Иван Кондарев - Эмилиян Станев

— Почему вы мне не написали? Неужели я должен был узнать об этом последним, Тони?

Таким же образом, с тем же благородным смирением, видимо, встречал он и свои проигрыши в игре. Трагический человек, траурно-печальный и суеверный… Александр Христакиев, однако, знал, что с ним рано или поздно он найдет общий язык; ведь тот увидит, что представляет собой его зять, а всю вину он свалит на Николу и Даринку, если еще не сделал этого. «Значит, вы лишаете меня финансовой поддержки, настраиваете против меня мое дитя, обручаете его, чтобы я не мог оказывать на него влияния, навсегда отрываете мою дочь от меня — ее отца!» Но скандал разразится позже, когда он узнает, что дочь пока отказывается требовать свою долю наследства, поскольку ее милый дядя, этот болван Никола, находится в затруднительном положении… Христакиев был убежден, что Никола будет молчать, будет молчать и Даринка. Но не переборщил ли он? В те два дня, когда отец его приводил в порядок счета Николы, он заходил к Хаджидрагановым дважды на дню — и утром, и после обеда, — используя создавшееся положение, чтобы, оставшись наедине с Антонией, подготовить ее к будущей роли, разжигая всеми известными зрелому мужчине средствами ее страсть. В этой нечистоплотной игре он, однако, умел сдерживать себя, хотя сгорающая от любопытства и стыда девушка сводила его с ума. Он решил не полагаться всецело на план отца, потому что при всей его тактической обоснованности этот план полностью не гарантировал его брака. Многие считали Александра ленивым, да и сам он не прочь был похвалиться этим, потому что леность — это признак добродушия… но это была обманчивая черта его характера. Если он принимал какое-то решение и начинал приводить его в исполнение, он не останавливался ни перед чем и выявлял вдруг непредполагаемую находчивость, энергию и, главное, дерзость…

В тот день рано утром, после неспокойной ночи, когда он все обдумал в последний раз, Александр Христакиев отправился к отцу в контору и спросил его, не нашел ли он среди бумаг дедушки Драгана какой-нибудь описи его личных ценностей и денег. Оказалось, что такая опись действительно существовала, однако Никола изъял ее, чтобы скрыть кражу акций и денег, и теперь потребовалось на всякий случай подготовить новую опись, чтоб под нею подписалась и бабушка Поликсена. Христакиев отчитал отца и сразу же направился в магазин Хаджидрагановых, нашел там в конторе Николу и без всяких церемоний потребовал незамедлительно передать ему опись. Никола отрицал существование такой описи вообще, но Христакиев напомнил ему, что закон предусматривает двухлетнее тюремное заключение за уничтожение подобных документов, а бабушка Поликсена — старая женщина, и на ее память полагаться нельзя.

— Представь себе, что вдруг это получит огласку и твой зять ухватится за эту историю с монистами и их кражей. В каком положении окажется тогда мой отец?

Никола заморгал, как мальчишка.

— Новую опись надо сделать так, чтоб твоя мать осталась с убеждением, будто ничто не пропало из отцовского ящика. Что касается драгоценностей, то я нагоню на нее немного страху… — Христакиев подмигнул ему, чтобы сбить с толку, но и это не помогло — необходимо было нанести сокрушительный удар:

— Отец мой не только твой уполномоченный, но уполномоченный всей фирмы, а это значит, что он несет ответственность перед всеми наследниками. Я не позволю его компрометировать!

Никола вытащил из ящика стола старую толстую тетрадь в желтом кожаном переплете. Христакиев завернул ее в только что купленную газету и унес с собой. Он тут же отправился в почтово-телеграфное отделение и попросил редакции газет «Мир» и «Слово» поместить сообщение о его помолвке с барышней Антоанетой Тодоровой… Он избрал этот насильственный путь, во-первых, потому, что верил только фактам, и, во-вторых, потому, что был убежден: главный противник его женитьбы — Никола. И действительно, так оно и оказалось.

Никола назвал его вымогателем, хотел было сразу же отправить Антоанету к отцу, но старый Драган уже уходил из жизни, и для пререканий не оставалось времени. Что касается девушки, то она слепо выполняла указания Христакиева, а Даринка, сначала не понимавшая, почему ее муж так сердится, после того, как поговорила с ним, стала мрачной, и теперь судебный следователь знал, что она ненавидит его, ненавидит всем своим существом, оскорбленная темными помыслами его души, ненавидит его как врага их семьи и раскаивается, и презирает себя за то, что устраивала ему свидания с племянницей. Ведь он, используя Тони, вторгнется в их торговые дела, прижмет к стенке Николу, превратит его в своего слугу. Господи, как же она раньше не раскусила его, не поняла, что за хитрец этот человек…

День был холодный, но ясный, как это бывает в конце октября, когда солнце склоняется к закату уже к четырем часам; легкие перистые облака, словно раскиданные метлой по бледно-синей спокойной шири неба, отсвечивали серебром, а высоко над головой, как хлопья сажи, налетевшей с далекого пожарища, носилось стаями воронье. Прозрачный воздух был пропитан запахами осени, во дворах пламенели последние цветы, качали головками хрупкие хризантемы. Траурное шествие наполнило улицу топотом; волнами наплывал запах ладана, высоко над головами людей покачивался катафалк, и слышалось усердное пение священников. Наконец подошли к железным воротам церковного двора, и, пока гроб снимали с катафалка, чтоб внести его в церковь, люди сомкнулись в узкую и плотную колонну.

Действительно, получилось очень плохо: объявление о помолвке и некролог о хаджи Драгане были напечатаны одновременно. Жители города ожидали скандала, и это ожидание Христакиев читал на многих лицах. В конце концов, ему было совершенно все равно, что думают люди о его помолвке, зависть рождает злобу, а злоба — это единственное утешение громадного большинства никчемных людей, и нет ничего комичнее этих переживаний. Именно сейчас надо держать высоко голову не только перед своими согражданами, но и перед всей родней, чтобы не давать ни малейшего повода считать, что он чувствует себя виноватым. Виноватым? В чем?

Отпевание было долгим, Христакиев тяготился бесконечным стоянием в холодной церкви, купол которой сквозь цветные стекла пронизывали косые солнечные лучи. Наконец гроб вынесли и поставили у края свежевырытой могилы.

У гроба сгрудились близкие покойного и священники. Когда Александр Христакиев со шляпой в руке подошел к могиле, он остановился точно напротив адъютанта его величества, чтобы показать ему себя… Гвардейский капитан был в гражданской одежде, с почтительно-скорбным выражением красивого лица, на котором явственно проступали благоприобретенные непроницаемость и высокомерие. Камергерское выражение! Христакиев так готовился к встрече с этим человеком, желая составить о себе наилучшее впечатление, а что получилось? Александр больше всего рассчитывал на него, поскольку тот был адъютантом царя, и надеялся в какой-нибудь момент воспользоваться его связями, а сейчас убеждался, что от этих людей ничего ожидать нельзя.

Никола вообще не хотел его видеть. Даринка тоже. Заплаканная, расстроенная — не столько из-за смерти своего свекра, сколько из-за изъятия у ее супруга описи, она не раз спрашивала себя, а не поднимет ли Христакиев вопрос о драгоценностях и краже и не потребует ли однажды у Николы вернуть ему полагающуюся их часть. В черном крепе она была похожа на безутешную вдову после долгих бессонных ночей. Александр Христакиев старался не глядеть на нее. Во время отпевания он любовался своей невестой. Никогда еще не была она так хороша! Ее маленькие туфельки легко ступали по свежей, остро пахнущей, влажной земле, по нежной осенней травке, темно-зеленой и редкой. И мощное дыхание земли, и только что вырытая могила, приготовленная для ее любимого деда, — все это перемешивалось в его сознании с ее собственным запахом — молодой печеной кукурузы… Не хотелось вдыхать ни запаха ладана, ни горелого воска, ни слушать густые басы и козлиное блеянье священников, потому что это мешало ему сопоставлять эти два запаха; он был опытен ими и чудесным осенним днем, дарованным, казалось, милостью неба для погребения старика. Траур делал девушку как-то еще выше, она была бледна, заплаканные глаза ее были такие ясные, чистые; те же самые глаза, которые он заставлял туманиться, сейчас снова сияли чистотой девственности.

Отпевание продолжалось, как и подобает при погребении богатого земельного собственника. По лацкану пиджака Александра Христакиева ползла пчела, привлеченная цветами и запахом ладана. Памятники из черного мрамора, словно черные зеркала, отражали печальные лица людей и пламя свечей. Семейный склеп хаджи Драгана, самый большой на церковном дворе, чуть попозже примет и бабушку, чтобы заполнить две последние свободные ниши под эмалевыми портретами — портретами толстых мужчин с тяжелыми подбородками, ростовщиков, в фесках, во французской одежде или в кожухах, и дородных женщин, повязанных шелковыми платками, закутанных в норковые палантины или наряженных в кринолины, купленные в Вене и Бухаресте. Эти покойники были Александру Христакиеву куда ближе, нежели их внуки и правнуки. Они бы его поняли, одобрили бы его взгляды и планы на будущее; Христакиеву казалось, что они даже одобрительно кивали ему из позолоченных овалов и сердились на мертвеца за то, что тот вынудил обойтись столь непочтительно с их правнучкой. С презрением и гневом смотрели они на своих жалких потомков — на царского камергера и его глупую красавицу, на никчемных Николу и Даринку, на самого младшего, отсутствующего сына хаджи Драга на, который телеграфировал из Парижа, что не может приехать и проводить в последний путь своего отца. Вместо того чтобы заниматься делом в своих родных местах, как их отцы и деды, эти люди предпочитают вести праздный, светский образ жизни, бессильные что-либо создавать, безразличные к судьбам страны, которую он, Александр Христакиев, всеми силами старается спасти от разных кондаревых и сировых, от деревенщины, грубости и бескультурья, возникших благодаря вот таким парвеню, рантье, дворцовым блюдолизам, отступникам. И эти людишки еще позволяют себе глядеть на него как на плебея, недостойного войти в их семью! Александр Христакиев не хотел больше себя нервировать, потому что был уверен, что в один прекрасный день он поставит их на колени.