Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

и тяжело вздыхает, — дед! Вылитый! Я сейчас инфаркт словлю. Начальник, ты ли это?

— Я не понимаю, — мотаю головой и настаиваю на своем.

— И даже в этом. Вот, пожалуйста. Ты раскрыт, Петруччио. Р-а-з-о-б-л-а-ч-е-н! Дошло?

— Я кофе не буду, — громко сглатываю и уточняю свой отказ. — Не хочу.

— О! Полюбуйтесь, люди, словно никуда задира не исчезал. Внешне — стопроцентный Велихов, а по характеру… М-м-м-м! Сейчас мне надо быть очень осторожным с выводом.

«Ну, сделайте одолжение, Сергей Максимович!» — про себя хриплю.

Пока он собирается с очередной мыслью, до моих ушей доносится возня в просторном холле.

— Мам? — жалобно и почти шепотом, где-то очень близко пищит материализовавшийся словно из ниоткуда Тузик.

— О! По-видимому, все! — скрежет металла, вероятно чайной ложки, по нержавеющей раковине, свидетельствует о том, что кофе на сегодня точно отменяется, а Смирнов с гостеприимством, по всей видимости, истощился. — Идем, Велихов. Посмотрим на нее, — Сергей несильно хлопает ладонью по моему плечу. — Чего застыл, а?

— Я не имею никакого отношения… — продолжаю оправдываться, старательно снимая с себя всяческую ответственность.

— Понял-принял! Нет проблем, — тянет меня за руку, заставляя встать со стула. — Но спасибо, сынок…

Ярко-зеленый… Изумрудный… Малахитовый… Травяной и очень сочный, насыщенный и жирный цвет платья, в котором Тосик застыла на втором этаже, возле первой ступеньки деревянной лестницы, терзает мои глаза в хорошем смысле этого слова и заставляет пялиться на женский образ, щадяще принуждая и совсем не раздражая. У Нии чересчур субтильная фигура и, как следствие, аномально небольшой вес, но все выпуклости находятся в нужных местах и в соответствующей боевой, словно атакующей, позиции. Фасон великолепный, хотя я в этом ни черта не понимаю, но сужу об этом, полагаясь на собственную реакцию и ощущения. Открытые плечи, воротник-змея, опоясывающий длинную женскую шею, какие-то меленькие складки на груди до талии, которую я мог бы обхватить одной рукой, сведя на животе у Тоньки два пальца — большой и мизинец. Ей все идет! Она как-то совсем не спешит спускаться к нам и странно путается в ногах. Антония как будто стала выше, словно подросла. Здесь, откровенно говоря, нет особой тайны. Все потому, что она надела в тон восхитительному платью чересчур открытые босоножки на суперкаблуке. По моей зрительной прикидке — сантиметров десять Тузик основательно прибавила к своему небольшому росту. Неуверенно переступает, сильно спотыкается, стоя на месте, но вида не подает и переобуваться, по всей видимости, не собирается.

— Тонь? — зову ее, искоса посматривая на собравшихся.

— А? — она закусывает нижнюю губу и куда-то вбок и немного вверх подкатывает глаза.

— Ты великолепна, — смелею и гордо задираю голову, выставив подбородок. — Подойдешь?

— Угу, — Туз вцепляется пальцами в подол своего наряда, растягивает юбку, показывая клеш и переливающуюся фактуру ткани.

— Спустишься? — исподлобья ей шепчу.

Черт! Черт! Похоже, до меня, наконец-таки, кое-что дошло.

Стремительно срываюсь с места и, перешагивая в прыжке не одну, а две, как минимум, широкие ступеньки, забираюсь на второй этаж. Подпрыгнув на последней ступени, с громким выдохом приземляюсь рядом с ней.

— Привет, — опустив глаза и устремив свой взгляд в ее солнечное сплетение, произношу. — Как дела, красавица? — протягиваю руку и пальцами перебираю складки лифа на ее груди.

— Так нормально? — пятерней расчесывает свои идеально уложенные волосы на затылке, затем вдруг переходит на висок и заканчивает, оттягивая непослушную челку, укладывая ее себе на нос.

— Ты… — окончательно наглею и укладываю ладони на обнаженные прохладные плечи. Смирнова вздрагивает, а бархатная кожа выставляет в авангард рой мурашек, обезумевших и повторяющих грубый лозунг:

«Петя, руки прочь!».

— Опоздала, да? — она не скидывает мои ладони, но как будто приподнимается на носочки и пристально заглядывает мне в глаза.

— Нет, — кадык дергается, а Тосик от моего голода или несдержанности вдруг пугается и в ответах путается. — Идем? — нахожусь быстрее, моментально исправляю ситуацию, становлюсь с ней рядом, осторожно прикасаясь своим плечом к ее.

— Угу, — Смирнова опускает взгляд и ищет мою руку, которую я ей предлагаю. — Фух! — прыскает и ладошкой прикрывает рот. — Свидание! Не могу поверить…

— Что? — делаю шаг, устанавливая свою стопу на первую ступень.

— Ты не обманываешь меня? — шепчет, губами трогая обводок моей ушной раковины. — Это ведь не игра? Ты не издеваешься надо мной, Велиховчик? Может быть, я зря так вырядилась? Пожалуйста, ответь. Мне нужно знать… — Ния что-то непонятное для восприятия лепечет, пока мы спускаемся по бесконечной, исключительно по моим ощущениям, лестнице.

— Все будет хорошо! — цежу сквозь зубы, вытаращившись на изумленных Смирновых, построившихся в коридоре, как на плацу.

— Это игра? — Тоня дергает мой локоть и впивается в мышцу пальцами.

— Нет.

— Повтори, пожалуйста, — поскуливает и еще раз проверяет упругость моего мяса.

— Нет, не игра. Настоящее свидание. Только ты и я.

— … — Смирнова стонет и с облегчением выдыхает.

— Что такое, Тосик? Смелость пропала?

— Р-р-р, — рычит, второй рукой цепляется за мое плечо и подпрыгивает.

— Тише, щенок. Ты пугаешь свою семью. Смотри, на лице твоего отца как раз таки этого лица и нет!

— М-м-м, я обожаю свидания, Петруччио, — отвешивает странное признание Ния.

— Чего-чего? — поворачиваю голову и обращаюсь к ней. Очень интересно, если честно. — Что это значит?

— Все-все. Потом-потом. Веди меня… — она подскакивает еще раз. — А куда?

— Увидишь! — ухмыляюсь.

— Мне уже не терпится.

Все очевидно и даже без этих слов. Теперь бы тихо попрощаться со свидетелями и, вероятно, кое-кого заверить, что с бесценным живым грузом ничего не случится и он будет доставлен в строго определенное время сюда, в это место, в этот милый дом во избежание кривотолков и гребаной двусмысленности.

Ошалевшее от нашего дефиле семейство молчаливо благословляет на чудесный и теплый вечер, а я, открыв дверь, пропускаю Нию перед собой и голодным, сильно озабоченным и чрезвычайно похотливым взглядом висну на ее открытой спинке. Она, чтоб ее и так, и этак, твердо решила доконать меня. У нее абсолютно голая спина и ни одного жалкого намека в виде тонкой поворозки, крученой тесемки или резинки на крючках, свидетельствующего бы о наличии бюстгальтера. А трусы