Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

растворяясь в ласковом и дружелюбном тепле этого жилища; проваливаясь в дрёму, Онирис взвешивала и перебирала впечатления. Высокую седовласую навью в серебристо-сером костюме и с величавой осанкой она опознала как госпожу Эльвингильд, пожилой сентиментальный господин с платочком был, несомненно, дядюшка Роогдрейм... Изящная, большеглазая и темноволосая госпожа, встревоженно поднявшаяся из-за стола, когда Онирис внесли на руках в дом — Дугвен, младшая дочь госпожи Аэльгерд. Два господина в превосходно сидящих чёрных костюмах, с пышными гривами волос и аккуратными бакенбардами — Орбрин и Керстольф, которые приняли решение носить пожизненный траур по своей незабвенной супруге и больше никогда не вступать в брак. Их собственный доход был невелик, поэтому морское ведомство выплачивало им пособие за погибшую супругу-адмирала. Иноэльд, младшая сестра госпожи Игтрауд, до переезда на Силлегские острова была скромной девушкой-математиком, а здесь увлеклась морем и поступила в Корабельную школу. Переучивание на капитана прошло успешно, и в результате Онирис в порту встретила стройная и подтянутая навья с морской стрижкой и в великолепно сидящем мундире. Ну а упитанный господин с белыми, как снег, волосами и румяным добродушным лицом — не кто иной, как батюшка Гвентольф, супруг госпожи Эльвингильд, отец госпожи Игтрауд и дедушка Эллейв. Заочно из рассказов супруги Онирис знала всех членов семейства, и теперь ей не составило труда догадаться, кто есть кто.

Не видела она пока только саму госпожу Игтрауд, но та сейчас отдыхала после родов, и её не следовало беспокоить. Уютно устроившись в оберегающих объятиях Эллейв, Онирис сладко заснула.

Когда она пробудилась, за занавеской догорал закат, струящийся в окно воздух приобрёл вечернюю тонкую свежесть, а Эллейв не было в комнате. Вместо неё на краю постели сидела прекрасная госпожа с серебряными волосами, которые окутывали её фигуру благородным и роскошным плащом, а несколько тонких косиц обвивались короной вокруг головы, украшенные через равное расстояние десятком маленьких жемчужных заколок в форме изогнутых древесных листьев. Глаза этой госпожи, проницательные и мудрые, смотрели на Онирис с неземной, окутывающей сердце лаской, от которой светлые слёзы сразу устремились вниз по щекам, а из груди вырвался всхлип:

— Госпожа Игтрауд... Моя вторая матушка...

Экземпляр поэмы «Сто тысяч раз», подписанный этими словами — «Дорогой Онирис от её второй матушки» — она привезла с собой. С этим самым дорогим подарком она была не в силах расстаться.

— Онирис, дитя моё... Дорогая девочка...

Лёгкая, излучающая нежность и удивительное целительное тепло рука гладила Онирис по волосам, по лопаткам, по плечам. Чудесная хозяйка этого дома излучала материнскую светлую ласку, облачённая в жемчужно-серый шёлковый домашний кафтан с высокой талией, белые чулки и белые туфли с серебристыми пряжками. А что у неё был за голос! Он струился, как чистый ручеёк, становясь то хрустально-звонким, то бархатисто-мягким, обнимал сердце и душу с такой проникновенной нежностью, что плакать хотелось... Онирис и плакала, но это были сладостные слёзы — чистая влага сердца, хрустальная песня души.

— Наконец-то я вижу тебя собственными глазами, госпожа Игтрауд, — всхлипывала она. — Я все твои стихи перечитала, купаясь в твоих строках, как в чистейшей целительной воде... Благодарю тебя за свет, который ты проливала в мою душу через них... За твою доброту, с которой ты ко мне отнеслась, ещё не видя и не зная меня... Я счастлива с тобой познакомиться...

— А уж как мы все счастливы! — зазвенела ручейком своего смеха госпожа Игтрауд. — Вот только хворать — совсем не дело. Ты нас всех перепугала, дорогая детка!

Купаясь в согревающих, целительных лучах её взгляда, Онирис с улыбкой смахнула слёзы.

— У меня по-другому не получилось... Едва я заглянула в душу Трирунд, как её боль перекинулась на меня. Она вросла в мою грудь, точно твёрдые кристаллы...

Взор госпожи Игтрауд стал внимательным и серьёзным.

— Это очень точный образ боли, такая она и есть, — промолвила она. — Она застревает внутри, терзая живую, кровоточащую ткань души, и может сидеть в ней много лет. Но забирать чужую боль, нанося вред себе самой — очень опасно для твоего чудесного сердечка, дорогая. Оно — удивительное и драгоценное, второго такого на свете нет, это точно. И нужно его беречь. Моей дочери досталось в жёны редчайшее сокровище, и я счастлива за неё, но мне не хотелось бы, чтобы она однажды тебя потеряла. Поэтому тебе следует научиться работать с чужой болью правильно и безопасно для себя. Это твоё призвание, моя родная. До сих пор ты прозябала на нелюбимой и опостылевшей службе, тогда как твоё истинное предназначение — именно в этом. Ты — врачевательница раненых душ. Это — твой дар, твоя особая способность, с которой ты пришла в этот мир.

С этими словами она нежно поцеловала Онирис в лоб и окутала серебристыми лучиками доброго, материнского взгляда. Сердце той затрепетало от слова «призвание».

— Но... как мне научиться этому? — взволнованно пробормотала она.

— Я могу стать твоей наставницей, — молвила госпожа Игтрауд. — Я владею некоторыми практиками и приёмами, которым меня обучили служительницы богини. Я использую их в своём труде для увеличения работоспособности, для творческого озарения, много для чего ещё... Обучение может занять некоторое время. А начать тебе следует с посещения служб в храме. Ты должна пропитаться музыкой, чтобы нести её целительный свет другим — тем, кто нуждается в помощи. Служительницы отчасти занимаются и врачеванием душ тех, кто к ним приходит со своими переживаниями и болью, но им далеко до твоего редкого дара, единственного в своём роде. Ты — настоящее сокровище, милая Онирис. Помогать страждущим, исцеляя их от душевной боли — твоя стезя, твоё призвание, которое ты инстинктивно чувствуешь, но колеблешься, сомневаешься. Оставь сомнения, дорогая девочка. Ты и твой дар нужны очень многим, чьи души плачут и страдают, нося в себе боль.

— Я... Я была бы счастлива стать твоей ученицей, госпожа Игтрауд, — испытывая во всём теле светлую возбуждённую дрожь, проговорила Онирис, воспламенённая мягким, ласковым и влекущим огнём этих неземных и мудрых очей. — Я действительно начала питать отвращение к той деятельности, которой занималась до недавнего времени... У меня такое чувство, что это — совсем не моё... Ты говоришь о призвании... Если это и впрямь оно, я должна следовать за ним! И я буду безмерно благодарна тебе за твою помощь и мудрость.

— Мне нравится твой решительный и боевой настрой, — улыбнулась госпожа Игтрауд. — Что ж, дорогая, тогда в скором времени мы приступим к твоему обучению. Но