Печать мастера - Тайга Ри

что каждое сказанное им слово – записывается жетоном и передается Наставникам – именно поэтому они точно знают, что в каждое мгновение происходит на острове.

Он бы рассказал, что даже то, куда Шестнадцатый ходит за день – записывается все в виде карты. Чтобы управлять умами – нужно изучать, и их изучали тщательно. Это не считая поверхностной проверки менталистами раз в четыре декады.

Пятый вздохнул, прикусывая губу.

Решения он так и не принял. Быстрый ум, странное воспитание, странные принципы – Шестнадцатый ходил, как чернь, но при этом использовал приборы, как сир, а писал, как Наследник клана. При этом он не знает элементарных вещей, как будто вырос в лесу или пустыне. То, что им показали маги памяти – кусочки, мозаика воспоминаний Шестнадцатого, не сделала его понятнее и ближе. Наоборот. Многих забрали на остров в детстве, и, проведя тут десять зим, они не покидали его никогда. А Шестнадцатый был чужим. Чуждым, из того мира, который был потерян для каждого из них.

Друг или враг? Кем станет для него Шестнадцатый? Врагов у него и так достаточно – и ещё один новый не изменит расклад, а вот друзей…

Пятый вздохнул. Притворяться иногда так утомительно. Он бы хотел иметь кого-то, с кем можно молчать. Не говорить – нет, за каждое слово придется платить. Молчать. Глядя глаза в глаза. И знать, что тебя понимают и принимают.

Если бы он был уверен, что Шестнадцатый обычный ученик, он бы рассказал ему негласные правила поведения, рассказал, чего опасаться, чего избегать и каких ошибок не делать.

– Великий спаси и сохрани, и огради от всякого зла… – протянул Пятый нарочито громко, нараспев, качнувшись из стороны в стороны, когда Седьмой ученик проходил прямо под крышей, на которой он пристроился.

Да, он бы рассказал. И помог. Он же не плохой. Нет, не плохой. Это остров его таким сделал.

Но пока слишком мало времени для наблюдения – прошла всего декада, и слишком много странностей. Он – подождет. Будет наблюдать, изучать и – провоцировать. Может быть…

Пятый осекся, чтобы не спугнуть мысль, которая теплой птицей забилась в груди. Чтобы не испортить. Когда чего-то хочешь так сильно, что страшно даже думать об этом.

Может…может Великий на самом деле услышал его молитвы и послал ему то, о чем он так давно просил?

* * *

Обедать одному Косте не понравилось.

Пятый – раздражал, но за декаду он как-то незаметно привык к назойливому и постоянному вниманию рядом, и сейчас, сидя в одиночестве за большим столом, чувствовал себя голым. Столы были рассчитаны на троих – и ученики сидели по трое, двое или пятеро, сдвинув пару столов вместе.

Коста развернул салфетку, тщательно расправил на коленях и опустил руки в чашу с теплой водой, чтобы вымыть руки – после первого дня куратор Сейши сделал ему строгий выговор за манеры, проявленные за столом, и заставил заучить десятистраничный пергамент с основами этикета. Наизусть. И сообщил, что в следующий раз, если поведения личного ученика будет не подобающим, он лишиться обеда или ужина.

Кормили тут вкусно, и Коста с большим трудом удерживался от того, чтобы не тащить остатки обеда в комнату и не прятать в тумбу. За это Сейши обещал отдельное и очень строгое наказание: «Привычки нищего нужно выбивать из натуры палками и наказаниями, иначе будет слишком поздно».

Разговаривать за едой было запрещено – и только стук приборов и шелест салфеток, нарушали царившую в столовой тишину.

Коста тихо вздохнул – Пятый умудрялся переговариваться даже тут, рисуя иероглифы соусом на тарелке и требовательно стучал по краю пиалы в ожидании ответа.

Пятый ставил его в тупик. То, как вел себя, как подавал, как действовал, все это не укладывалось в то, каким его видел Коста. Точнее, каким его видела кисть.

Тушь никогда не врет. Лист белый – тушь черная. Линию, нарисованную единожды не исправить. Пергамент не дает вторых шансов. На портретах учеников, которые Коста тщательно собирал неделю, Пятерка выглядел иначе.

Старше. Взрослее. Более усталым. Со скорбными складками вокруг рта и без своей неизменной дурацкой улыбки. Собранным, напряженным, расчетливым, готовым отражать любое нападение, но при этом – чистым. Единственное, что Коста мог точно сказать про Пятого – тот точно верил в Великого и был… не испорчен, чтобы это слово ни значило.

Коста положил кусочек нежной рыбы в рот и тщательно прожевал. Вкус был незнакомым – в северных водах такой не водилось.

Весь вопрос в том – чему верить. Глазам своим или своим рисункам. Ощущениям или тому, что тебе так настоятельно показывают? Пятый, пятый, пятый… какой ты на самом деле?

«Дзинь».

С соседнего столика – через два, кто-то уронил прибор на пол – конечно, Семнадцатый. Коста равнодушно наблюдал, как сосед-по-комнате, который-так-и-не-стал-другом, выбирается из под стола, стремительно краснея.

С приборами Семнадцатый обращался из рук вон плохо. Видимо Шрам, в отличие от Сейши, не настолько щепетильно относиться к правилам этикета у своих учеником.

Семнадцатого Коста вычеркнул. Безжалостно. Без колебаний, сомнений, или дополнительных шансов. Рисунок соседа по комнате был перечеркнут наискось – «не годен». Не прошел проверку. Таких портретов у него было восемнадцать – на каждого из со-учеников. Пометки, понятные только ему одному Коста делал красной тушью.

Дважды Коста замечал, как кто-то роется в его вещах в комнате. Пергаменты в тумбочке лежали не так, как сворачивал их он сам – рисунки изучали. Тонкий волосок, приклеенный снизу дверки, показал уже точно, что он не ошибся. Поэтому новых набросков он больше туда не клал, найдя временное место в ограде, где камень ходил туда-сюда, раствор осыпался от дождей и можно было прятать вещи, завернутые в платок. Но для постоянного это место не подходило.

Мало того, что Семнадцатый рылся в вещах, так и рисунок «Мистрис в фиолетовом», который он рисовал по описанию соседа для него – тоже, как оказалось, был предметом торга – потому что на следующий же день Коста обнаружил его у Третьего ученика и его завалили требованиями рисовать.

И, хотя Семнадцатый не признался ни в чем, Коста вычеркнул его с пометкой «доверия не достоин», которую жирно написал на портрете из вредности, чтобы тот, кто снова залезет в ящик не узнал о себе ничего нового, кроме правды.

А если правда кому-то не понравится, разве в этом его вина?

Закончив обед, Коста сложил посуду на поднос, накрыл салфеткой и размял пальцы – это часть процесса была самой сложной для него