Халатная жизнь - Зоя Борисовна Богуславская

вырастить новое поколение, создать преемственность. Чувство сродни Пигмалиону или стихотворению Вознесенского «Пошли мне, Господь, второго». Это не было столь сильно окрашено чувством ущемленных, право поколения заявить о себе вопреки еще существовавшим вершинам актерского и режиссерского искусства. Практически в новом поколении это было безвременье, пустота, которая должна была быть заполнена. И Олег Меньшиков был среди тех, кто хотел сам сказать свое слово без помощи старших и опытных.

Какими стали Пелевин[51], Сорокин, детективщики-женщины, среди которых, бесспорно, самая значимая Александра Маринина, это новые рок-ансамбли, новая музыка, танцы – все, что пришло, как обычно, с новым поколением. Необычна была только сила отрицания прежнего и ощущение, что именно оно мешает тому, чтобы появились новые таланты. Заблуждение, охватившее очень многих. Достаточно сказать, что даже в премии «Триумф» не только не было приоритетности шестидесятников или (как проскользнуло в одной из статей) «своей тусовки», а каждый раз возникало остервенелое желание дать кому-то из молодых и новых без всякого ощущения ущербности на эту тему. Так и попали в лауреаты Нина Ананиашвили, Олег Меньшиков, Евгений Кисин[52], Виктор Косаковский и другие. Это было желание выдвинуть, поддержать и найти новое в этом возрастном слое. Конечно, время для резкого самоутверждения и высвечивания новых талантов, гениев было более трудное, чем в свое время для шестидесятников.

Первое – это, конечно, отсутствие свободы давало тот стимул, тот прессинг, преодолевая который очень оттачивали свои профессиональные возможности и необходимость самоутвердиться шестидесятники. Отсюда «Метрополь» и бунт одиночек, таланты, которые пишут диссидентские и продиссидентские книги, когда громадные пласты действительности, запретные до сих пор, открываются в том числе и ими. И совершенно другое для сегодняшнего поколения, когда все разрешено, когда экономический фактор иногда становится большим тормозом, чем цензурный, для напечатания, выхода на сцену, записи пластинки.

Прошло время, когда можно было проснуться знаменитым, став им в одну ночь. Шла картина по всей стране, и герой ее, полюбившийся зрителю, уже был узнаваем всеми. Либо произнесенная речь даже на заседании Верховного Совета, транслировавшемся по телевидению, чья-то яркая речь, предположим Родиона Щедрина, делала его героем нового времени не только как композитора. Сейчас это почти невозможно. Долгая «раскрутка», большая вложенность денег иногда решают все. Потерянное поколение сменилось поколением духовных завоеваний мира: «Я – воздвигну…» у Вознесенского или у Евтушенко: «Если будет Россия, значит, буду и я». Это ощущение своей слитности с временем, со страной, своей значимости, оно невозможно у нового поколения. Их амбиции – быть услышанными, увиденными почти в безмолвном пространстве рухнувших идеалов, считаных фильмов – почти неосуществимы. И все же еще существовал тот тонкий слой генофонда. Возможности передать рецепты магии, чудодейственных красок и движений воображения, когда можно было учиться, пускай не впрямую, в школах у Фоменко, Товстоногова, Додина, – можно было существовать в пространстве театра, который когда-то видел образцы высокого искусства, так же как игра Борисова, Нееловой, Петренко – фонда, образцы которого заставляли соизмерять свое искусство и свой талант с уже существующим. Так и в школе балета – молодые балерины еще краем времени застали Уланову, Плисецкую, Максимову, Бессмертнову, еще учились у великих хореографов того века и получили возможность уже освоения школы хореографов мировой величины, от Бежара до Эйфмана, что и позволило вырастить новые имена в балете, такие как Лопаткина, Вишнева, Александрова, Юкина, Цискаридзе, Уварова и многие другие юные зведы нового поколения балета.

Меньшиков еще застал крупнейших мастеров театра и кинематографа, он работал с Михалковым начиная с «Родни», и режиссура Михалкова, его человеческое воздействие на Меньшикова было формирующим биополем, которое впоследствии уже ослабло, но до конца не отпустило его никогда. Спросила его: «Влиял ли человечески на вас Никита Сергеевич?» Ведь бывали такие отдаления, отчуждения (им вовсе не просто плыть в одной лодке), ссоры, но их творческий тандем не распался до сих пор. На мой вопрос Меньшиков отвечает: «Конечно, конечно, влиял человечески, и очень сильно. Ведь вы поймите, я же пришел к нему практически мальчишкой, только что окончив школу, мне было 18 или 19». Встреча девятнадцатилетнего Олега Меньшикова с Михалковым в «Родне» стала очень значительной для всей последующей работы Олега в кино, да и не только в кино.

* * *

Одним из первых лауреатов – 1994 года – был Виктор Астафьев. С моей точки зрения, в литературе о Великой Отечественной войне два столпа – Василий Гроссман и Виктор Астафьев, и их романы «Жизнь и судьба» и «Прокляты и убиты».

У Гроссмана очень большой диапазон понимания человека и человеческих судеб, умение сформулировать философию войны, ее стратегию, неумение ее руководителей выстроить этот отчаянный и прекрасный народ. А у Астафьева – беспощадное неприятие войны как таковой, и это все глазами человека, загубленного войной. То есть его антивоенная позиция безоговорочная, он не отступает ни на шаг.

Бесспорность его как классика очевидна. Поэтому он и стал нашим лауреатом. Это было в духе «Триумфа», поскольку жюри старалось восстановить справедливость литературной истории страны, отмечая то, что обычно или запрещала цензура, или находилось под глубоким снежным покровом невозможности говорить всерьез и открыто.

Астафьев лично приехал в Москву, чтобы получить премию – кстати, это положение было мной продумано, чтобы обойти какие-то лазейки спекуляции на премии. Личное получение премии было обязательно, невозможно, чтобы премию получали администратор театра или директор, например. На сцене должен быть тот, для кого эта премия предназначена. Премия притягивала к себе большое внимание многих людей. То, что приехал Астафьев, стало удивительным явлением в Москве. Где-то осталась фотография, которую он мне подарил и сердечно подписал. Мне была очень дорога эта встреча с Астафьевым.

Виктор Петрович приехал в Москву, будучи уже больным. Я спросила, что он сейчас пишет. А он сказал:

– Я сейчас был в Гослитиздате и узнал, что мое собрание сочинений не будет выпущено, потому что у них есть деньги только на несколько томов. – И я вижу, что у него начинает дергаться веко, он говорит с отчаяньем, с пониманием, что он ничего не может изменить. Я побежала к Березовскому:

– Это же просто преступление! Что значит – не могут? – Он сразу спросил, сколько надо. Сумма была не маленькой, для того времени даже очень. Буквально через несколько дней Борис перевел деньги – вскоре вышло собрание сочинений Виктора Астафьева.

Березовский, насколько я знаю, никогда об этом не говорил. А я знаю, что таких примеров было много. Он поддержал три балета, целиком оплатив их. Например, балет «Сны о Японии» в Большом театре появился благодаря ему, объездил полмира и каждый год приезжает в Японию.

* * *

Я не буду сейчас перечислять все благотворительные акции, которые проводил Березовский. Он никогда их