Иван Кондарев - Эмилиян Станев

— Ничего, и он тоже наш человек, — вздохнув, заметил сын.

— Итак, пока я буду плясать кадриль с наследством, ты не выпускай из рук девушку. Никола и Даринка будут плясать под нашу дудку. Немного погодя я снова пойду к ним проверять счета, а ты, когда будешь возвращаться после обеда, загляни к Николе в магазин. Дело огнеопасное, всякое может случиться, — заключил старик.

К вечеру уже весь город знал, что хаджи Драган при смерти. По городу поползли слухи насчет золота доктора Янакиева, отданного на хранение старому богачу. Шушукались, что золото это выкрал Никола, раз старика разбил паралич и он потерял сознание, что Манол Джупунов всякими хитростями прибрал это золото к рукам, и всякое другое, но никто не говорил о банкротстве. Состояние старого Драгана по-прежнему оставалось безнадежным, и два дня спустя Никола, посоветовавшись с Христакиевым, телеграфировал брату и сестре, чтобы они приехали в К. Только зять не получил телеграммы. Над магазином появилась новая вывеска. Вместо «Драган Хаджи драганов и сын» там было написано только «Никола Хаджидраганов».

В иные годы Костадин не возвращался с виноградника домой до тех пор, пока не закончится сбор винограда, но теперь он каждый вечер, вскочив на коня, мчался ночью в город к молодой жене. На следующий день приезжал нервный, невыспавшийся, ругал сборщиц и батрака и сам работал за троих.

Ему бы следовало привезти Христину в Караорман: она бы готовила еду для работников, да и могла бы поразвлечься немного — их соседи по винограднику приезжали на сбор урожая целыми семьями. Но сама мысль, что он будет спать с нею, когда за стеной храпит батрак, внушала Костадину отвращение. С другой стороны, как ни ужасно это было, его начинало серьезно беспокоить все более заметное сближение между Манолом и Христиной. Подчеркнутая любезность брата по отношению к Христине, его готовность ей угодить, масленый взгляд его бараньих глаз — все это казалось ему непристойным. Между ними скоро установилась какая-то интимная связь, словно бы их связывала общая тайна. Костадин сознавал, что перебарщивает в своих подозрениях, оскорбительных и для него и для жены, но при своей нравственной чистоте и строгости он не мог не беспокоиться. По этой причине во время сбора винограда он постоянно сновал верхом на лошади из Караормана в город и обратно. Надо было до рассвета подниматься с теплой супружеской постели, когда тело его, уставшее от работы и любовных утех, нуждалось в крепком, здоровом сне, и трястись двадцать километров, приезжать измученным, как и его лошада, и снова браться за работу. Он похудел и стал нервным. Наконец, когда последняя бочка сока была отправлена в город, он предложил жене и матери приехать на виноградник. И вот около десяти часов утра он увидел приближающийся к сторожке легкий экипаж.

День был ясный, но прохладный. Из подвала доносился кисловатый запах виноградных выжимок. Батрак Лазо первым заметил, что вместо Янаки на козлах сидит чужой человек, и сказал Костадину:

— Должно быть, что-то случилось. Ваши едут, но везет их кто-то другой. Смотрите, машут!

Костадин, который эту ночь провел на винограднике и чувствовал себя куда бодрее и спокойнее, оставил у чешмы котел для варки ракии и, обеспокоенный словами Лазо, побежал встречать мать и жену.

— А где Янаки? — еще издалека спросил он.

— Манол оставил его дома, он ему зачем-то нужен. А тут подвернулся этот человек — он тоже ехал сюда. — Джупунка глазами указала на козлы, где сидел пожилой, лет пятидесяти, мужчина. Он держал корзину с провизией и осторожно направлял лошадь на узкую, заросшую кустами шиповника дорожку.

Как только Костадин увидел лицо жены, обрамленное белой косынкой, подчеркивавшей смуглость ее кожи, порозовевшей от езды, черные улыбающиеся глаза, которые говорили о чем-то таком, что было понятно только им двоим, и услышал ее милый голос, Костадин забыл все свои подозрения и, как это бывает с большинством ревнивцев, стал упрекать себя за мнительность.

Он оставил мать осматривать домик и убранные виноградники, зная, что никто и ничто не в силах помешать ей поворчать, выразить недовольство по каждому пустяку, и, прочитав на лице жены, что ей хочется ему что-то рассказать, повел ее под развесистый орех; плоды с него были уже сбиты, и кучами валялась гниющая скорлупа.

— Почему Манол оставил Янаки дома? — спросил он, уверенный, что именно об этом она хотела ему сказать.

— Они собирались перевозить какие-то товары. А знаешь новость? Хаджи Драгана окончательно парализовало прошлой ночью, и в городе такое говорят…

— Что говорят-то?

— Да насчет брата твоего, Манола. Говорят, он взял золото доктора Янакиева у Николы и поэтому дедушка Драган получил удар. Об этом мне моя мама рассказала, когда я наведалась к ней утром.

Костадин уставился на нее, ошарашенный.

— Он взял его золото? Ну и ну!

— Да пустая болтовня это. Людям делать нечего. Даже если и взял, то заплатил же он за него. А как иначе? — с возмущением сказала Христина. — Ну а тебе-то что? — спросила она мужа, заметив его мрачный взгляд.

— Тебе известно, действительно взял он это золото или нет? Ты что только что сказала? Ну-ка, повтори!

— Откуда мне знать? Может, и правда. Но почему ты на меня так смотришь, словно я в этом повинна? Говорю, что слышала, — ответила Христина, испуганная его побагровевшим лицом с набухшей на лбу веной.

— Неужто тебе безразлично, так это или нет? А что, если это правда?

— Ну и смешной же ты, Коста! — с улыбкой сказала она в ответ на его гнев. — Твой старший брат человек практичный. Разве я знаю его торговые дела? Ну даже если он взял золото, так ведь он же его не украл! Ты-то чего кипятишься?

— Ты не понимаешь, что говоришь! Это золото хранилось по завещанию, им нельзя торговать. И если Манол его взял, значит — хитростью, заплатил за него часть нашего капитала. — Ах, вот оно что! — вдруг воскликнул он и ударил себя по лбу. — Так, значит, это и есть та самая сделка, о которой все время намекала мама! — И, оставив жену одну, Костадин побежал к домику, откуда доносился голос Джупунки.

— Что это за сделка, на которую ты мне как-то намекнула, мама? — спросил он ее от двери.

— Какая сделка?

— Та самая, про которую ты говорила, что она даст возможность заработать большие деньги.

— Что тебе взбрело в голову? Да место ли тут для таких разговоров?

— Ты слышала, что говорят в городе?

— Ну, слышала. Большое дело! На чужой роток не накинешь платок…

— Я спрашиваю тебя: это и есть та самая сделка?

Джупунка насмешливо глядела на него, дивясь его гневу.

— Если он это сделал, мы опозорены перед всем городом. Так вот почему он не доверял мне торговые книги, вот почему морочил мне голову.

— Ну-ка, не кричи! Если что хочешь сказать, так говори ему, а не мне. — Рассерженная старуха глазами показала, что их слушает Лазо. Батрак прилаживал лестницу, чтобы забраться на чердак.

Весь день Костадин был мрачный. В голове его роились горькие думы. Брат им попросту играет, хочет одурачить его… Взял золото — и зачем оно ему, как можно на нем заработать? И ему не стыдно перед людьми? А если те, на кого возложено исполнение завещания, заведут против него дело, ведь весь город обрушится на них. Как Христина не понимает этого? «Он же уплатил за него», — вот оно, женское здравомыслие! Мать его такая же, как Манол, — краснеть за его дела не станет… Не прошло еще и недели после того, что натворила Райна, и новый скандал. И с Миряном опять скандал. Манол — обманщик, бесчестный человек, он срамит его перед людьми, и так будет всю жизнь… Почему Костадин до сих пор не отделился, почему согласился подождать и так легко поддался на уговоры? Все ради Христины, ради свадьбы… от нетерпения поскорее жениться на ней!..

Предчувствие, что он никогда не осилит Манола, камнем навалилось ему на сердце. Он торопливо принялся готовить котел для ракии, которую Лазо должен был варить, подвесил связки отборных гроздей винограда, чтоб сохранились до зимы, и готов был возвращаться в город, но Джупунка, которая не была здесь с прошлого года, нашла для себя сотню дел: надо побелить комнаты, обобрать начисто лозы — на них еще кое-что оставалось. Она приказала батраку приготовить известку, вычистить чердак, гоняла его туда-сюда и без конца ругала. Властная и упрямая, она, чтобы показать снохе пример, отдавалась своим делам с остервенением, не переставая ворчать и попрекать. Ни просьбы, ни сердитая воркотня Костадина, ни насмешливые улыбки Лазо не могли заставить ее отказаться от своего намерения. И они вместо того чтоб отправиться в город к четырем часам, как рассчитывал Костадин, тронулись в путь в половине шестого, уже почти в сумерках. Костадин запряг в легкую коляску пару лошадей; они ехали быстро. Костадин молчал и слушал, что говорят женщины. Рядом с шоссе, в глубоком ущелье, шумела и пенилась меж громадных камней река, покрытые легким инеем леса дремали, а над косматыми верхушками деревьев блестели мелкие осенние звезды.