Культура и мир - Сборник статей

Идея осмысления пути породила много интересных интерпретаций, от вопроса: «куда ведет эта дорога?» или «не эта ли дорога ведет к храму?» до осознания того, «чтобы попасть в дом надо проделать путь», ведь начальной и конечной целью пути является дом. Отсюда ассоциативная идея сравнения пути и дома как храма и корабля, которая находит свое подтверждение у многих народов: портал, как и прихожая с порогом – этот рубеж, граница между мирами, соответственно современные правила констатируют: через порог не здороваются, руки не подают, деньги и вещи не передают; вступая в любое помещение следует снять перчатку с правой руки, как и при входе в храм. Особенно наглядно об этом свидетельствуют описания символики стола в восточнославянской культуре у А. К. Байбурина и А. Л. Топоркова: «Стол как сакральный центр жилища является и начальной, и конечной точкой любого пути и сам в свернутом виде как бы содержит его идею» (Байбурин 1990: 136). А такие пословицы как: «Стол – то же, что в алтаре престол, а потому и сидеть за столом, и вести себя нужно так, как в церкви» или «Хлеб на стол, так и стол престол, а хлеба ни куска – и стол доска» подтверждают эту мысль.

При встрече гостей свет и цвет, парадность и яркость одежд тоже приобретают особую семантику. Торжественность гостевых помещений, изобилие или обязательное включение иллюминации или использование очагов, как в древнегреческих ахейских мегаронах, так и в древнескандинавских домах: «На полу по центральной оси пиршественного зала горели открытые очаги на каменных или глинистых вымостках, служившие для отопления, освещения и приготовления пищи», и именно эта часть жилья, где «трапезничали дружинники, гости и сами члены патриархальной большой семьи – родичи с домочадцами» называлась – «дом огней, очагов» (др. – исл. skali или eldhaus) (Губанов 2004: 45).

По случаю важных событий, от рождения, свадьбы, и, до похорон, стол у славян, всегда должен быть накрыт только белой скатертью. Символика белого цвета в культурных традициях разных стран схожа – ему отдается предпочтение как символу чистоты, как в прямом, так и в переносном смысле.

Семиотический взгляд на трапезу как сердцевину приема гостя, позволяет раскрыть и подчеркнуть многообразие информационно-коммуникативных связей и многомерность содержания этого явления. Роль трапезы в ритуале приема гостя до сих пор очень высока, и трудно представить, что можно обойтись без неё. Совместная трапеза – это и важная пространственно-коммуникативная субстанция, где месторасположение гостя, определяет его статус.

Хорошо известен тот факт, что пища в обычное время и при приеме гостя была различна. Ежедневная умеренность в питании нарушалась как во время праздника или поминальной трапезы, так и в период беременности или болезни, в дороге или при приеме гостя.

Особую роль при приеме гостя приобретает сакральный продукт, у земледельцев – это хлеб, рис, оливковое дерево или виноградная лоза и т. д.; у скотоводов и охотников – то или иное животное и др. Особенность обращения с данным продуктом, его оформление, преподнесение или употребление на разных мероприятиях носит ритуализованный характер.

«Сакральная пища в представлениях многих народов выступает в различных ипостасях: как волшебный предмет, ритуально отмеченный; пищевые табу; ритуал совместного приема пищи, устанавливающий близкие отношения между людьми (обычай гостеприимства, братания, куначество и др.)» (Романова 2007:16). Считается, что пища является наиболее устойчивой характеристикой культуры народа. Но в материалах Шестых Санкт-Петербургских этнографических чтений, посвященных питанию в культуре этноса, современные исследователи отмечают, что «речь идет о, в терминах семиотики, несовпадении означающего и означаемого: языковое обозначение блюда оказывается более консервативней самого блюда, рецепт приготовление которого вовсе не был неким каноном, «закрытым» текстом, а активно подвергался самым разнообразным интерпретациям (история борща: в южнорусских районах первоначально была похлебка, сваренная из листьев борщевика. Позднее в состав борща входит свекла, которая вскоре превратилась в основной компонент блюда вытеснив борщевик» (Баранов 2007: 8).

О важности и семантике подарков, сувениров и цветов в гостеприимстве сказано немало. Только глубокое знание традиций и культуры того или иного народа не позволят современному человеку как в деловом, так и в светском общении создать неблагоприятную обстановку неуместным подарком или букетом.

Таким образом, для более тесного межкультурного взаимодействия современных людей, описание и раскрытие семиотики гостеприимства позволяет по-новому взглянуть на данное явление, а также выявить важные диахронические и синхронические связи разных традиций, наций и культур.

Библиография

1. Традиционные и современные модели гостеприимства / сост. Монтандон А. и Зенкин С. Н. – М.: РГГУ, 2004. – 262 с.

2. Марков Б. В. Культура повседневности: учебное пособие. – СПб.: Питер, 2008. – 352 с.

3. Спенсер Г. История визита. – СПб, 1898. – 15 с.

4. Мосс М. Очерк о даре // Общества. Обмен. Личность: Труды по социальной антропологии. – М., Восточная литература РАН, 1996. – 155 с.

5. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1–4: Т. 1: А-З. – М.: А/О «Универс», 1994. – 912 с.

6. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка / РАН; Российский фонд культуры. – 3-е изд., стереотипное. – М.: АЗЪ, 1996. – 928 с.

7. Байбурин А. К. Топорков А. Л. У истоков этикета. – Л.: Наука, 1990.

8. Этикет международного общения: учеб. пособие / Г. Н. Михалькевич. – Мн.: Книжный Дом, 2004. – С. 272.

9. Губанов И. Б. Культура и общество скандинавов эпохи викингов. – СПб.: Изд-во СПбГУ, 2004. – 142 с.

10. Питание в культуре этноса: Материалы Шестых Санкт-Петербургских этнографических чтений. – СПб.: РГПУ им. А. И. Герцена, 2007. – 180 с.

Е. Левандовская (Мухранова). Возрастные субкультуры в системе культуры

Понятие «субкультура» сформировалось в результате осознания неоднородности культурного пространства, ставшей особенно очевидной в урбанизированном обществе. Широкое использование этого термина в научной литературе приходится на 1960–70-е гг. в связи с исследованиями молодежных движений. Поначалу на первый план выступает приставка «sub» (т. е. «под»), обозначая скрытые, неофициальные культурные пласты господствующей культуры. В том же контексте, что и понятие «субкультура» использовалось и определение «контркультура». В культурологии и социологии оно рассматривается в двух значениях. Во-первых, оно обозначает социально-культурные установки, противостоящие фундаментальным принципам, господствующим в конкретной культуре. В отличие от субкультурных, контркультурные тенденции проявляются в тех ситуациях, когда локальные комплексы ценностей начинают претендовать на некую универсальность. Контркультура особенно ярко заявляет о себе в связи с социально-экономическими, политическими и культурными трансформациями, в период ломки устоявшихся норм и ценностей, которые приводят к потере идентификации. Во-вторых, вслед за Т. Рожаком и Ч. Рейчом, анализировавшими Студенческую революцию, это понятие отождествляется с конкретным культурным явлением, молодежной субкультурой 60-х гг. XX века, характеризуя идеологию и практику молодежного протеста против ценностей общества потребления, трудовой этики и технократической цивилизации. Критическое отношение к современной культуре и отвержение ее как «культуры отцов» выразилось в определении идеологии молодежи как разрушающей всякую культуру вообще, противостоящую культуре как таковой. Отсюда видно, что понятие «субкультура» первоначально обозначало явления, воспринимавшиеся как не– или внекультурные. Со временем, однако, оно получило иной смысл. Эстетика, этика, идеология молодежных сообществ получила признание как особая «молодежная культура». Необходимо отметить, что впервые этот термин употребил в 1950-е гг. (время «молодежного оптимизма», надежд, связываемых с творческой энергией молодого поколения) Т. Парсонс, представив ее как развивающуюся в противовес (в положительном значении этого слова) к ценностям взрослого мира (Парсонс 1997). Некоторые исследователи отмечают, что понятие субкультуры изначально подчеркивало принцип немассового характера своих объединений, закрытого от влияния общей культуры, а в современной ситуации это противопоставление базовой культуры и молодежной субкультуры исчезает. Так, молодежные движения представляют собой не столько жизненный стиль как таковой, а форму досуговой активности, то есть они оказываются включенными в общую массовую культуру. И современная массовая культура оказывается имманентной молодежной. К тому же трансформация социально-культурного содержания возрастной системы в постиндустриальной культуре приводит к тому, что современных подростков нельзя воспринимать только как «потребителей» (а именно эту черту выделяли в качестве одной из основных при характеристике подростково-молодежной субкультуры). Они на равных с представителями взрослой культуры являются «пользователями» и «производителями». В любом случае, возрастная субкультура или культура, вплетена в общую культуру, поэтому Ф. Тенбрук по отношении к молодежи употреблял понятие частичная культура: «Частичная культура предполагает самостоятельность… к которой либо активно стремятся, либо смиряются как с вынужденной изоляцией. Такая группа не может быть отделена от всего общества, но сохраняет по отношению к нему высокую степень самостоятельности и самоконтроля. Идентификация с обществом в целом происходит только косвенно, а именно через собственную группу, по отношению к которой сохраняются первичные обязательства» (Tenbruck 1962: 49). В дальнейшем заговорили и о других возрастных субкультурах (например, детской), отличающихся от официальной, но вполне реальных, со своими нормативными и символическими характеристиками. Это придало новую жизнь понятию «субкультура» в несколько измененном значении. Теперь оно прочитывается как обозначение «подсистемы» культуры, указывая на мультикультурный характер современного общества.