могил на кладбище. Она сохранилась еще с тех времен, когда Нью-Мексико был испанской территорией. И что надпись «El tiempo pasa, el recuerdo queda» означает: «Время идет, но память остается». Джереми вгляделся в полумрак часовенки. Ветер разбросал засохшие листья, и теперь голова ангела чуть поблескивала в углу. У мальчика мелькнула было мысль о том, что ее вполне можно подкатить поближе с помощью какой-нибудь палки, однако перспектива получить за это хороший пинок под зад от старика Томми быстро избавила его от этого искушения. Тем более что пора было двигаться дальше.

Едва отвернувшись от старинной могилы, он сразу же оказался перед вторым объектом, неизменно притягивавшим его в эту часть кладбища, — то бишь перед захоронением, расположенным как раз напротив. Оно являло собой большой параллелепипед черного мрамора, над которым возвышался внушительный позолоченный крест. Никаких цветов, украшений, фотографий. Лишь несколько строк в правом углу, выбитых на мраморе и позолоченных:

Френк Мартин 1951–1993