Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка - Александр Владимирович Чанцев

стилистов, но не идеолог. Гораздо выше он превозносил Шопенгауэра – но, судя по личным книгам, не очень продвинулся в его чтении, а вначале вообще допускал ошибки в спеллинге его имени. Эрнста Юнгера действительно боготворил (известно же, что тот был неприкасаемым из-за почитания Гитлером, как бы потом Юнгер ни критиковал национал-социалистов и как бы ни хотел его репрессировать Геббельс) – после Mein Kampf Гитлер взялся уже было за военные мемуары в духе Юнгера, но вовремя осознал отсутствие литературного таланта и не вовремя вовлекся в политическую борьбу… А вот «Миф двадцатого века» Альфреда Розенберга, одного из главных идеологов нацизма, откровенно не любил. Или, возможно, ревновал к уровню продаж, почти соперничавшему с продажами его книги: после того, как Ватикан за критику церкви внес «Миф» в список запрещенных книг, Розенберг буквально на следующее утро проснулся автором «бестселлера».

Райбэк приводит максиму Беньямина – а беньяминовская линия очень интересно проходит через всю книгу, будь то его мнения о библиофильском коллекционировании или же судьба его личной библиотеки (Беньямин считал, что его реквизированная гестапо библиотека пропала – она же оказалась вывезена нашими солдатами, потом возвращена и сейчас практически в целости и сохранности) – о том, что не только человек сохраняет книги, но и книги сохраняют человека. И это действительно так, видно даже на примере монстра.

А еще даже к главному чудовищу прошлого века начинаешь испытывать чуть ли не тень сочувствия, когда читаешь, как исследователь – и любой, имеющий доступ в библиотеку? – копается в его книгах, как в закоулках души. Тут нервная надпись на полях карандашом, здесь он всюду хвалил книгу, но страницы разрезаны лишь до 40-й, а все репродукции Микеланджело в купленной еще в армии книге густо замусолены пальцами – это молодой Шикльгрубер не до конца еще расстался с мечтами стать художником, исследовал, буквально ощупывал линии рисунка… Иногда книги говорят об их владельце не меньше, чем сами книги сообщили своему читателю.

Знание это хоть и зачастую неприятное, но важное – ведь в случае этого библиофила «карандашная заметка на полях могла стать государственной доктриной».

Jazz Poet: Керуак в будущем

Kerouac Beat Painting. Edited by Sandrina Bandera, Alessandro Castiglioni, Emma Zanella. Milan: Skira; Muzeo Maga, 2018. 176 р

«Бит живопись Керуака» – именно тот случай, когда каталог выставки становится сам по себе уникальным изданием. Как и сама выставка в Museo Arte, что в итальянском Галларате, где впервые выставлялась сотня картин, рисунков и набросков Керуака. И он был не в одиночестве – еще были представлены работы Аллена Гинзберга, фильм с Керуаком Pull My Daisy[144], основанный на – очень вольной, как всегда у бит-поколения – интерпретации одного из актов пьесы Керуака. Обрамлено же это было – текстами, видео и рисунками Питера Гринуэя, который вдохновился идеей проекции «На дороге» и вообще мира Керуака в будущее. На его карандашных рисунках колымага Керуака-Кэссиди мчится через какие-то футуристические шанхайско-токийские развязки-небоскребы… Плюс – воспоминания, импрессии и анализ творчества Керуака как от его современников, так и наших. Отдельно – мемуары о Нанде (Фернаде) Пинао, великой не только писательнице, журналистке, но и переводчице, своего рода представительнице битников. Уже то, как она переводила «Антологию Спун-Ривер» Мастерса, оказалась в тюрьме за перевод слишком пацифистского по тем временам «Прощай, оружие» и потом переводила всех, от Фолкнера до Паланика, – это большая и интересная история, не очень известная, кажется, в русскоязычных краях.

(Выставку, кстати, еще будет шанс увидеть на Expo 2020 в Дубае.)

Сам же Керуак всегда мечтал стать художником. Уже в 9 лет создал собственный автопортрет и известил отца о своих самых серьезных намерениях. Нарисовал и обложку для «На дороге» и всерьез занялся живописью, когда Элен Фрид свела его с Виллемом де Кунингом и другими художниками из круга абстрактного экспрессионизма. Есть дневниковая запись Керуака о том, что он рассчитывает заработать много денег на живописи и – заняться уж джазом.

Интересен, кстати, список художников, непосредственно вдохновлявших Керуака. Это Блейк и Пикассо – почтение к ним разделяли многие из отцов-основателей бит-поколения. Из современников – де Куннинг, Стенли Твардович и Роберт де Ниро (отец актера). В одной же из культурологических статей проводят параллели – справедливые, кажется – между живописью Керуака и дадаизмом, экспрессионизмом, детскими рисунками (скорее – наивной живописью) и граффити.

Уже тут само по себе возникает слово не эклектика, но – синкретизм. И оно, со всем скопом первобытных, магических и религиозных коннотаций действительно верно – не зря же, например, сам неологизм beat Керуак возводил к слову beatific, «блаженный».

Jazz poet, озабоченный поиском тайной субстанции, почти философского камня под названием jazz of life с помощью «автоматического письма» в духе Андре Бретона, воспитавший себя на чтении Достоевского и Арто («Ван Гог. Самоубитый обществом»), Шпенглером с подачи Берроуза, католицизмом (от семьи) и буддизмом (благоприобретённым), он, конечно, и рисовал так же – то Шагала напомнит, то Энсора, то Баския, то Нольде. Хотя, если верить самому Керуаку, он меньше всего об этом задумывался: «когда захочется что-то улучшить, отложи полотно, оно закончено», утверждал он ту же естественность и спонтанность, с которой он, согласно легенде, написал свой long seller «На дороге» – за 3 недели, на бензедрине и кофе, без сна и знаков препинания, на 36-метровом рулоне бумаги для телетайпа, и звуки печатной машинки выбивали джазовую импровизацию (впрочем, есть мнения, что это легенда, а сам текст – результат кропотливой работы). На тему синкретизма – Керуак действительно объединял, и не только своим подходом к ним, различные жанры: свою прозу он записывал на магнитофон, в запись непременно включалось радио на заднем фоне и прочие шумы. Как сказал один из режиссеров «Погадай на ромашке» Альфред Лесли, заставлявший своего оператора не трогать кнопку «выкл» или «пауза»: «What I needed was every fucking sound that he made».

Не все, впрочем, были столь же благосклонны. Известно, что Труман Капоте, ревнуя свой «Завтрак у Тиффани» к успеху «На дороге», неоднократно «наезжал» на творчество битников и Керуака лично, называя его «произведениями печатной машинки». Не поэтому ли «портрет» Капоте авторства Керуака – это вихрь, хаос мрачных линий (от себя предположу – не заложено ли здесь созвучие turmoil и Truman?).

Всех этих тем и фактоидов так или иначе касаются в книге – будь то в ее рубрикации (блок религиозной живописи, женских портретов и так далее) или аналитическо-справочном аппарате. Где можно узнать еще много о чем – будь то отношение Beat Generation к джинсам (тогда – анти-мода, еще вне культа или каких-либо имиджево-семиотических высказываний, просто удобная одежда, подстраивающаяся под твое тело) или