Волгины - Георгий Шолохов-Синявский

Виктор растерялся, но тут же поспешил на выручку товарища:

— Разрешите, товарищ капитан?.. Разрешите поручиться? Ведь мы вместе, в одну часть… Я, как старший по званию, обязуюсь… — Щеки Виктора густо покраснели. — Обязуюсь повлиять на лейтенанта в смысле выдержки…

Комендант опять, словно через силу, улыбнулся.

— Вы слышите? — обратился он к Роде.

— Слышу, товарищ капитан. Это больше не повторится.

Капитан возвратил документы.

— Сказано — летчики… На первый раз ограничиваюсь строгим предупреждением.

— Слушаюсь, — кротко ответил Родя. — А этого вашего толстогубого…

— Ладно, ладно, — устало повел рукой комендант. — Примем меры.

— Ну, Волгарь, легко отделались, — облегченно вздохнул Родя, когда летчики вышли из комендантской.

— Черт бы тебя побрал, Родион! — сердито пробурчал Виктор.

— Ты что ругаешься? Только встретились — и уже… — начал было Родя, но Виктор перебил его:

— Не ругаюсь, а делаю внушение, как младшему по званию. Сидел бы ты на гарнизонной гауптвахте, если бы не я. Тоже мне смельчак…

— Брось, товарищ Герой Советского Союза, мне мораль читать, — отмахнулся Родя. — Вижу, был ты моралистом, им и остался. Ты, вон, погляди, как мы подвинули дело.

— Только не твоими кулаками. Бюрократа и лодыря можно было ссадить и без этого, — наставительно заметил Виктор.

Летчики подошли к окошку продпункта. Там уже работал другой сотрудник, и очередь продвигалась быстро.

Получив продукты, Виктор и Родя направились в город.

По дороге Родя рассказывал, как был ранен в воздушном бою под Таганрогом как после этого ему пришлось покинуть часть. В полку оставались все «старики», истребители, воевавшие с первых дней войны; сражались с фашистскими ассами и Валентин Сухоручко, и Борис Задорожный, и заместивший погибшего Харламова Нестор Клименко, а из молодых — уже отличившийся в боях Толя Шатров.

— Значит, Шатров жив? — проникаясь особенно ласковым чувством к своему «ведомому», спросил Виктор.

— Тогда не был ранен, а после того что-то не слыхать о нем, — рассказывал Родя. — Славный паренек… И батя, командир полка, и комиссар Емельянович тогда еще крепко держались, а вот теперь не знаю — потерял с ними связь.

Виктора уже охватывало знакомое нетерпение. Все до этого дремавшие в нем чувства проснулись разом. Эх, повидать бы всех — и по-юношески горячего, бесстрашно сражавшегося в первом же бою над Днепром Толю Шатрова, и молчаливого Сухоручко, и отечески сурового «батю». Где-то они теперь? На каком фронте? Скорей бы они узнали, что он совсем вылечился и спешит к ним, в их боевую семью…

Виктор и Родя шли по затихающей, малолюдной улице, делясь фронтовыми воспоминаниями.

Солнце уже садилось за обсохшие кровли чистеньких домиков, высушивало потеплевшие плиты тротуаров, а от теневых сторон улиц нешумного, похожего на большую станицу города уже тянуло холодком и к ночи обещало подморозить.

— А ты не задумывался, Волгарь, где мы с тобой приземлимся на ночь? — спросил Родя.

— Где же… На вокзале, конечно.

Родя насмешливо свистнул:

— Недостойное это для летчика дело. Что мы, сироты какие в этом городе, чтобы на вокзале скамейки обтирать? Ведь это Чкалов! Город имени Валерия Чкалова, пойми ты. А с Валерием я в одном звене над Тушинским аэродромом на парадах летал.

Полубояров сказал это таким тоном, словно совместные полеты с Чкаловым могли оказать какое-то воздействие на поиски ночлега. Виктор недоверчиво взглянул на товарища: в самом деле ли чертил он небо в одном строю с великим летчиком или хвастает, как это часто бывало с ним?

— Ты что — не веришь? — заметив недоверие на лице друга, обиженно спросил Родя. — Эх, товарищ Герой Советского Союза! Жалко мне на вас смотреть!

Виктор засмеялся.

— Да ведь ты мне ни разу об этом не рассказывал!

— Неужели не рассказывал? — изумился Родя, смущенно опуская глаза. — Знаешь что? — остановился он вдруг. — У меня тут есть знакомые. Такая приятная семья… Молодая вдовушка, а у нее сестра…

Виктор недоверчиво усмехнулся:

— Когда же это ты, Родион, знакомыми здесь обзавелся? Я целый год тут в госпиталях лежал, всех медсестер и врачей наперечет знаю, а вот на квартиру к ним пойти как-то неудобно.

— Ну, ты, Витька, в этих делах, вижу, таким же сундуком и остался. Неужели ты от хорошего ужина со стопочкой откажешься?

Родя с искренним недоумением покачал головой, поправил надвинутую на правый глаз пилотку. Светлая бровь его изогнулась кверху, и выражение лукавства, пристрастия ко многим житейским слабостям отразилось на его изрядно помятом молодцеватом лице.

— Да я не знаю, право, стоит ли? На вокзале и заночевали бы, — замялся Виктор.

— Пойдем, пойдем. Какой же ты истребитель, ежели двести граммов с товарищем не желаешь выпить в честь такой встречи? Ведь мы в тылу, браток. А в тылу кто от приглашения отказывается? Ведь война, пойми ты! — все больше воодушевляясь, разглагольствовал Родя, неизвестно почему связывая войну с возможностью выпить. — Там, где небо горит, я и сам росинки в рот не беру, а тут сам «батя» наш не отказался бы.

Родя потянул Виктора за руку.

— Признаюсь, я уже два раза сюда пикировал. — понизив голос, подмигнул Полубояров. — Познакомился на вокзале случайно с дамочкой… Ну, сам знаешь, слово за слово… Разговорились. Попросился переночевать, ну и так далее. Только не подумай чего-нибудь плохого… — Родя состроил постное лицо. — Их две сестры… У одной муж не то погиб в окружении, не то раненый попал в плен в первые дни войны. У другой муж тоже на фронте…

Немного погодя они поднялись на второй этаж многоквартирного дома на одной из боковых тихих улиц.

— Тише. Кажется, хозяева дома, — приосаниваясь и поправляя пилотку, шепнул Родя, когда за дверью щелкнул замок.

Когда летчики вошли в чистую, скромно обставленную и уютную комнату с занавесками на широких окнах, с ослепительно-белыми скатертями на столиках, с ковриками на стенах и на полу, Виктора опахнуло таким приятным до головокружения домашним теплом, что он остановился у порога и на секунду закрыл глаза.

Опомнившись от первого впечатления, он с недоумением взглянул на Родю, как бы спрашивая, что все это значит? Перед летчиками стояла маленькая седоволосая старушка с добрым моложавым липом и по-детски ясными глазами и тихим голосом приглашала:

— Проходите, товарищи военные, проходите. Милости просим. Не стесняйтесь, Родион Павлович, — обратилась она к Полубоярову, словно тот давно был здесь своим человеком, — приглашайте же своего друга. Присаживайтесь.

— Спасибо, мамаша, спасибо, — избегая взглядов Виктора, расшаркивался Родя. — Мы, мамаша, так сказать, на временную посадку… Перед отъездом…

— Уже едете? — удивилась старушка. — Ну и хорошо, что заглянули.

Пока Виктор старался разобраться в вопросе, туда ли они попали и не очередная ли шутка озорника Роди — история с двумя вдовушками, старушка неслышно двигалась по комнате, напомнив Виктору до сердечной боли знакомое, родное. Он смотрел на нее и думал: «Вот такая же гостеприимная была и ты, моя мама, такая же добрая».

Он скорее почувствовал, нежели увидел, это сходство во всем, даже в одежде: такой же, похожий, теплый шарфик на голове, просторная бумазейная кофта в коричневую полоску, широкая, в сборках, на старинный деревенский покрой юбка, а главное — в глазах то же выражение неистощимой, всеобъемлющей любви и доброты.

Виктор уже не слушал того, о чем говорил словоохотливый выдумщик и балагур Родя, он сидел, охваченный воспоминаниями.

— Матрена Борисовна, а где же Люсечка? — нетерпеливо переминаясь на стуле и все время прихорашивая чуб, спросил Родя.

— Люсечка должна скоро прийти, — с ласковой готовностью ответила старушка, — У нее нынче легкий день — суббота. Весь вечер будет дома. А отец, видимо, опять задержался. Сутками на заводе пропадает. Ох, и работают же теперь люди! И где только силы берутся. За десятерых каждый справляется. Поглядишь — все, как муравьи, бегают, для вас стараются, дорогие наши защитнички.

Заметив, что Виктор и Родя смущенно переглядываются, Матрена Борисовна спохватилась:

— Чего же я разболталась? Вы посидите, дорогие мои, пока Люсечка придет, а я вам чайку приготовлю.

Матрена Борисовна вышла.

— Ты что же выдумываешь всякие пошлости? — сердито вполголоса спросил Родю Виктор. — Почтенная семья, а ты… Про какую-то вдовушку выдумал?..

— Товарищ старший лейтенант… — хотел было оправдаться Родя, но, услышав шаги Матрены Борисовны, смущенно умолк.

Вскоре зазвенел звонок.

— Ага, вот и доченька! — обрадованно всплеснула руками Матрена Борисовна и кинулась к двери.