Печать мастера - Тайга Ри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коста скривился.
То «чудо в фиолетовой мантии» он рисовал Семнадцатому, когда ещё хотел общаться и быть полезным, по его настойчивой просьбе. Мистрис на пергаменте вышла сочной, игривой и веселой – точно как заказывали. Но кто знал, что этот свиток Семнадцатый отдаст другим ученикам в обмен на услугу, и теперь его осаждали со всех сторон – каждый хотел себе «личную ночную мистрис», только чтобы на этот раз на ней было поменьше надето, мантию можно не рисовать, цвет волос изменить, увеличить губы, сделать томным взгляд и… Тьфу. Если бы мастер Хо был жив, то точно выдал бы подзатыльник за такое использование кистей.
– Больше не рисую, – отрезал Коста кратко.
– Я расплачусь, – Толстяк облизнул губы. – Не останешься в накладе. У тебя же плохо с артефакторикой? Точнее совсем никак – можно поднять балл… Только чтоб такая же вышла – как живая, чтоб и смотрела на меня как живая и улыбалась, но чтоб одежды поменьше или совсем не было…
– Не рисую, – повторил Коста сухо.
– Не понял… это сейчас ты, – толстый палец ткнул вверх, – отказываешь – мне?
– Не-ри-су-ет, – повторил Пятый с отчетливым удовольствием, улыбаясь. И ещё раз, громче, проорал так громко, что вспорхнули птицы с другого края крыши. – НЕ-РИ-СУ-ЕТ! НИКАКИХ БОЛЬШЕ ГОЛЫХ БАБ!
На них обернулись все, кто был перед корпусом – ученики, пара слуг, и один в форме помощника Учителя, и посмотрели наверх.
Коста просто обреченно закрыл глаза. «Пятый!»
– Он хотел голую бабу, – ткнул Пятый пальцем вниз, показывая на стремительно багровеющего Толстяка, – МЫ! Голых баб не рисуем! – пояснил он сразу всем – четко и внятно. – Разве я не прав? – обернулся к нему Пятерка.
Коста тихо едва слышно застонал.
Толстяк чиркнул пальцем по горлу, изображая первый узел режущего плетения, и, глядя точно в глаза Косте, прошипел:
– До первой тренировки, нищеброд… И ты, и твой дружок…
– Цок-цок, цок-цок, – улыбка Пятого стала такой широкой и сияющей, что, казалось, лицо сейчас треснет. – Цок-цок, цок-цок, – постукивал он браслетами блокираторами на запястьях друг о друга. – Скоро снимут, скоро снимут… до первой тренировки…
Толстяк скрипнул зубами, развернулся, и стремительным шагом отправился к своим, который кучкой наблюдали за происходящим в другом конце двора.
Коста выдохнул. Вдохнул. Задержал дыхание. Досчитал до трех. Выдохнул ещё раз. Закрыл глаза, и только после пары глубоких вдохов и выдохов, нашел, что сказать. Орать на Пятого было совершенно бесполезно – эта стратегия не работала. Прошлый раз, он выставил его на посмешище дважды – первый раз, когда ляпнул то, что не нужно, и второй раз – когда просил прощения за то, что ляпнул.
Коста вздрогнул, вспомнив прошлый случай, когда Пятерка заливаясь слезами и заламывая руки, ползал за ним по всей столовой, громко умоляя простить его… орал так, что вызвали Наставников. И потом ему – Косте – пришлось долго объяснять, что он ничего не имел ввиду…
– Я же просил…
– Просил, – согласно кивнул Пятый и отодвинулся по крыше на ладонь.
– Ты же обещал…
– Обещал, – Пятый кивнул ещё раз и отодвинулся по крыше ещё на пару ладоней.
– Я же объяснял, почему не стоит так делать…
– Объяснял…
– И-и-и-и? – Прошипел Коста тихо.
– …ииии… – повторил Пятый и часто-часто заморгал. Большие глаза заблестели, ресницы намокли, рот приоткрылся.
– Не смей реветь! – Рявкнул Коста тихо.
– …Ууууу…. Я сказал что-то не то? Сказал что-то неправильное? Ты уже четыре раза с утра отказывался, когда к тебе подходили с такими предложениями… я же не знал… я не мог понять, что ты передумал! – закончил Пятый обиженно, резко подскочил на крыше – кусочки черепицы посыпались вниз, вытер нос и заорал. – МЫ ПЕРЕДУМАЛИ… МЫ РИСУЕМ!!!..
Коста зажал ему рот ладонью миг спустя.
– … фолых фаб… фсе сюда… – закончил Пятый тихо.
– Заткнись! Не смей орать!
– Не смей реветь, не смей орать… Ты же передумал…? – Взгляд Пятерки блестел невинностью и чистотой. – Не…?
– О-о-о… заткнись, просто заткнись. Ничего не говори. Ничего не произноси. Если хочешь что-то сказать, особенно обо мне – сначала спроси меня тихо, и я скажу, стоит ли… Ясно?
Пятерка закивал.
– Все понял на этот раз?
Пятерка кивал безостановочно. Семнадцатый, который стоял у доски рейтинга, смотрел на них с прищуром, потом поднял палец к голове – покрутил у виска и демонстративно сплюнул. Пятый послал ему в ответ сияющую улыбку и, совершенно не скрываясь, повторил свой излюбленный жест – «чтоб-ты-сдох-козел-и – чтоб-у-тебя-не-удались-экзамены-и-ужин-в-твоей-тарелке-был-пересолен».
Семнадцатый отвернулся и, склонившись, последовал за двумя учениками, как только его поманили следом.
Раньше Коста задавался вопросом, почему не ладят Пятый и Семнадцатый, если занимаются у одного и того же Наставника. Шрам нещадно гонял обоих, не выделяя никого из них. Но сейчас, пообщавшись декаду с Пятым, ответа на этот вопрос уже не требовалось.
– Ну за что мне это, Великий… – прошептал Коста, глядя в ослепительно голубое небо. – За что-то-о-о…
– Я…
– Молчи. Ничего не говори. Чтоб до ужина я тебя не видел, нет – до завтрака… просто оставь меня в покое, займись своими делами… у тебя же есть свои дела? – уточнил Коста, сполз с края, на нижний скат крыши, подтянулся, прыгая на ветку, повис и спрыгнул вниз.
* * *
Как только Шестнадцатый ушел, Пятый уселся в позу медитации и сложил руки на груди, как для молитвы. Если кто-то поднимет голову вверх – все увидят одно и то же – блаженный молится – и просто скользнут взглядом по привычной картине и сразу забудут.
Улыбка с его лица сползла – он вообще уставал улыбаться так много и так часто. Улыбаться, когда ругают, улыбаться, когда бьют, улыбаться, когда хочется плакать. Улыбаться, чтобы выжить на этом проклятом всеми богами острове, куда он не просился.
Пятый погладил жетон на груди с выбитыми символами – «порядковый номер, круг, доступ и…слежка».
Он так и не решил насчет Шестнадцатого – это новая игра Наставников, или реальный ученик. Вполне возможно, что нового игрока ввели в середине обучающего процесса, чтобы посмотреть, что будут делать ученики – как взаимодействовать и какие коалиции строить, но тогда почему такого слабого?
Пятый снова погладил жетон на груди.
Если бы он был уверен, что Шестнадцатый такой же, как он – случайно попавший сюда, который хочет того же самого – выжить, они могли бы составить «двойку». «Двойку худших» – Пятый хмыкнул про себя. Если он был уверен, что новый ученик не очередная проверка, он бы сказал ему,
