Дом душ - Артур Ллевелин Мэйчен

– Мой дорогой Филлипс, вы живое подтверждение истинности аксиомы о том, что крайний скептицизм равнозначен банальному легковерию. Но как насчет того, чтобы расшифровать надпись?

– Я расшифрую что угодно, – заявил Филлипс. – Не верю в неразрешимое. Эти знаки любопытны, однако я не в силах даже помыслить о том, что они непостижимы.

– Тогда заберите штуковину с собой и сделайте с ней все, что сумеете. Она начала преследовать меня во сне и наяву; такое чувство, будто я слишком долго смотрел в глаза Сфинксу.

Филлипс удалился, положив табличку во внутренний карман. Он не сильно сомневался в успехе, поскольку разработал тридцать семь правил для расшифровки надписей. Однако прошла неделя, и когда этнолог опять пришел повидаться с Дайсоном, на его лице не было и следа торжества. Он застал друга в состоянии крайнего раздражения, расхаживающим взад-вперед по комнате, как человек, охваченный бурными эмоциями. Литератор вздрогнул и обернулся, когда открылась дверь.

– Ну что, – сказал Дайсон, – получилось? В чем смысл?

– Мой дорогой друг, жаль в этом признаваться, но я потерпел фиаско. Я тщетно перепробовал все известные стратегии. Я даже проявил назойливость и обратился к приятелю из музея, но он, хотя и является большим авторитетом в этом вопросе, вынужден был объявить, что бессилен. Я почти готов согласиться с идеей, что это какой-то обломок исчезнувшей расы – фрагмент другого мира, отличного от нашего. Я не суеверный человек, Дайсон, и вы знаете, что мне не свойственны даже благородные заблуждения, но повинюсь, я страстно желаю избавиться от этого маленького прямоугольника из черного камня. Честно говоря, у меня выдалась тяжелая неделя; ваша скрижаль кажется мне троглодитской и вызывает отвращение.

Филлипс достал табличку и положил на стол перед Дайсоном.

– Кстати, – продолжил этнолог, – во всяком случае, в одном я был прав: она была частью какой-то коллекции. На обороте есть клочок грязной бумаги, – вероятно, все, что осталось от ярлыка.

– Да, я заметил, – проговорил Дайсон с глубочайшим разочарованием. – Без сомнения, бумага – это ярлык. Но поскольку меня не очень волнует, откуда взялась табличка, и я лишь хочу узнать, что означает надпись, я не обратил внимания на бумагу. Полагаю, это безнадежная загадка, и все же она, несомненно, имеет величайшее значение.

Вскоре после этого Филлипс ушел, а Дайсон, по-прежнему подавленный, взял табличку и небрежно перевернул. Ярлык настолько запачкался, что казался просто размытым пятном, но пока Дайсон машинально и в то же время внимательно его рассматривал, взгляду литератора открылись карандашные линии, и он склонился над скрижалью с пробудившимся интересом, вооружившись лупой. С нахлынувшим раздражением Дайсон обнаружил, что немалая часть ярлыка и впрямь оторвана, вследствие чего с трудом можно разобрать лишь случайные слова или обрывки слов. Сначала он прочел что-то похожее на «инроуд», а затем ниже: «…ха с каменным сердцем» – остальное сгинуло вместе с исчезнувшим фрагментом ярлыка. Но в один миг разгадка пришла сама собой, и литератор захихикал от колоссального удовольствия.

– Конечно, – сказал он вслух, – это не только самый очаровательный, но и самый удобный квартал во всем Лондоне; вот он я, наблюдаю за происшествиями на примыкающих улочках, забравшись на самый верх своей сторожевой башни.

Он торжествующе выглянул из окна на противоположную сторону улицы, где располагались ворота Британского музея. Уличный художник, пристроившись у стены этого симпатичного заведения, вооружился мелом и рисовал на тротуаре яркие картины, выпрашивая похвалу и медяки у прохожих, веселых и серьезных.

– Это, – проговорил Дайсон, – более чем восхитительно! Судьба послала мне художника.

Художник, рисующий на тротуаре

Как ни отрицал мистер Филлипс свой интерес, как ни похвалялся тем, сколь высокие и обширные стены здравого смысла воздвиг вокруг себя, в нем взыграло жгучее любопытство относительно дела сэра Томаса Вивиана. Хотя ради друга этнолог сохранял невозмутимый вид, его рассудок не мог должным образом противостоять выводу, который высказал Дайсон, – а именно, что вся эта история выглядела загадочно и скверно. Оружие исчезнувшей расы, рассекшее важнейшие артерии; «красная рука», символ омерзительной веры, указующий на убитого; и табличка – которую Дайсон, по его словам, рассчитывал найти и нашел – с древним изображением проклятой руки, да к тому же с подписью на языке, по сравнению с которым самая древняя клинопись казалась вчерашним днем. Кроме того, были и другие моменты, которые мучили и сбивали с толку. Как объяснить найденный под трупом нож, обнаженный и незапятнанный? Намек на то, что «красную руку» на стене нарисовал некто, живущий во тьме, заставлял Филлипса трепетать от безотчетного и беспредельного ужаса. Поэтому ему на самом деле было весьма интересно узнать, что случится дальше, и дней через десять после того, как табличка вернулась к хозяину, этнолог вновь навестил «человека-тайну», как в мыслях называл своего друга.

Прибыв в суровую, аскетичную обитель на Грейт-Рассел-стрит, Филлипс обнаружил, что моральный климат этого места преобразился. Раздражение Дайсона сгинуло без следа, беспокойные морщины на челе разгладились; он сидел за столом у окна и глядел на улицу с выражением мрачного удовлетворения, а перед ним лежали нетронутыми стопки книг и бумаг, на которые он не обращал ни малейшего внимания.

– Дражайший Филлипс, как я рад вас видеть! Извините за эту перестановку. Придвиньте свое кресло сюда, к столу, и попробуйте замечательную махорку.

– Благодарю, – сказал этнолог. – Судя по аромату дыма, она для меня крепковата. Но что, ради всего святого, происходит? На что вы смотрите?

– Я на сторожевой башне. Уверяю вас, пока я занят созерцанием этой красивой улицы и классическим изяществом музейного портика, время течет незаметно.

– Ваша способность изрекать бессмыслицу не перестает меня удивлять, – ответил Филлипс. – Лучше скажите, удалось ли вам расшифровать табличку? Вот что мне интересно.

– В последнее время я не уделял табличке особого внимания, – признался Дайсон. – Полагаю, спиральный алфавит подождет.

– Вы серьезно? А что насчет убийства Вивиана?

– Ага, оно вас все-таки увлекло! Что ж, в конце концов, не будем отрицать, что история странная. Но вам не кажется, что слово «убийство» звучит как-то слишком резко? Несомненно, от него попахивает объявлениями о розыске, которые публикует полиция. Возможно, я слегка декадент, но не могу не искать то самое, безупречное слово. Например, «жертвоприношение» – термин куда более утонченный, чем «убийство».

– Я окончательно сбит с толку, – проговорил Филлипс. – Не имею даже приблизительного представления о том, каким путем вы намерены продвигаться в этом лабиринте.

– Думаю, очень скоро вся история сильно прояснится для нас обоих, но не уверен, что вам понравится услышанное.

Дайсон снова раскурил трубку и откинулся на спинку