Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1 - Петр Александрович Дружинин

Союзе Писателей уже и забыли, что такое тайное голосование. Даже открытое голосование, но поименно – большая редкость: беспартийным предлагают принимать список целиком. Список этот подготовляется якобы коммунистами той секции, в которой происходят “выборы”, но и это лишь фикция. Секретарь партбюро Софронов, существо лица не имеющее, зачитывает нам список, и если мы хотим его как-нибудь видоизменить, он смущенно, но настойчиво дает понять, что список согласован с т. Фадеевым. В дальнейшем, перед тем, как список, принятый коммунистами под таким нажимом, выносится на общее собрание – некоторые отдельные партийцы подходят к некоторым отдельным беспартийным и говорят: “Не называйте имени того-то: он имеет указание парторганизации и все равно вынужден будет отказаться. Товарищ Фадеев хочет, чтобы этот человек хотя бы год не фигурировал” (случай с коммунистом Жаровым и беспартийным Кирсановым).

Но бог уж с ними, с выборами. В конце концов не они определяют развитие литературы. Беда, однако, в том, что вся оценка современной литературной продукции проходит через фадеевское “нравится” или “не нравится”. Однажды критик З. Кедрина предложила журналу “Октябрь” статью о моей книге “Крым. Кавказ. Кубань”. Член коллегии журнала В. Кирпотин (не читавший моей книги) спросил:

– В каком духе будете вы о ней писать?

– Я буду ее хвалить.

– Не подойдет. Товарищ Фадеев дал указание критиковать Сельвинского.

– Да, но это относилось к его старым стихам, это же книга новая.

– Все равно. Товарищ Фадеев не дал указания хвалить эту книгу.

О какой же критике, как движущей силе нашей науки, может идти речь при такой ситуации? Ведь это значит, что движущей силой нашей литературы является… Фадеев? Единственный! Не слишком ли этого мало?

Но даже и это было не так ужасно, обладай Фадеев широким политическим кругозором и более или менее прочной марксистской подготовкой. К сожалению, этого нет. Фадеев не в состоянии переубедить писателя даже тогда, когда он, Фадеев, прав. Не хватает, видимо, ни ума, ни культуры. Зная в себе эту слабость, Фадеев и не пытается кого бы то ни было переубеждать. Его “критика” с места в карьер превращается в директиву. Он никогда не работает с писателем, а всегда ставит его перед фактом, причем т. к. ему страшновато разговаривать с писателем наедине (тот ведь может кое-что и возразить!), то он выносит свою “критическую директиву” на трибуну, где в случае чего его всегда поддержат свои ребята, готовые к этому совершенно независимо от того, прав ли Фадеев или неправ. В своем выступлении с трибуны Фадеев, как правило, применяет резкие и грубые выражения (об одном писателе он сказал, что в его произведении наличествуют “вонючие тенденции”) и тем создает в аудитории буквально панику. Что бы ни сказал сейчас Фадеев – ни у кого не хватит духа что-либо ему возразить. Когда я однажды сказал критику Ф. Левину, что пора бы выступить с оценкой положения в Союзе Писателей, Левин сказал мне: “Это неудобно. Ведь Фадеев – неофициальный представитель ЦК в Союзе Писателей”.

Но как и когда в таком случае ЦК узнает, хорошо или плохо работает его неофициальный представитель?

Критика “Молодой гвардии”, имевшая место на страницах нашей печати, говорит о том, насколько мудро и бережно подходит партия к произведениям, пусть и несовершенным, но таким, в которых есть хоть что-нибудь ценное. Неудача Фадеева в изображении большевиков не зачеркнула в глазах партии его удачу в изображении комсомольцев. К сожалению, сам Фадеев никогда не подходит с такой же теплотой и заботой к произведениям других писателей. Напротив, если в поэме, состоящей из 1000 строк, ему не понравятся 10, он отвергает всю поэму, да еще подымает по этому поводу такой шум, будто поймал за руку карманного вора.

За последние несколько лет в Фадееве проснулись сугубо славянофильские черты, которые мешают ему правильно оценить обстановку в современной поэзии. Он любит говорить, что война показала, что у русского народа “тоже есть половой орган” (извините, но это цитата!). Однако мысль партии о том, что “мы уже не те русские, что были в 1917 г.”, Фадеев никогда и нигде не цитирует, а ведь сейчас, когда шовинизм снова подымает голову, эта мысль должна была бы стать одной из основных линий нашей литературной политики. Именно этим рецидивом хомяковщины нужно объяснить то обстоятельство, что Фадеев всячески раздувает талантливое, но консервативное творчество Твардовского, объявляя его “новаторским” и “ведущим”. Но что же “ведущего” в творчестве Твардовского? Все его герои – Моргунок и даже Теркин – это люди, которых нужно вести самих! В творчестве Твардовского отсутствует именно ведущее начало: оно лишено станового хребта большевистской целеустремленности. В нем очень легко прощупается психологический нерв единоличника, лирика человека, лишенного возможности посадить хоть “бубочку”, да свою. “Русское” для Твардовского существует вне времени и пространства. Никакому социалистическому влиянию это “русское” не поддается. Можно ли, например, сказать, что Василий Теркин – это советский крестьянин, которого партия воспитывала четверть века? Нет ли тут, кстати сказать, связи с тем, что и в “Молодой Гвардии” молодежь оказалась вне прямого партийного воспитания? Один из друзей Твардовского писал о нем, что в его поэзии подчеркнуты “устойчивые черты русского народа”. Устойчивые! Против чего? Не против большевистского ли воспитания? Не только содержание, но и форма поэзии Твардовского консервативна. Русская поэзия, начиная от Пушкина, решительно преодолела стиль рюсс, свойственный Ершову. Русская поэма, трагедия, роман в стихах давно стали явлением мировой культуры. Твардовский же снова возвращает нашу молодежь к балалаечной традиции Ершова, Сурикова, Дрожжина, Есенина и прочей эсерствующей музе, подменяя народное – “простонародным”. Прогрессивное ли это направление, т. Жданов? И если ведущее, то куда? Надо же понимать, что существует разница между национальной по форме культуре [sic!], допустим, калмыков и национальной по форме культуре русских, за которыми Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой, Достоевский, Горький. И разве трехструнная трымба-дрымба – это именно то, к чему должна стремиться социалистическая поэзия с ее изобилием культуры?

Я не хочу сказать, что Твардовский не имеет права писать так, как он пишет. Это честный художник, и может он писать только так, как чувствует. Мои претензии не к нему, а к Фадееву, именно как к неофициальному представителю ЦК. Вместо того, чтобы, печатая Твардовского, в то же время критиковать его и тем самым содействовать правильному пониманию того, какие процессы происходят в нашей поэтической жизни, Фадеев ставит его вне критики, каждое произведение проводит через Комитет по Сталинским премиям, делает председателем комиссии по работе с молодежью – короче говоря, превращает его совершенно искусственно в вождя современной советской поэзии, тогда как “вождь”