Комментарий к роману "Евгений Онегин" - Владимир Набоков

U─UUU─U─

Здесь, конечно, нет никаких настоящих «пиррихиев». Булгарин, который процитировал этот стих в своем критическом разборе третьей главы («Северная пчела», 1827, № 124) как ошибку в стихосложении, благоразумно не стал входить в подробности; а Пушкин, защищаясь, не знал, как возразить по существ у.

На самом деле обсуждаемые нами стихи скандируются так (гл. 4, XLI, 7 и гл. 3, V, 14):

Несется в гору во весь дух

U┴U┴U─Ú┴

И после во весь путь молчал

U┴U─Ú┴U┴

Стопа во весь в обоих случаях (означающая, соответственно, «изо всех сил» и «всю дорогу») представляет собой не пиррихий (UU), a то, что я в своих заметках о просодии называю «обратным смещением» (─Ú). Метрическое ударение в стопе падает на безударное во, образуя скад (─), то есть под метрическое ударение попадает слог, не несущий ударения словесного, тогда как обычно метрическое и словесное ударения совпадают (┴), — пример тому другие стопы разбираемых стихов. Это обычная аберрация; но до чего же режет ухо, когда «понижение» (слог, не несущий метрического ударения) стопы приходится на весь — слово, явно акцентированное в обороте во весь, вот в чем и состоит «обратное смещение», вот что раздражает слух. За дальнейшими подробностями можно обратиться к Приложению II «Заметки о просодии».

9, 11 Упомянутое здесь стадо пригнали в Красногорье с известняковых плато нормандского Вексена, где Шолье (Chaulieu, «Les Louanges de la vie champêtre», см. коммент. к гл. 1, LVI, 2) распевал во все горло своим церковным фальцетом:

Quel plaisir de voir les troupeaux,Quand le midi brûle l'herbette,Rangés autour de la houlette [sheephook],Chercher le frais sous ces ormeaux![600]

Почему вид коров вкруг пастушьего посоха должен хоть в ком-то вызывать умиление, — остается тайной, разгадать которую возможно лишь в виду литературных мод или условностей.

12 …дева… — В своем примечании 23 Пушкин отзывается на критику Бориса Федорова, который в первом и единственном выпуске журнала «Петербургский зритель» (1828) отрецензировал главы четвертую и пятую{112}. Пушкин использовал «благородное» поэтическое слово дева вместо девушка, девица или девка; а в гл. 5, XXVIII, 9 он употребил слово девчонки вместо девы или барышни.

В одной рукописной заметке (ПСС 1949, т. 7, с. 176) Пушкин продолжает свою полемику:

«Господин Федоров в журнале, который начал было издавать, разбирая довольно благосклонно 4 и 5-ую главу, заметил, однако ж, мне, что в описании осени несколько стихов сряду начинаются у меня частицею уж [на самом деле только два: гл. 4, XL, 5 и 6; еще одно уж стоит в середине стиха 14], что и называл он ужами»{113}.

Часто повторяемое в русской повествовательной поэзии уж доставляет неисчислимые мучения добросовестному переводчику, которому приходится употреблять грузные трехсложные слова, чтобы передать более или менее тавтологичное односложное слово, втиснутое автором всего лишь с целью заткнуть дыру в стихе! Ладная краткость и мягкость звучания этого словца позволяют русским пользоваться им как в речи, так и на письме гораздо чаще, чем его двойником пользуются в языке английском. Глухой свист его постоянно сопутствует вводу русской фразы, и если всякий раз переводить его английским «already», то выйдет что-то похожее на смехотворный английский русского жителя Нью-Йорка. Слово это — не редкость в тексте ЕО, его нужно рассматривать как своего рода филологизм. Я постарался сохранить его нетронутым (переведя как «already») в тех пассажах, где оно является принадлежностью стиля: сам Пушкин в отвергнутом примечании поясняет использование уж в строфе XL гл. 4. Кое-где уже и уж можно адекватно передать словом «now», но есть некоторые обороты, где оно означает «practically» — «в сущности» или «yet» — «еще». Иногда оно используется в стихотворении просто для заполнения паузы и в английском оказалось бы излишним. Поэтому в некоторых случаях я просто его отбросил. Любопытно, что в связи с происхождением английского «already» такая обычная русская фраза, как «он уже готов» станет забавной и невозможной «he is already ready».

12—14 Я не просматривал французских переводов «Времен года» Томсона, но подозреваю, что некоторые отголоски стихов 134–137 из «Зимы» («Winter», 1726) этого автора Пушкин держал в памяти:

Even, as the matron, at her nightly task,With pensive labour draws the flaxen thread,The wasted taper and the crackling flameForetell the blast.

(И женщина, что за ночной работой,Задумчиво сучит льняную нить,Свечи огарок, пламени трещаньеПредсказывают бурю.)

14 …лучинка… — Уменьшительная форма от слова «лучина», смолистая деревянная щепка, использовавшаяся вместо свечи.

14—XLII, 1 Трещит… трещат… — Повтор не самый удачный. Свежий треск мороза (к примеру, в каком-нибудь гиперборейском лесу, где от холода раскалываются стволы огромных деревьев и сама земля звенит) — совсем не то, что треск смолистой лучины, освещавшей крестьянскую бревенчатую избу.

XLII

И вот уже трещат морозыИ серебрятся средь полей…(Читатель ждет уж рифмы розы;4 На, вот возьми ее скорей!)Опрятней модного паркетаБлистает речка, льдом одета.Мальчишек радостный народ248 Коньками звучно режет лед;На красных лапках гусь тяжелый,Задумав плыть по лону вод,Ступает бережно на лед,12 Скользит и падает; веселыйМелькает, вьется первый снег,Звездами падая на брег.

1—3 …Морозы… розы… — Русский пример того, что Поуп называет в своем «Опыте о критике» («Essay on Criticism», стихи 349–351) «обязательным возвратом ожидаемой рифмы»:

Where — e'er you find the cooling western breeze,In the next line, it whispers thro' the trees…

(Где б ни нашли вы прохладный западный ветерок,В следующей строке он шепчет меж деревьев…)

В послании «К В. А. Жуковскому», написанном в 1821 г., Вяземский, размышляя о рифмах, пользуется тем же приемом:

И, в самый летний зной в лугах срывая розы,Насильственно пригнать с Уральских гор морозы…

Рифма мороза — роза впервые появилась у Пушкина в 1827 г., во втором четверостишии мадригала из восьми стихов «Есть роза дивная…», обращенного к некоей московской красавице:

Вотще Киферу и ПафосМертвит дыхание мороза:Блестит между минутных розНеувядаемая роза…

и в виде мужской рифмы (мороз — роз) в других четверостишиях, написанных зимой 1828 г. (стихи 1–8 отрывка из 12 стихов):

Как быстро в поле вдруг открытом,Подкован вновь, мой конь бежит!Как звонко под его копытомЗемля промерзлая звучит!Полезен русскому здоровьюНаш укрепительный мороз:Ланиты, ярче вешних роз,Играют холодом и кровью…

Гофман в книге «Пушкин, психология творчества» (Париж, 1928) на с. 208 отмечает, что прежде, до написания гл. 4, XLII (сочиненной, думаю, на первой неделе января 1826 г.), Пушкин никогда не употреблял рифмы морозы — розы. См., однако, XXIVf, 5–6.

7 Мальчишек радостный народ… — Этот эпитет неуклюже балансирует на двух уровнях смысла; Пушкин намеревался сказать веселый народ, но это не скандировалось бы. Употребление слова народ в его разговорном и несколько шутливом смысле любопытно сравнить с неоклассическими вариациями на натурфилософскую тему у Томсона во «Временах года» (1726–1746): «the feathery people», «the plumy nation» («пернатый народ»), «the tuneful race» («певучее племя») и «the weak tribes» («хрупкие племена») — и все это о птицах.

8 Критик, о котором говорится в пушкинском примечании 24, — это Михаил Дмитриев, который разобрал четвертую и пятую главы в «Атенее», 1828.

«Тот же самый критик, — пишет Пушкин в одной из неопубликованных статей, — понимает так, что в намерения тяжелого гуся входит использовать свои красные [то есть не черные или еще какие-нибудь] лапы для плавания, и справедливо замечал, что недалеко уплывешь на красных лапках»{114}.