Иван Кондарев - Эмилиян Станев

Отпевание продолжалось, как и подобает при погребении богатого земельного собственника. По лацкану пиджака Александра Христакиева ползла пчела, привлеченная цветами и запахом ладана. Памятники из черного мрамора, словно черные зеркала, отражали печальные лица людей и пламя свечей. Семейный склеп хаджи Драгана, самый большой на церковном дворе, чуть попозже примет и бабушку, чтобы заполнить две последние свободные ниши под эмалевыми портретами — портретами толстых мужчин с тяжелыми подбородками, ростовщиков, в фесках, во французской одежде или в кожухах, и дородных женщин, повязанных шелковыми платками, закутанных в норковые палантины или наряженных в кринолины, купленные в Вене и Бухаресте. Эти покойники были Александру Христакиеву куда ближе, нежели их внуки и правнуки. Они бы его поняли, одобрили бы его взгляды и планы на будущее; Христакиеву казалось, что они даже одобрительно кивали ему из позолоченных овалов и сердились на мертвеца за то, что тот вынудил обойтись столь непочтительно с их правнучкой. С презрением и гневом смотрели они на своих жалких потомков — на царского камергера и его глупую красавицу, на никчемных Николу и Даринку, на самого младшего, отсутствующего сына хаджи Драга на, который телеграфировал из Парижа, что не может приехать и проводить в последний путь своего отца. Вместо того чтобы заниматься делом в своих родных местах, как их отцы и деды, эти люди предпочитают вести праздный, светский образ жизни, бессильные что-либо создавать, безразличные к судьбам страны, которую он, Александр Христакиев, всеми силами старается спасти от разных кондаревых и сировых, от деревенщины, грубости и бескультурья, возникших благодаря вот таким парвеню, рантье, дворцовым блюдолизам, отступникам. И эти людишки еще позволяют себе глядеть на него как на плебея, недостойного войти в их семью! Александр Христакиев не хотел больше себя нервировать, потому что был уверен, что в один прекрасный день он поставит их на колени.

Но вот новая оскорбительная ситуация для него и для его отца. Отпевание окончилось, старик погребен, и публика рассыпалась в разные стороны. Родные направились домой, и никто из них даже не обернулся, чтобы посмотреть, следуют ли за ними Христакиевы, никто, кроме Антонии, которая искала его глазами. Старший Христакиев нахмурился, брови его несколько раз дрогнули, полное лицо посерело. Не собирается ли он снова выговаривать сыну?..

— Не надо было делать этого. Не было необходимости!

— А как бы я устроил помолвку во время траура? Пока он будет длиться, может произойти все что угодно, — ответил сын. И не позволил отцу высказать никаких сомнений по этому поводу.

Если они с отцом останутся позади, это даст возможность их согражданам позлорадствовать. Александр прибавил шагу. Отец последовал за ним, и, поскольку бабушка Поликсена едва передвигала ноги, сразу же догнали их. Александр подошел с левой стороны к своей невесте, которая шла рядом с теткой, и взял девушку под руку. Капитанша поглядела на него с удивлением, он улыбнулся ей сдержанно, со скорбной почтительностью, и улыбка его говорила: «Простите, но я имею право на это». Из-под черного котелка на него злобно поглядел Никола. Адъютант его величества заговорил с его отцом, и старый Христакиев просиял.

Антоанета шла поникшая, сломленная. Как она рыдала, когда засыпали могилу… Христакиев шепнул ей:

— Давай опередим их немного. Надо размяться. — И он заставил ее идти быстрее. — Хочу тебе напомнить, что теперь все в твоих руках. Отец твой необыкновенно приятный, превосходный человек, хотя меня недолюбливает… Мы ему поможем, но, чтоб иметь такую возможность, надо укрепить пошатнувшиеся дела твоего дяди. Торговля наладится… И мы получим вдвоем больше.

— Папа очень измучен.

— Да. Это видно. Мой отец поговорит с ним завтра. Я тоже. Ты только слушайся меня, и все устроится.

Он нежно пожал кисть ее руки. Надо было прекратить этот разговор, потому что за ними по пятам следовали капитан и старший Христакиев, да и слишком отдаляться от остальных было неприлична Христакиев обернулся и увидел Джупуновых, которые присоединились к родным и близким покойного. Старая Джупунка вела за собой все свое семейство. Костадин выглядел мрачным. У его молодой жены, однако, был вполне счастливый вид. Манол, которого никакая смерть и никакая скорбь не могли заставить изменить деловито-холодного и надменного выражения лица, шел впереди Цонки, по-простецки сдвинув набекрень шляпу, и достаточно было только взглянуть на него, чтобы понять, что он и гроша ломаного не даст за свое дальнее родство с Хаджидрагановыми и что его ничуть не смущает то, что он купил у Николы за бесценок скобяные товары.

У Хаджидрагановых на поминках собралось много народу. Публику попроще угощали во дворе — там накрыли несколько столов. Родственников и близких друзей — в гостиной. Александр умышленно сел рядом с невестой, и, пока ели и пили за упокой души хаджи Драга на, он представлял себе, как развернутся споры между наследниками. Возможно, уже сегодня вечером, а самое позднее завтра они позовут его отца, потому что у капитана всего лишь несколько дней отпуска, да к тому же все эти третины, девятины[110] и прочее — все это отжило свой век, но все же на третины, куда ни шло, он останется… Все чувствовали облегчение, покойник больше не угнетал их своим присутствием, его смерть, которой уже давно ждали, наконец стала фактом, и теперь они испытывали одно только нетерпение: поскорее увидеть, что же они получат, — совсем как дети, ожидающие подарка.

К шести часам Христакиевы вернулись к себе домой, где тоже притаилась смерть. Несмотря на ужасающую худобу больной, сердце ее все еще билось, и Александр Христакиев сказал отцу:

— Представь себе, что как раз сейчас скончалась бы и мама. При двойном трауре было бы еще более неудобно, черт побери!

Старый Христакиев, который уже смирился с создавшимся у сына трудным положением, но чувствовал себя немного сконфуженным перед наследниками, понял его мысль и ответил:

— Нет, чего уж ждать! До рождественских заговезен надо с этим покончить.

Типография, которую хотел арендовать Кондарев, помещалась в небольшой лавчонке в доме Хатипова. Владелец ее был болен туберкулезом. Этим летом ею пользовался сын Хатипова, но не для того, чтобы извлечь из нее доход, а чтобы напечатать свое сочинение, тщательно переписанное тушью, которое должно было стать, по его уверениям, новым вкладом в марксизм. Печатать здесь это сочинение, снабженное диаграммами и статистическими таблицами, было, разумеется, невозможно, так как на «американке» в лучшем случае можно было напечатать книжечку разве что карманного формата, не больше. Но Хатипов, жаждущий издать свое произведение, согласен был даже на брошюрку, лишь бы она увидела свет. В аренде типографии должен был участвовать и Ягодов. Он обещал взять на себя часть расходов при условии, что Хатипов отпечатает сборник его новейших стихов «Цикламены для любимой». Но поскольку Ягодов своего обещания не сдержал, Хатипову пришлось тайком распродать отцовскую библиотеку, чтобы оплачивать работу наборщика, старого больного человека. В конце концов он отчаялся и собирался, покончив с ти пографией, уехать в Софию, так как его папаша — бывший околийский начальник — вступил с ним в конфликт, обнаружив опустошение своей библиотеки, которой гордился и которая, как он утверждал, теперь была ему крайне необходима для подготовки лекций — этому новому занятию он отдавался со страстью, надеясь как-то перебиться.

Кондарев нанял эту крохотную типографию, и большая часть денег Райны попала в руки молодого Хатипова, который, получив их, сразу же укатил в Софию; аренда не оплачивалась уже три месяца, ничего не получал и наборщик. Кондарев расплатился со всеми и остался без гроша. Но работа пошла. Типография печатала некрологи, визитные карточки, общинные объявления. За две недели Кондарев сам научился набирать, готовить форму и вертеть ногой педаль «американки». Он уволил наборщика.

Ну что за жизнь у бедного ремесленника, который открывает свою мастерскую в семь или восемь часов утра, а закрывает поздно вечером, если, разумеется, у него есть заказы! Изготовление визитных карточек, которые чаще всего заказывают в связи с предстоящими праздниками, или объявления о торгах — набор, подготовка формы и само печатание не занимали более двух-трех часов. Остальное время Кондарев проводил в ожидании клиентов. В эту осень надолго затянулись теплые дни, желтоватое ноябрьское солнце озаряло старую улочку с ее обветшавшими навесами и побеленными известью домиками, на окнах которых белели крахмальные занавесочки и цвела герань; швейную мастерскую напротив, где от зари до зари работала дюжина подмастерьев и учеников; мануфактурный магазинчик; пустующую лавку, с прилавком как в пекарнях, владелец которой занимался скупкой фасоли, шкур диких и домашних животных и всякими темными сделками.