Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

— Хочу кое-что спросить. Это можно? — Смирнов встает со своего места, почесывая затылок и посматривая на меня, направляется к рабочему столу. — Черный?

Если это был его вопрос, то:

— Да.

— Выбирай место, — кивает, предлагая мне сесть. — Я быстро, а ты глазом не успеешь моргнуть. Насчет дочери ничего не обещаю, извини, — издевательски смеется. — Это женщины! Но она для тебя старается, — оглянувшись, подмигивает и слишком скалится. — Куда хоть едете?

— Это секрет, Сергей, — умащиваюсь на барном стуле, расстегиваю пиджак и подтягиваю брюки, дергая поясные петлицы.

— И все же? — настаивает на моем ответе. — Мне можно. Я никому не скажу.

— После, — грубо отрезаю, транслируя пониженным тембром голоса, что не хотел бы раскрывать тайну, которую поведаю исключительно его дочери, когда мы с ней прибудем в назначенное место.

— Страну хоть покидать не планируете? — прыскает Смирнов. — Очередная игра? Где вас с Тоником темной ноченькой искать?

— Нет.

— Ты часом не в разведке работаешь, Буратино?

Все ведь было хорошо! Просто-таки отлично, пока папаша не назвал меня этим чертовым прозвищем.

— Серге-е-е-й… — прикрыв глаза, шиплю.

— Не смешно, да?

Никогда и не было!

— Прости, парень, в моем возрасте тяжело перестроиться и поменять программу. Но, — он замолкает на одно мгновение только за тем, чтобы потом почти клятвенно пообещать, — я буду стараться, Петр, очень-очень, сильно-сильно, с огромным пристрастием и рвением. Я целеустремленный хрен, поэтому…

— Буду Вам признателен за это, — дергаю губами, уставившись в окно.

— Не кипятись, Велихов, — он что-то напевает и резко грюкает посудой, а затем внезапно добавляет то, на что я сразу не нахожусь с ответом. — Это ведь твоя работа, Петенька?

Какой-то ребус, детская шарада и углубленный кроссворд, ей-богу!

— Работа? — переспрашиваю его вопрос.

— В один прекрасный день твой папка подсунул мне чрезвычайно интересный документ, в котором говорилось, что моя девочка в грубой форме, почти издеваясь над государственной машиной, нарушает закон. Гриша — верткий хват и прожженный плут, но не в свое дело, если в том не заинтересован и не видит очевидной выгоды, конечно, никогда нос не макнет и ножками не влезет…

— Не понимаю, — отрицательно мотаю головой. — Какая девочка?

— Не заводись, — подкравшись ко мне со спины, двумя пальцами он вдруг сильно зажимает мою шею, затем склоняется, перегибается и шепчет прямо в ухо. — Тихо-тихо, мальчик, я ведь не говорю, что не доволен или не рад. Всего лишь хочу проверить одну беспокоящую меня догадку. Я несколько раз беседовал с твоим отцом. Неоднократно и чересчур настойчиво…

— О чем? — перебиваю его.

— Об этом чертовом секс-шопе, — рычит Смирнов и впивается ногтями в кожу. — «Перчинка»! Слыхал о таком?

— Нет.

— Серьезно? — ехидничает Смирнов.

— Я не понимаю, куда Вы клоните.

— Мы его прикрыли, Петенька. «Перчинки» больше нет, а у Тосика была истерика и добровольный отказ от пищи. Устроила детка жесткую голодовку. Прикинь?

— Что? — дергаясь, пытаюсь повернуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза. — Какого…

— Ш-ш-ш! Ты не виртуоз, Петруччио. Это природная, врожденная, исключительная фишка, но тебя Всевышний этим обделил. Гриша не всесильный, а ты не талант. Не талант. Тебе далеко до исполнения своего отца. Врать не умеешь. Когда-то я уже об этом говорил. С твоего позволения, еще раз повторюсь.

— Серге-е-е-ей, — закидываю за голову руку в очередной попытке скинуть бешеный по мощности захват, — я ни черта не понимаю.

— Я рад, Петр, что обошлось малой, капающей тонкой струйкой кровью. Я все вовремя узнал, а долг перед налоговиками мы совсем недавно полностью погасили. Означает ли это, что мы чисты перед законом? — внезапно снимает захват с моей шеи, но перемещает ту же руку лишь для того, чтобы сильно обнять меня за плечи. — Вот мой вопрос! М?

— Да, вероятно. Но я действительно не понимаю, о чем Вы говорите, однако…

— Упрямый! Несговорчивый! Ты злой, что ли? — Смирнов отпускает мое тело и по ощущениям отходит на свое место.

— Нет, — не оборачиваясь, отвечаю.

— Ладно-ладно, — шипит и возится за моей спиной. — Спасибо, Велихов, что, так сказать, пробдел всю ситуацию и не дал скатиться в пропасть жадному циклопу, облачив ее тельце в тюремную робу. Это, видимо, секрет? Ты хотел бы остаться нераскрытым, сохраняешь позицию стороннего наблюдателя? Отец тебя не сдал, если что. Прости, парень, но я сам к этому выводу пришел. Работа такая, — он делает «тпру-тпру» губами и тут же прыскает, — разоблачать юные неокрепшие умы, уличать их во лжи и прививать правдивость пусть и не с младенческого возраста. Я раскатываю молодняк на откровенность, играю свою партию, совершенно не заглядывая в ноты. Но на будущее запомни: то, что касается моей семьи, в особенности, девчонок, через посредников не пропускаем. Инфу, конечно, к сведению принимаем, но выводы не делаем. Считаем, что это поклеп, такая, знаешь, откровенная клевета, происки завистников и недоброжелателей. Мы таким не доверяем и не дергаемся, просто замираем и ждем, что рассосется само. Опасно? Без сомнений. Но спотыкаться на каждой жалобе, поданной не официальным образом, через вот эту вот приемную, не будем. Людишек много, а моя семья в единственном числе. Если я буду херней себе уши забивать, при этом глазами видеть абсолютный штиль, спокойствие или поведенческий паритет, то долго не протяну. Плавали с чикой, прошли с Женькой через все. Даже развелись, нечаянно прислушавшись к тому, что добрые люди за нашими спинами говорили. Так что, если есть, что сказать или о чем поведать, являемся лично и докладываем по всей форме. Кофе и печенье в этом доме всегда по такому случаю найдутся, да и слушать я люблю, опять же…

— Работа такая, — заканчиваю реплику вместо него.

— Смышлёный! А твой отец хорош, но выглядел, только между нами говоря, охерительно смешно. Гриша и странно всплывший компромат! Гриша!!! — Смирнов по слуховым ощущениям отзывается сейчас об отце, как о большом специалисте и суперпрофессионале, но в то же время добавляет сальности относительно него. — Наш славный и помешанный на справедливости Гриша, который, прежде чем совершить законное правонарушение, три раза обернется через левое плечо, чтобы при предупредительном плевке никого случайно не задеть. А ты, видимо, не пошел в отца, но… — осекается