Дом душ - Артур Ллевелин Мэйчен

ранним вечером, задолго до того, как произошло убийство; или же – попрошу вашего внимания, Филлипс, – ее нарисовал тот, кому непроглядная тьма знакома и привычна; тот, кому неведом всеобщий страх перед веревкой!

Еще кое-что: в кармане сэра Томаса Вивиана нашли любопытное письмо. Конверт и бумага совершенно обычные, на марке штемпель Западно-Центрального почтового района. К содержанию обращусь позже, поскольку самое примечательное в этом письме – то, каким образом запечатлен текст. Адрес на внешней стороне написан аккуратным почерком, мелким и разборчивым, а вот строчки самого письма как будто вышли из-под пера перса, изучившего английский алфавит. Текст в нем расположен вертикально, буквы причудливо искажены, а изобилие черточек и завитков и впрямь напомнило мне восточную каллиграфию, хоть я без труда разобрал написанное. Однако – тут как раз и возникает проблема – когда обыскали жилетные карманы мертвеца, в одном из них нашли записную книжечку, почти целиком исписанную карандашом. Записи касаются, в основном, вопросов частного, а не профессионального характера: предстоящие встречи с друзьями, мысли по поводу театральных премьер, адрес хорошего отеля в Туре и название нового романа – никаких личных секретов. И все страницы заполнены в манере, абсолютно идентичной письму, которое нашли в кармане сюртука убитого! Различий едва хватило, чтобы эксперт поклялся, что это писал не один и тот же человек. Я просто зачитаю вам отрывок из показаний леди Вивиан, который касается манеры письма; у меня с собой вырезка из газеты. Вот послушайте, что она говорит: «Я была женой покойного на протяжении семи лет; среди адресованных ему писем я не заметила ни одного с почерком, хоть отчасти напоминающим тот, что есть на представленном конверте, и такого почерка, как в продемонстрированном письме, я тоже ни разу не видела. Я не замечала, чтобы мой покойный супруг пользовался записной книжкой, но уверена, что заметки в ней и впрямь сделаны его рукой; моя уверенность основана на том факте, что в мае прошлого года мы останавливались в отеле „Дю Фезан“ на рю Рояль в Туре – по адресу, указанному в книжке; я помню, как ему прислали роман „Часовой“ около шести недель назад. Сэр Томас Вивиан не любил пропускать театральные премьеры. Его обычный почерк совершенно не похож на тот, которым он писал в этой книжке».

И теперь, наконец, мы возвращаемся к письму. Вот его факсимильная копия. Я заполучил ее благодаря доброте инспектора Клива, которого развлекает моя игра в сыщика. Прочтите это, Филлипс; вы сказали, что интересуетесь непонятными надписями; вот вам материал для расшифровки.

Мистер Филлипс, вопреки собственной воле увлекшись странными обстоятельствами, о которых поведал Дайсон, взял листок и изучил его очень внимательно. Почерк действительно был до крайности причудливым и, как заметил Дайсон, производил почти такое же впечатление, как персидский алфавит, хотя написанное читалось без всяких затруднений.

– Прочтите вслух, – попросил Дайсон, и Филлипс подчинился.

«Рука указывала не напрасно. Послание звезд больше не тайна. Странным образом черные небеса исчезли (или были украдены) вчера, но это неважно, ибо у меня имеется звездный глобус. Наша прежняя орбита не изменилась; вы вспомнили номер моего знака или желаете назначить какой-нибудь другой дом? Я побывал на обратной стороне луны и могу вам кое-что продемонстрировать».

– И что вы об этом думаете? – спросил Дайсон.

– Выглядит как полная абракадабра, – проговорил Филлипс. – По-вашему, в ней есть смысл?

– О, несомненно: письмо отправили за три дня до убийства; его обнаружили в кармане убитого; оно написано фантастическим почерком, который сам убитый использовал для своих личных заметок. Все это каким-то образом связано, и, на мой взгляд, в обстоятельствах дела сэра Томаса Вивиана кроется некая омерзительная тайна.

– Какая же у вас теория?

– Что касается теорий, то я все еще на весьма ранней стадии и избегаю преждевременных выводов. Но думаю, что сокрушил вашу версию про итальянца. Еще раз скажу вам, Филлипс: сдается мне, эта история дурно пахнет. Я не могу последовать вашему примеру и разделить вашу железную уверенность в том, что те или иные события попросту не могут случиться, потому что до сих пор ни разу не случались. Вы же заметили, что первое слово в письме – «рука». Мне кажется – в сочетании с тем, что мы знаем о рисунке на стене, и с тем, что вы сами мне поведали об истории и значении этого символа, его связи со старым как мир поверьем и суевериями далеких и смутных эпох, – все это свидетельствует о некоем коварстве; во всяком случае, я так вижу. Нет, я не отказываюсь от слов, которые сказал вам отчасти в шутку тем вечером, когда мы отправились прогуляться. Нас окружают таинства, по сути своей как порочные, так и благие, и я убежден, что мы живем и торим пути свои в неизведанном мире, где существуют пещеры, тени и обитатели сумерек. Вполне возможно, в определенных случаях человеческую эволюцию можно обратить вспять – и я верю, что некое ужасное знание еще не умерло.

– Вы меня запутали, – посетовал Филлипс. – Кажется, этот случай вас странным образом заинтересовал. Что же предлагаете делать?

– Дражайший Филлипс, – ответил Дайсон, сменив тон на более легкомысленный, – боюсь, мне придется в некотором смысле опуститься на дно. Предвкушаю визиты к ростовщикам, да и владельцами пивных пренебрегать нельзя. Я должен привить себе вкус к дешевому элю; махорку я уже люблю и уважаю всем сердцем.

В поисках исчезнувших небес

На протяжении многих дней после беседы с Филлипсом мистер Дайсон решительно следовал в своих поисках тем единственным курсом, который сам же и наметил. Непреодолимое любопытство и врожденное стремление к неведомому были мощными стимулами, но в истории со смертью сэра Томаса Вивиана (ибо слово «убийство» теперь слегка смущало Дайсона) кое-что показалось ему не просто любопытным. «Красная рука», нарисованная на стене; смерть от кремневого орудия; невероятное сходство между почерком, которым было написано письмо, и фантастическим алфавитом, который доктор оберегал, словно некую священную тайну, чтобы с его помощью делать тривиальные заметки, – все эти разрозненные, непохожие друг на друга нити сплелись и породили в разуме литератора странный, таинственный узор с преобладанием жутких, смертоносных образов с расплывчатыми очертаниями, похожих на гигантских персонажей с колышущегося старинного гобелена. У Дайсона имелись кое-какие догадки относительно смысла письма, и в решительных поисках исчезнувших «черных небес» неутомимый следователь истоптал переулки и темные улочки центрального Лондона, познакомился с ростовщиком и стал завсегдатаем самых убогих пивнушек.

Долгое время усилия оставались бесплодными, и Дайсон трепетал при мысли о том, что