Бесплодные земли - Стивен Кинг

Объявления, да… и еще выпуски новостей. Разумеется, фальсифицированных новостей — пропагандистские, милитаризированные сводки, которые Джордж Оруэлл назвал бы двойною речью. А в промежутках, наверное, музыка: бравурные военные марши, — и пламенные призывы отомстить за погибших товарищей, оправив новых мужчин и женщин в алое жерло войны.

Потом война закончилась и в городе стало тихо… на некоторое время. Но вскоре громкоговорители ожили снова. Когда? Сто лет назад? Пятьдесят? Какая разница? Сюзанна решила, что никакой. Имело значение только одно: когда «матюгальники» эти включаются, они каждый раз передают неизменную запись — запись барабанного боя. И потомки коренных жителей города приняли эти ритмы… за что? За голос Черепахи? За волеизъявление Луча?

Сюзанна вспомнила вдруг, безо всякой связи, как однажды спросила отца, тихого, но до предела циничного человека, верит ли он, что есть Бог и что Бог управляет с небес человеческими судьбами. Ну, — ответил он ей тогда, — тут, наверное, половина на половину, Одетта. Бог есть, в этом я не сомневаюсь, только я думаю, что теперь мы не очень Его занимаем. Я так думаю, после того, как мы, люди, убили Его сына, до Него наконец-то дошло, что с сыновьями Адама и Евы уже ничего не поделаешь, и Он просто умыл руки. И поступил очень мудро.

Вместо ответа Сюзанна (которая, в общем-то, и ожидала от папы чего-то подобного: ей уже было одиннадцать лет, и она достаточно хорошо изучила отцовский склад ума) показала ему объявление в местной газете в рубрике «Наш приход». В объявлении говорилось, что в следующее воскресенье преподобный отец Мердок из методистской церкви Милости Господней прочтет проповедь, тема которой «Бог говорит с нами каждый день», после чего будет зачитаны выдержки из Первого послания к коринфянам. Отец смеялся до слез. Ну, наверное, каждый из нас время от времени слышит голос — чей-то голос, — выдавил он, когда приступ смеха прошел. Но ты можешь, дочка, поспорить на самый последний доллар: каждый из нас, включая и преподобного отца Мердока, слышит именно то, что он хочет услышать. Так удобнее.

А эти люди, как видно, хотели услышать в простой записи партии для ударных призыв к ритуальным убийствам. И теперь, когда из сотен и тысяч громкоговорителей, установленных по всему городу, раздается пульсирующий барабанный бой — призывный грохот, оказавшийся на поверку, как утверждает Эдди, всего лишь партией ударных для «зи-зи топовской» песенки «Велкро Флай», — это служит для них сигналом размотать пару веревок и вздернуть нескольких ближних своих на ближайших столбах.

«И сколько же их всего? — размышляла Сюзанна, пока Эдди катил ее в коляске, выщербленные колеса которой скрипели по битому стеклу и шуршали по обрывкам бумаги. — Сколько погибло за эти годы, из-за того только, что где-то под городом заклинило электронную схему, включающую радиопередачу? может быть, это все началось потому, что они ощутили глубинную чужеродность музыки, каким-то непостижимым образом попавшей сюда — как, собственно, и мы сами, и тот разбившийся аэроплан, и эти автомобили на улицах — из другого мира?»

Этого она не знала, но вдруг поняла, что тоже теперь пришла к отцовскому — где-то циничному — взгляду на Бога и возможных его бесед с сыновьями Адама и дщерями Евы. Эти люди, наверное, просто искали удобоваримый повод для того, чтобы убивать друг друга, и обрели его в барабанном бое, который, собственно, в плане того, чтобы выступить поводом, был не хуже любого другого.

Она поймала себя на том, что мысли ее вновь и вновь возвращаются к улью, на который они наткнулись в эвкалиптовой роще — бесформенный улей с белыми пчелами, чей ядовитый мед наверняка бы убил их, если б они были настолько глупы, чтобы его попробовать. Здесь, на берегу реки Сенд, был еще один умирающий улей, где обитали еще одни белые пчелы-мутанты, чей укус, может быть, столь же смертелен… запутавшиеся, потерянные, сбитые с толку создания.

«И скольким еще предстоит умереть прежде, чем эта пленка порвется?»

Как будто мысли ее неосторожно включили запись, громкоговорители вдруг ожили и начали передавать нескончаемый синкопированный барабанный бой. Эдди вскрикнул от неожиданности. Сюзанна тоже закричала и прижала ладони к ушам — но за те пару секунд, пока она не закрыла уши, она успела все-таки различить остальную часть музыки: дорожку или, может быть, пару дорожек, заглушенные десятилетия назад, когда кто-то (возможно, случайно) сбил настройку баланса, отключив партию гитар и вокал.

Эдди вез ее по улице Черепахи вдоль пути Луча, стараясь смотреть во все стороны сразу и в то же время не замечать запаха разложения. Слава Богу, что дует ветер, — подумал он.

Он начал толкать коляску быстрее, скользя внимательным взглядом по буйно заросшим сорной травой промежуткам между белыми зданиями: не мелькнет ли изящной дугою пролет поднятой над городом железной дороги. Ему хотелось как можно скорее убраться из этой аллеи трупов. Глубоко вдохнув воздух, наполненный сладким коричным запахом, Эдди подумал еще, что ему в жизни так ничего не хотелось, как этого: просто убраться отсюда.

Джейк очнулся внезапно, разом, когда Гашер схватил его за воротник и дернул с безжалостной силой жестокого всадника, который удерживает коня, сорвавшегося в галоп. Одновременно он выставил одну ногу, и Джейк, споткнувшись, упал на спину. Головою он сильно ударился о тротуар и на мгновение отключился. Гашер, явно не страдающий острыми приступами человеколюбия, быстро привел его в чувство, схватив за нижнюю губу и резко вывернув ее вверх и наружу.

Джейк закричал и рывком принял сидячее положение, вслепую размахивая кулаками. Гашер легко уклонился от его слабых ударов, просунул вторую руку Джейку под мышку и резко поднял его на ноги. Джейк стоял, раскачиваясь взад-вперед, словно пьяный. Он уже больше не протестовал — не мог. Он едва ли воспринимал происходящее и вообще ничего не чувствовал, кроме одного: все его мышцы болели от перенапряжения, а раненая рука так, казалось, и выла, точно животное, пойманное в капкан.

Гашер явно запыхался, и на этот раз ему понадобилось чуть больше времени, чтобы восстановить дыхание. Он стоял, наклонившись вперед и опираясь руками в колени. При каждом вдохе его слышалось тихое присвистывание. Желтый платок у него на голове сбился набок. Единственный глаз блестел, как фальшивый бриллиант. Белая шелковая повязка на другом глазу помялась — из-под нее медленно «выползали» мерзкого вида сгустки желтоватой жижи и текли по щеке.

— Подними башку, зайчик, и ты увидишь, почему я тебя остановил. Давай полюбуйся!