Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка - Александр Владимирович Чанцев

того, как все счастливые семьи счастливы одинаково, даже великий наш классик не взялся). Впрочем, Соловьев невыполнимых задач не боится – его самый известный роман «Адамов мост», как он говорит даже в этой книге, был именно попыткой романа о счастье (а одна глава там была написана «от лица» тигрицы – тоже тот еще челендж!).

Опыт же за пределом слов, с той другой, стороны, где «мир живых изначальных энергий, природы, не книжной, а реальной», действительно важен для Соловьева. Он поминает философское понятие Другого – чтобы тут же отказаться от него, ибо «не выйти из человека. В слове – не выйти». А ему очень нужно, потому что тут «дело не в наслаждении, созерцании, тихом разговоре, медленном огне… нет, сложное чувство. Сложное, как небо. По эту сторону, с людьми, я испытывал это чувство считанные разы: с одной женщиной, двумя-тремя книгами».

И это чувство – от Индии прежде всего. Хотя – уже пора сказать – «Человек и другое» это сборник, действительно пестрая лента. Тут и индийские травелоги, и мемуарные заметки, и эссе (об А. Парщикове и Л. Федорове, Вяч. Иванове и И. Жданове, современных украинских художниках и А. Драгомощенко), и интервью автора, и оммажи Кафке, Джойсу и его жене (их переписку, не очень цензурную в смысле горящей чувственности, С. Соловьев несколько лет назад перевел), и чего только не. Короткие парадоксальные зарисовки в духе тех, например, что составили «Справа налево» А. Иличевского тут перемежаются воспоминаниями о детстве, продолжаются воспоминаниями о Парщикове, отбивкой довлатовские такие байки… И все это, конечно, прежде всего – трип, переход, проникновение куда-то (то же детство – не главный ли трип в жизни каждого?). Но главный трип – это Индия, прежде всего Индия. Что оставила позади почти весь предыдущий опыт и дарит новым: «Где-то далеко позади книги, люди, жизнь, где-то совсем вблизи бродит черная пантера, о которой так долго мечтал, и стоит у дерева слон, прослушивая его своим фонендоскопом, как уездный доктор юную Кити».

Кстати, все эти «песни невинности и опыта» (а Блейка декламировать совсем юный Соловьев порывался и при записи в первый класс, как его отец не отговаривал) – именно от людей, слонов и джунглей, а не от увлечения какой-либо эзотерикой, которой – под индийским соусом – сейчас слишком много. «Как ни странно, несмотря на мою любовь к Индии, эзотерика, мистика и различные духовные практики довольно далеки от моих жизненных интересов. Кстати, думаю, для процентов 95 индусов йога – экзотика, и куда больше, чем для нас, например».

Да и зачем ему Рерих с Блаватской, если он в такие места прорывается, где туристов отродясь не было? А ведь действительно прорывается! Заручился со своей спутницей письмами из ЮНЕСКО, встречают торжественные местные официалы, приставляют гидов, егерей, даже охрану и поваров, а они раз – и сбегают ото всех, до рассвета, в джунгли фотографировать животных. Или едут смотреть тейям – «языческое представление, неописуемое. Если остаюсь там до ночи и выбраться уже не на чем, ночую на земле на подворье храма, вперемеж с не пойми кем, перед тем подкрепившись на дармовой прихрамовой кухне вместе с местными. А на рассвете возвращаюсь – уж как придется, вчера, например, с милейше застенчивым полицейским в юбке (лунги) на его машине». А другой полицейский обсуждал с ним комментарии к священным индийским текстам и похвастался, что его отца назвали Ленин, просил из Москвы фото с вождем мирового пролетариата прислать (да, Индия очень социалистическая, до сих пор).

Конечно, Соловьев и рушит походя тот даже не образ, а имидж, что складывается, когда не живешь в стране, а лишь понаслышке. Например, как с имиджем беднейшей и грязной страны будет сочетаться информация о весьма продвинутой медицине, бесплатном начальном образовании и зашкаливающих зарплатах школьных учителей в Индии? Или то, что страна, родина двух мировых религий, с миллиардным населением, со всеми нынешними IT, финансовыми и военными достижениями никогда не осуществляла религиозных экспансий, вроде европейских крестовых походов или исламских джихадов? А вот европейцы пытались крестить индийцев – Соловьев метко припечатывает это сравнением с лианой на вековом дереве.

Но тут даже не до таких туристических наблюдений и приколов (хотя вдоволь и их!), когда – вот он, опыт, вот оно, абсолютно неизвестное и неведомое, «в 30 км от нашей деревни находятся буддийские пещеры II века до н.э. – Панхалекаджи, обнаруженные совсем недавно. То есть о них, конечно, знали – пастухи и крестьяне. Начиная с VII-VIII веков пещеры были заселены индуистами, так что обе религии там переплелись. 29 высеченных в камне пещер».

И да, именно это – деревенский слон, вдруг тигр в джунглях, обряды, люди и просто пейзажи – становится тем озарением и, привет Юнгеру с его дневниками-травелогами, излучениями, к чему в обычном режиме наш мир «не подпускает ближе, держит в этой черте оседлости – получувств, полужизни. Вот об этом я, понимаешь? О том, к чему человека не подпускают. Ведут стороной, по краю, лицом к стене, на которой мир – живой, нарисован. И как-то вдруг, ни за что, по какому-то недосмотру, ты стоишь на косе, и нет у тебя ни сил, ни опыта с этим быть».

У Соловьева, кажется, действительно есть, набрался и получился этот опыт. Работать как с самой рафинированной культурой (В. Соснора и любимый Джойс) и с тем, что явно не этой культуры (самая-самая индийская глубинка). Как сам он написал об А. Драгомощенко – так можно сказать и о нем: «Походка праздного философа, идущего налегке, чуть пританцовывая, с Запада на Восток. Но если приблизить взгляд: этот танец – тактильная интонация человека, говорящего вслух с самим собой как с незримым собеседником. Никогда не живопись, не холст, не картон. Тонкая сновидческая бумага».

Ведь что это, как не сон, соловьевское просто описание индийского вокзала? «Лежат вповалку, сны листают. Поезд придет, когда на роду написано. Как явленье природы, как дождь, перелет журавлей, как девочка, смывающая у колонки первую кровь». Соловьев пишет о том, о чем написать крайне сложно, почти невозможно и, это уж точно, совершенно не нужно самому объекту описания. В этой попытке и, возможно, поражении – его победа свидетельства.

Индийский ГорькийAnita Nair. Eating Wasps. Chennai: Context, 2018. 256 p

Книга Аниты Нейр, писательницы, на счету которой книги прозы, стихов, эссе, серия детских книг и переводы на тридцать один язык с десятком премий в придачу, начавшись с фразы «в день, когда я убила себя, была ясная погода», будет меняться, интриговать, оставаться загадочной до последней страницы – то это