Убийца Шута - Робин Хобб

Ревел улыбнулся.

- Сразу, как только будут застелены постельные принадлежности, госпожа.

- Спасибо. Я уверена, мне понравится здесь. Но есть некоторые вещи в моей старой комнате, которые я хочу перенести сюда. Я принесу их.

- О, в этом нет нужды, Леди Пчелка. - Ревел подошел к сундуку у подножия моей кровати и распахнул его. Он опустился на одно колено и поманил меня, когда его длинный палец коснулся стопки сложенных тканей. - Дополнительное одеяло, желтое с кремовым, для холодных ночей. И вот, круглый коврик, чтобы пользоваться им, когда вы захотите посидеть на подоконнике. Новый красный плащ с капюшоном. Теперь, когда мы избавились от такого количества ваших вещей, я попросил швею Лили изготовить для вас новые туники. Глядя на вас, я боюсь, что они получились слишком большими, но этого будет достаточно, пока мы не сошьем новые. Видите, вот эта коричневая с желтой каймой, а вот эта зеленая. Немного простовата, не хотите ли сделать вышивку по подолу? Забудьте, конечно, вы хотите. Я отнесу ее швее.

Я не слушала. Ревел наслаждался. Его слова проносились мимо меня. Я не знала, что я чувствую. Вся эта новая одежда, все сразу, и ни одна из них не сделана руками моей мамы. Никто не приложил ее ко мне, чтобы проверить длину, или спросил, какой мне нравится цвет и какая вышивка должна идти по подолу. Я нахмурила лоб и в очередной раз попыталась осознать смерть моей матери. Каждый раз, когда я думала, что приняла это, что-то новое захлестывало меня.

Ревел закончил говорить. Я улыбалась. Улыбалась, улыбалась, улыбалась. Я в отчаянии взглянула на своего отца и мне даже удалось пробормотать:

- Все так прекрасно. Тем не менее, есть несколько вещей, которые я перенесу из моей старой комнаты. Большое тебе спасибо.

И я побежала. Я надеялась, что вышла изящно, но как только оказалась за пределами комнаты, побежала. Я проскользнула мимо двоих слуг, которые несли свернутый ковер, свернула в коридор и оказалась перед дверью в мою прежнюю комнату. Я открыла ее и вошла внутрь.

Очаг был пуст и от него веяло холодом. С кровати было все убрано. Я заставила себя подойти к дверям в комнату для прислуги. Там было пусто. Тяжелая кровать так и была сдвинута в угол, у стыка изголовья с каркасом находился мой тайный проход. Что же, по крайней мере, он оставался в сохранности.

Я медленно вернулась в свою комнату. На каминной полке ничего не было. Ни подсвечника из голубой керамики. Ни резной совы, которую мы купили с мамой на рынке в Дубах-на-Воде. Я открыла свой небольшой сундук. Пусто. Большой сундук у кровати. Пуст, за исключением отдаленного запаха кедра и лаванды. Даже соше были выметены оттуда. Синее шерстяное одеяло, истончившееся от частого использования, отсутствовало. Ни одной моей старой сорочки или туники не осталось. Все эти стежки, сделанные руками моей мамы, превратились в пепел во имя защиты моего отца, чтобы никто не узнал, что мы сожгли в ту ночь. Осталась только та старая одежда, что находилась в старой маминой комнате, где я сейчас спала. И ночные рубахи, которые я там спрятала. Если их не нашли и не забрали!

Я крепко обхватила себя руками и пыталась перечислить все, что исчезло. Вырезанная "книга" о травах, которую я всегда держала у кровати. Канделябр для моего прикроватного столика. Ужас захватил меня и я упала на колени у стола и открыла ящик. Пропало, все пропало, все ароматизированные свечи, которая сделала моя мама. Я ни разу не спала в этой комнате без того, чтобы зажечь свечу, и я не могла вообразить свой переезд без их утешительных ароматов. Я вглядывалась в тусклую пустоту ящика и сжала свои руки, чтобы мои впившиеся в ладони ногти не дали мне разорваться на части. Я зажмурилась. Если я буду медленно дышать через нос, я смогу уловить тень аромата, который источали свечи, хранившиеся здесь.

Я не замечала его, пока он не сел позади меня и не обнял. Мой отец проговорил мне в ухо.

- Пчелка. Я сохранил их. Я вернулся сюда, позже ночью. Я забрал свечи и немного других вещей, которые ты захотела бы сохранить. Я сохранил их для тебя.

Я открыла глаза, но не смогла расслабиться в его руках.

- Ты должен был сказать мне об этом, - сказала я яростно, неожиданно разозлившись на него. Как он мог позволить мне ощутить эту потерю, даже всего на мгновение? - Ты должен был дать мне прийти сюда и забрать важные для меня вещи до того как все сожгли.

- Должен был, - признал он и поднял меня на ноги. - Я не подумал тогда об этом. Все должно было быть сделано немедленно. Так много всего произошло здесь, так быстро.

Мой голос был ледяным, когда я спросила.

- И что ты сберег? Мои свечи? Мою книгу о травах? Мою статуэтку в виде совы, мой подсвечник? Ты спас мое синее одеяло? Тунику с ромашками, вышитыми по вороту?

- Я не сберег синее одеяло, - признал он хриплым голосом. - Я не знал, что оно было важно для тебя.

- Ты должен был спросить меня! Ты должен был спросить меня! - я ненавидела слезы, которые вдруг заполнили мои глаза и то, как они душили мой голос. Я не хотела страдать. Я хотела быть злой. Злоба – это не так больно. Я повернулась и сделала то, чего никогда раньше не делала. Я ударила своего отца, так сильно, как могла, мой кулак врезался в его твердую грудь. Это не было пощечиной маленькой девочки. Я ударила его со всей силой, которую мне удалось собрать, желая сделать ему больно. Я била его снова и снова, пока не поняла, что он разрешает мне делать это, что он мог бы с легкостью схватить мои руки и остановить в любое время. Возможно, он даже желал, чтобы я сделала ему больно. Мои действия потеряли всякий смысл. Я остановилась и взглянула на него. Его лицо застыло. Он смотрел на меня широко распахнутыми глазами, не защищаясь от моего гнева. Он принял это так легко.

Это не вызвало у меня никакой симпатии. Лишь сделало меня еще злее. Это была моя боль, меня ограбили, отняв все те вещи, что я берегла. Как он смеет смотреть на меня, будто это он ранен? Я снова вытянула руки, но на этот раз чтобы оттолкнуть его. Я понурила голову, чтобы не видеть его. Когда он дотронулся одной рукой до моей щеки, а вторую положил на голову, я только напрягла мышцы и сжалась. Он вздохнул.

- Я делаю все возможное, Пчелка, иногда получается не правильно. Я спас то, что, на мой взгляд, было важно для тебя. Кода ты захочешь, скажи мне, мы заберем все эти вещи и перенесем в твою новую комнату. Я хотел устроить тебе сюрприз. Я думал, ты хотела бы иметь Желтые Покои. Я ошибся. Слишком большая перемена, слишком скорая, ты должна была сказать об этом.

Я не расслабила мышцы, но слушала.

- Ну что же. Чтобы для тебя не было сюрпризом, через пять дней мы с тобой едем в Дубы-на-Воде. Ревел оказался достаточно сообразительным, высказав предположение, что, возможно, ты сама захочешь выбрать ткани и материалы для зимних туник. И мы посетим сапожника, не будем ждать, пока он сам приедет к нам. Мне кажется, твои ноги выросли за год. Ревел сказал мне, что тебе нужны зимние сапоги и что тебе, также, понадобятся сапоги для верховой езды.

Я была достаточно потрясена, чтобы взглянуть на него. В его глазах по-прежнему отражалось страдание, однако он ласково сказал.

- Для меня это стало неожиданностью. Очень приятной.

Я снова опустила голову. Я не думала, что это для него что-то значит. Что ж, теперь я доказала ему, что могу ездить верхом, даже когда ни он, ни Риддл и не посчитали важным меня этому обучить. Тогда я поняла, насколько зла я была на них обоих, они всегда тратили больше времени на Шун, нежели на меня. Я хотела уцепиться за этот гнев и раздуть его сильнее. Но еще больше я хотела видеть в комнате, в которой я буду сегодня спать, руку моей мамы.

Я обратилась к полу. Я ненавидела заминку в моем голосе.

- Я хотела бы сейчас же вернуть свои вещи, пожалуйста. И хранить я буду их в своей комнате.

- Тогда так и поступим, - сказал он. Он встал. Я не протянула свою руку, а он не пытался ее взять. Но я вышла следом за ним из комнаты, которая когда-то принадлежала мне, комнаты, в которой умерла посланница.

Глава двадцать пятая. Кое-что для защиты

Во времена Королевы Декстроз Ловкой писцам в Замке Баккип была присвоена дополнительная задача: обучать любого «подготовленного» ребенка искусству письма. Как уже было сказано, она приняла такое решение по причине своей нелюбви к Писцу Мартину. Конечно, многие писцы Баккипа, которые пришли после Мартина, по большому счету, воспринимали это как наказание, а вовсе не как возложенную на них честь.

Из обязанностей писцов. Писец Федврен.

Итак, я снова допустил ошибку. Скверную. Я медленно шел по коридору, рядом со своей крошечной малышкой. Она не взяла меня за руку. Она шагала на расстоянии вытянутой руки от меня, и я знал, что это не случайность. Если бы боль измерялась степенью жара от огня, то от нее исходил лишь холод. Я был настолько уверен в правильности собственных поступков. Что она будет в восторге от своей новой комнаты и мебели, которая была подобрана специально под ее рост. Но своим стремлением оставить в тайне пропажу «гостьи» ото всех вокруг, я уничтожил множество памятных вещиц, незаменимых фрагментов ее детства.