Противостояние.Том I - Стивен Кинг

— Ладно, — сказал он. — Я полагаю, ваша мягкосердечность довольно опасна, но… Ладно.

— Спасибо, — поблагодарила Надин. — За его поступки буду отвечать я.

— Это будет громадным утешением, если он убьет меня.

— Это будет камнем у меня на сердце до конца моих дней, — сказала Надин, и неожиданная убежденность, что в недалеком будущем все ее слова о святости жизни вернутся, чтобы всласть поиздеваться над ней, обрушилась на нее словно шквал холодного ветра. Она вздрогнула. «Нет, — сказала она себе. — Я не убью. Только не это. Никогда».

Этой ночью они разбили лагерь на мягком белом песке общественного пляжа Уэлса. Ларри развел большой костер выше гирлянды из водорослей, отмечавшей границу последнего высокого прилива. Джо сидел с другой стороны костра, напротив него и Надин, и бросал щепки в огонь. Время от времени он засовывал в костер палочку побольше и держал ее на огне, пока она не загоралась как факел, а потом бежал прочь по песку, держа ее на вытянутой руке, будто праздничную свечку. Они видели его, пока он не выходил за пределы, тридцатифутового круга света от пламени костра, а потом — лишь движущуюся горящую точку его факела, который вскоре потух на ветру, созданном его диким бегом. Бриз немного усилился, и стало холоднее, чем было во все предыдущие дни. Ларри безотчетно вспомнил шум дождя в тот день, когда он нашел свою мать умирающей, как раз перед тем, как супергрипп, словно скоростной грузовой состав, протаранил Нью-Йорк. Вспомнил грозу и белые занавески, бешено колыхавшиеся в окне квартиры. Он слегка вздрогнул, а ветер выдул из костра огненную спираль и понес ее вверх, в черное звездное небо. Искры взметнулись еще выше и потухли. Он подумал об осени, еще не скорой, но уже не такой далекой, как в тот июньский день, когда он застал свою мать лежащей на полу в горячке. Он снова вздрогнул. Далеко в северной стороне пляжа факел Джо прыгал вверх и вниз. От этого ему стало одиноко и намного холоднее — один-единственный огонек мелькал в громадной и молчаливой тьме, нарушаемой лишь шумом прибоя.

— Вы играете?

Он чуть не подпрыгнул от неожиданности при звуке ее голоса и взглянул на футляр гитары, лежавший рядом с ними на песке. До того футляр стоял возле пианино «Стенвей» в гостиной большого дома, куда они забрались, чтобы раздобыть еды себе на ужин. Он нагрузил в рюкзак достаточно банок, чтобы пополнить тот запас, который они съели за день, и прихватил гитару, даже не заглянув в футляр, чтобы узнать, какая она; судя по дому, это должен был быть неплохой инструмент. Он не играл с той самой сумасшедшей вечеринки в Малибу, а это происходило шесть недель назад. В другой жизни.

— Ага, играю, — ответил он и почувствовал, что хочет сыграть; не для нее, просто потому, что иногда это очень здорово — сыграть просто так. Неплохо прочищает мозги. И когда на пляже разведен костер, кому-то нужно поиграть на гитаре. Таков уж неписаный закон.

— Давайте посмотрим, что у нас тут, — сказал он и открыл защелки футляра.

Он ожидал увидеть что-то стоящее, но все равно лежавший в футляре инструмент оказался приятным сюрпризом. Это был двенадцатиструнный «Гибсон» — великолепная гитара, быть может, даже сделанная на заказ. Впрочем, Ларри не так уж хорошо разбирался в гитарах, чтобы быть уверенным. И он не знал, что инкрустация на деке была из настоящего перламутра, переливавшегося всеми цветами спектра в оранжево-красных отблесках костра.

— Она очень красивая, — сказала Надин.

— Да, очень.

Он тронул струны, и ему сразу понравился звук — пусть не совсем настроенный, он был полнее, богаче, чем у шестиструнки. Гармоничный, но жесткий и упругий. Что хорошо в стальных струнах, так это отличный упругий звук. Струны были «Блэк Даймондз» — немного туговатые, но выдающие чистый, хотя чуть-чуть резковатый звук, когда меняешь аккорды, — дззинь! Он слегка улыбнулся, вспомнив презрительное отношение Барри Грега к мягким гитарным струнам. Тот всегда называл их «долларовые хрустики». Старый добряк Барри, хотевший когда-нибудь стать Стивом Миллером.

— Чему вы улыбаетесь? — спросила Надин.

— Былым временам, — сказал он и ощутил легкую грусть.

Он стал настраивать гитару на слух, все еще думая о Барри, Джонни Макколле и Уэйне Стаки, а когда закончил, она легонько потрепала его по плечу, и он поднял взгляд.

Джо стоял у костра, позабыв про обгоревшую палочку, которую сжимал в руке. Он как зачарованный, открыв рот, уставился на Ларри своими странными глазами.

Так тихо, словно это была лишь мысль, промелькнувшая в его собственной голове, Надин произнесла:

— Музыка чарует…

Ларри начал подбирать простую мелодию на гитаре, старый блюз, который он еще мальчишкой отыскал в альбоме фольклора «Электры». Что-то похожее на Кернера, Рея и Гловера, подумал он. Когда ему показалось, что он верно уловил мелодию, он пустил ее лететь по пляжу, а потом запел… Петь у него всегда получалось лучше, чем играть.

Видишь, видишь, моя крошка,я к тебе издалека спешу,И сейчас я ночку темную, мама-а-а,прямо в день превращу,И хотя яЕще далеко-далеко от дома,Ты узнаешь, что я еду, крошка,По шлепанью оседланной мною черной кошки.

Мальчишка улыбался — улыбался удивительным образом, как будто открыл для себя какую-то приятную тайну. Ларри подумал, что он похож на человека, у которого долго-долго чесалась спина между лопатками, куда он никак не мог дотянуться, и который наконец нашел кого-то, кто знал, где нужно почесать. Он порылся в заброшенных уголках своей памяти, ища второй куплет, и вспомнил его:

Я умею делать, мама-а-а, то, что другие нет:Считать цифры и нападать на след,Но я-то могу, потому что преуспел вдали от дома,И ты, конечно, услышишь, что я еду, крошка,По шлепанью оседланной мною черной кошки.

Открытая и восхищенная улыбка загорелась в глазах мальчишки, превратив их, отметил про себя Ларри, в нечто такое, от чего у молоденьких девчонок могли слегка расслабиться мышцы бедер. Он опять потянулся к грифу инструмента и прошелся по нему — не так уж плохо. Его пальцы извлекали верные звуки из гитары — жесткие, яркие и слегка кричаще-безвкусные, как фальшивые драгоценности, скорее всего краденые, продающиеся из бумажного кулька на углу улочки. Он позволил себе немного повыпендриваться и быстро вернулся к старому доброму аккорду из трех пальцев, пока не успел все испортить. Он не мог припомнить последний куплет — что-то про железнодорожный путь, а поэтому снова повторил первый и умолк.

Когда наступила тишина, Надин засмеялась и захлопала в ладоши.

Джо отбросил свою палочку и заплясал на песке, издавая громкие радостные вопли. Ларри глазам своим не верил, глядя на перемену, происшедшую в мальчишке, и ему пришлось одернуть себя, чтобы не слишком увлечься — это было рискованно, потому что могло кончиться разочарованием.

«Музыка чарует и может успокоить даже дикого зверя».

Он поймал себя на невольном сомнении в том, что все может быть так просто. Джо указывал на него, и Надин сказала:

— Он хочет, чтобы вы поиграли еще. Сыграете? Это было чудесно. Мне стало лучше. Гораздо лучше.

И он сыграл «По дороге за город» и свой собственный «Блюз Салли из Фресно»; он сыграл «Аварию на спрингфилдской шахте» и «Все в порядке, мама» Артура Крадупа. Потом переключился на примитивный рок-н-ролл — «Блюз молочной коровы», «Пижон Джим», «Двадцать полетов рока» (стараясь исполнить партию хора в ритме буги-вуги так хорошо, как только мог, хотя пальцы уже онемели и побаливали) — и в конце спел песенку, которая всегда ему очень нравилась: «Нескончаемый сон» Джоди Рейнольдза.

— Не могу больше играть, — сказал он Джо, стоявшему неподвижно на протяжении всего концерта. — Пальцы. — Он вытянул их вперед, показывая глубокие вмятины от струн и обломанные ногти.

Мальчик вытянул вперед свои руки.

Какое-то мгновение Ларри колебался, потом незаметно пожал плечами и надел гитару на шею парнишки, пробормотав:

— Этому надо долго учиться.

Но то, что произошло потом, явилось самой потрясающей штукой, какую он только слышал в жизни. Мальчишка почти безупречно выдал «Пижона Джима» — он скорее мычал, чем пел слова, как будто его язык прилипал к нёбу. В то же время было совершенно очевидно, что он никогда раньше не играл на гитаре; он не мог с достаточной силой зажимать струны, чтобы они звенели как следует, и брал аккорды сбивчиво и неуклюже. Звук получался приглушенным и призрачным, словно Джо играл на гитаре, набитой ватой, но в остальном это была точная копия манеры, в которой мелодию исполнил Ларри.

Закончив, Джо с любопытством посмотрел на свои пальцы, словно силясь понять, почему они могут повторить лишь мелодию, которую играл Ларри, но не сами звонкие звуки.