Петр Чайковский: Дневники. Николай Кашкин: Воспоминания о П.И. Чайковском - Петр Ильич Чайковский

этих письмах и записках, помимо дел, он извещал и о себе, своем времяпрепровождении, занятиях, а мы таким образом имели сведения о нем от П. И. Юргенсона. Иногда Петр Ильич писал о себе более или менее подробно и поручал давать такие письма для прочтения консерваторским друзьям, что П. И. Юргенсон исполнял всегда с большой аккуратностью.

«Орлеанская дева» была написана, кажется, зимой 1879–1880 за границей, главным образом в Clarens на берегу Женевского озера, оставившего приятное воспоминание с осени 1877-го, как уже упоминалось в письмах Петра Ильича. В эту зиму я получил от него одно или два письма, где он, между прочим, рассказывал и о себе. Он был в зимние месяцы единственным постояльцем большой гостиницы и мерз там весьма изрядно; одно из его писем прерывается потому, что у него закостенели пальцы и он должен был выйти на открытый воздух, чтобы отогреться; при этом он купил термометр и убедился, что в его комнате, несмотря на топящийся камин, было всего два градуса тепла. Новой оперой своей автор был очень доволен в это время, но впоследствии совсем охладел к ней; сравнительно с другими она отошла для него совсем на задний план, и он интересовался ею менее даже, нежели «Опричником», которого он в одно и то же время любил и ненавидел. У нас в Москве, то есть в нашем кружке, «Орлеанская дева» произвела, сколько помнится, скорее неблагоприятное впечатление, несмотря на многие превосходные частности ее.

Последними большими сочинениями Чайковского, исполненными Н. Г. Рубинштейном, были первая сюита ор. 43 для оркестра, «Итальянское каприччио» ор. 45 и большая соната для фортепиано ор. 37. Фортепианную сонату Н. Г. Рубинштейн разучивал очень долго и тщательно, все оставаясь недоволен различными деталями, и только после долгой подготовки решился наконец сыграть ее публично в квартетном собрании осенью 1879 года. Когда Рубинштейн разучивал что-нибудь очень серьезно, то любил проигрывать изучаемую пьесу при близких людях, и мне, таким образом, пришлось прослушать сонату до публичного исполнения по крайней мере десяток раз; мне чрезвычайно нравилось, как он играл ее, но сам исполнитель был все недоволен, зато когда я услышал сонату, сыгранную в публике, то был просто поражен. Н. Г. Рубинштейн был истинно виртуозной натурой, которой для полного подъема вдохновения нужны были многочисленные слушатели; дома он редко играл так же хорошо, как публично. Соната была исполнена в квартетном собрании с таким недосягаемым совершенством, что я не мог ничего слушать дальше, ушел из залы совершенно отуманенный от восторга, и тотчас же телеграфировал Чайковскому, кажется, в Киевскую губернию, известил об успехе и прибавил, что такой фортепианной игры никогда в жизни не слыхивал. Некоторое время спустя Чайковский приехал в Москву, мы увиделись с ним, и он тотчас же начал расспрашивать о сонате. Не помню, где происходила наша встреча, но только вскоре к нам присоединился Н. Г. Рубинштейн и после первых приветствий тотчас обратился к Петру Ильичу со словами: «Прослушай, как я играю твою сонату, а то я, пожалуй, успею забыть ее». Конечно, автор с восторгом принял предложение, и мы немедленно отправились на квартиру Рубинштейна, Там оказался один очень известный заграничный пианист, едва ли не остановившийся у Николая Григорьевича, очень любившего помещать у себя приезжих, с которыми был знаком ранее. Хозяин квартиры немедленно уселся за рояль и сыграл сонату великолепно; автор был в полном восхищении и высказал его в самых восторженных выражениях. При этом выказалась, между прочим, одна из особенностей Петра Ильича, очень редко вполне уверенного в том, как именно следует исполнять его сочинения, а Н. Г. Рубинштейну доверявшего в этом отношении гораздо больше, нежели себе. Тот обратил его внимание на отступления от его указаний, которые ой позволил себе в некоторых местах относительно темпа и оттенков. Композитор на это самым убежденным тоном воскликнул: «Делай, голубчик, по-своему, конечно, так гораздо лучше, нежели у меня, да и что же я понимаю в этом?» Впрочем, подобное доверие Петр Ильич чувствовал к весьма немногим, разве еще к Гансу фон Бюлову, которого он ставил чрезвычайно высоко, особенно в качестве дирижера; для большинства же исполнителей он старался тщательнейшим образом обозначить все: и оттенки, и темп по метроному, и очень не любил, когда делали отступления от этих указаний без его разрешения.

По окончании сонаты приезжий пианист уселся в свою очередь за фортепиано, хотя, помнится, его об этом не просили, и сыграл несколько своих новых сочинений, довольно незначительных. Вслед за тем мы с Чайковским ушли, и едва очутились на улице, как он, совершенно взволнованный, обратился ко мне с вопросом: чем я могу объяснить дерзость садиться за фортепиано после такой игры, как рубинштейновская? Объяснений моих я не помню, но помню, что Петр Ильич долго не мог прийти в себя от негодования. Отчасти в этом случае, вероятно, примешивалось и оскорбленное чувство композитора, которому не понравилось сопоставление с его сонатой, исполненной Рубинштейном, незначительных салонных композиций; скромный вообще, Петр Ильич очень раздражался в подобных случаях.

Вероятно, весной 1880 года Н. Г. Рубинштейн заказал или, лучше сказать, внушил Петру Ильичу большую композицию на особый случай. В то время работы по постройке храма Христа Спасителя в Москве приходили к концу, и освящение xpамa предполагалось весной или летом 1881 года. Рубинштейну пришла мысль устроить наряду с церковным торжеством музыкальное, которое бы напоминало основную идею постройки: эпопею 1812 года. Вероятно, Рубинштейн переговорил уже об этом где следует, и предложил Чайковскому написать на этот случай увертюру или фантазию, которую бы можно было исполнить на площади, перед собором. Оркестр предполагался колоссальнейший, с участием многих военных хоров и с пушечными выстрелами вместо большого барабана. Композиция «1812 год» была окончена, как значится по надписи на партитуре, 7 ноября 1880 года в Каменке, Киевской губернии. У Рубинштейна в то время уже начиналась болезнь, сведшая его через четыре месяца в могилу, но он еще не покидал и не уменьшал даже своих занятий, будучи полон широкими планами относительно предстоявшей в 1881 году Всероссийской выставки на Ходынском поле. Рубинштейн должен был устроить музыкальный отдел выставки и пригласил уже в сотрудники меня и Н. А. Губерта; Чайковскому тоже предстояло написать для выставочных концертов особое сочинение, план которого еще не определился; мрачное событие 1 марта 1881 года разрушило все предположения, а вслед затем 11 марта скончался в Париже и Н. Г. Рубинштейн. Петр Ильич был в то время за границей и приехал в Париж, но не застал в живых своего