Убийца Шута - Робин Хобб

Я забрал ее в свою спальню. Это место значительно отличалось от того, каким она застала его в прошлый раз. Я собрал всю свою одежду и постельные принадлежности и отправил в стирку. Слуга совершил два захода с огромной корзиной, брезгливо сморщив свой узкий нос. Тем вечером, когда я вернулся в свою комнату, мою перину уже проветрили и перевернули, и со всех поверхностей была сметена пыль, словом, в комнате было прибрано. Я не оставлял указаний на этот счет; я подозревал в этом Ревела. Той ночью я спал на постельном белье, вычищенном и отмытом от моего горестного пота, на подушках, которые не были залиты моими страдальческими слезами. Канделябры для свечей были начищены и с них был убран воск, а ночная рубашка, которую я надел была мягкой и чистой. Я почувствовал себя путешественником, который находился в долгом и трудном путешествии и прибыл в безликую гостиницу.

Я не был удивлен, когда Пчелка замерла в дверях и в ужасе осмотрелась. Это комната могла принадлежать кому угодно. Или никому. Она огляделась и повернулась ко мне.

- Я хочу, чтобы мне вернули мои вещи, - четко сказала она. В ее голосе не было надлома или натянутости из-за едва сдерживаемых слез. Я подвел ее к сундуку у окна, открыл его и распахнул перед ней. Она заглянула в него и очень быстро выпрямилась.

Внутри были не только вещи, которые я вынес из ее комнаты в тот ужасный и безумный вечер, но и многие другие безделушки. Я сохранил первую одежду Пчелки, которую на нее надели после рождения, ленту, которую украл из волос Молли много лет назад. У меня сохранились кисти ее матери, ее маленькое зеркальце, и ее любимый пояс, кожаный, выкрашенный в голубой, с ажурными кармашками, пришитыми к нему. Баррич сделал его для нее, также как и специальные пряжки, чтобы носить его. Она носила его до самой смерти. Еще там находилась небольшая шкатулка, в которой хранились не только украшения Молли, но и первый зуб Пчелки.

Пчелка обнаружила тут свои книги и ночные рубашки.

- Свечи в моем кабинете хранятся только для тебя, - напомнил я ей. Она отыскала и собрала несколько небольших статуэток. Она ничего не говорила, но по ее сжатым губам, я понял, что другие важные вещицы отсутствуют.

- Прости меня, - сказал я, когда она отвернулась от сундука с полными драгоценных предметов руками. – Я должен был спросить тебя. Если бы я только мог вернуть тебе все твои ценности, я бы так и сделал.

Она повернулась и на мгновение ее глаза встретись с моими. Гнев и боль тлели в неразгоревшемся пожаре. Внезапно она опустила свою охапку на мою кровать.

- Я хочу пояс для ножа, который принадлежал моей матери, - сказала она.

Я заглянул в сундук. Маленький нож, который долгие годы провисел на поясе. У него была костяная ручка, и когда-то Молли или Баррич, обернули его полоской кожи, чтобы он не скользил. У него были синие ножны под цвет кожаного пояса.

- Пояс будет для тебя слишком велик еще долгие годы, - сказал я. Наблюдение, не возражение. Я бы никогда не отдал его никому кроме Пчелки.

- Мне просто нужен нож и ножны. Сейчас. – Сказала она. Она снова встретилась со мной взглядом. – Чтобы защищать себя.

Я глубоко вздохнул и достал пояс Молли из сундука. Мне пришлось отсоединить несколько маленьких кармашков от него, прежде чем мне удалось освободить нож. Я протянул его Пчелке рукояткой вперед, но как только она потянулась к нему, я отдернул руку обратно.

- Защитить себя от чего? – требовательно спросил я.

- От убийц, - спокойно сказала она. – Или от людей, которые ненавидят меня.

Эти слова ударили меня как камни.

- Никто не ненавидит тебя! – воскликнул я.

- Именно это они и делают. Те дети, что ходят на занятия вместе со мной по твоему решению. По крайней мере, трое из них меня ненавидят. Может быть, и больше.

Я сел на край кровати, нож Молли повис в моей руке.

- Пчелка, - сказал я, попытавшись рассуждать разумно. – Они едва тебя знают, как они могут тебя ненавидеть? И даже если ты им не нравишься, я сомневаюсь, что дети осмелятся…

- Они швыряются в меня камнями. И преследуют меня. Они так сильно избили меня, что разбили мне рот.

Жуткий холод гнева навалился на меня.

- Кто сделал это? Когда?

Она отвернулась от меня. Она смотрела в угол комнаты. Я думаю, она боролась со слезами. Она заговорила очень тихо.

- Это случилось много лет назад. И я не собираюсь говорить об этом. Если ты будешь знать, будет только хуже.

- Я в этом сомневаюсь, - резко сказал я. – Скажи мне, кто преследовал тебя и осмелился швырять в тебя камни, и они сегодня же покинут Ивовый Лес. Они, и их родители вместе с ними.

Взгляд ее голубых глаз скользнул мимо меня, как ласточка, проскользнувшая мимо скалы.

- О да, и это сделает меня любимицей в глазах остальных слуг, не так ли? Тогда у меня начнется веселенькая жизнь с остальными детьми, которые будут бояться меня, а еще их родителями, которые меня возненавидят.

Она была права. Я почувствовал себя больным. Мою маленькую девочку преследовали и избивали, а я даже не был в курсе. Даже зная об этом, я не мог придумать, как защитить ее. Она была права. Чтобы я не сделал, стало бы только хуже. Я вдруг понял, что протянул ей ножны с клинком. Она приняла его и на мгновение мне показалось, она была разочарована, что я уступил ей. Поняла ли она, что настали те времена, когда я не смогу ее защищать? Когда Пчелка вынула маленький нож из ножен, я задумался, что бы сказала мне Молли, или что она сделала бы. Клинок был простым и отшлифованным от частого использования. Молли пользовалась им постоянно: срезала жесткие стебли цветов, вырезала червоточины из моркови, или вынимала занозу из моего пальца. Я посмотрел на свою руку, вспоминая, как крепко и хладнокровно она сжимала ее, когда вытаскивала кедровую занозу.

Пчелка заняла позицию, схватив нож таким образом, будто собиралась нанести им удар снизу вверх. Она несколько раз нанесла удары в воздух, стиснув зубы.

- Не так, - услышал я свой собственный голос. Она исподлобья сердито взглянула на меня. Я хотел было взять из ее рук нож, но вдруг понял, что не буду этого делать. Вместо этого я снял нож со своего собственного ремня. Он был таким же как и у Молли, коротким, и тоже использовался для десятка с лишним разных дел, которые могут возникнуть в течение дня. Я взял его свободной рукой, поднял вверх, освободив рукоятку. Я сбалансировал его. – Попробуй так.

Она неохотно переместила нож в руке. Сбалансировала клинок в руках, затем крепко ухватила его. Она ткнула им в воздух, затем покачала головой.

- По-другому у меня получается сильнее.

- Возможно. Если тебе попадется услужливый враг, который будет стоять на месте, пока ты будешь его бить. Но тебе придется подойти ближе к нему. Если я держу нож вот так, это позволяет удерживать человека на расстоянии. Или я могу протянуть руку и порезать кого-то, прежде чем он подберется ближе ко мне. Или я могу атаковать им сразу нескольких, ударив по широкой дуге, - все это я продемонстрировал для нее. – То, как ты держишь лезвие, не позволит тебе эффективно нанести удар. Также как и удержать более одного нападающего.

По тому как напряглись ее плечи, я видел, насколько ей хотелось оказаться правой. Ее раздражало, что она была вынуждена признать свою ошибку. Тихо и довольно грубо она уступила, сказав.

- Покажи мне, - и еще более неохотно: - Пожалуйста.

- Очень хорошо. – Я шагнул в сторону от нее и занял позицию. – Начнем с твоих ног. Ты должна найти равновесие и быть готовой, распределить свой вес так, чтобы ты могла в любое время отклониться в сторону, или шагнуть вперед или назад, не теряя при этом равновесия. Согни немного колени. Видишь, как двигается мое тело из стороны в сторону?

Она встала напротив меня, скопировав мою позу. Она была гибкой, моя малышка, и при этом тонкая как змея.

Я опустил свой нож и вооружился ножнами.

- Теперь первая игра для тебя. Ни один из нас не может перемещать ноги. Или шагать вперед или назад. Я попытаюсь дотронуться до тебя наконечником ножен. Ты должна двигаться в стороны и не позволять мне прикоснуться к тебе.

Она взглянула на обнаженное лезвие в своей руке, а затем подняла глаза на меня.

- Пока отложи его в сторону. Учись избегать клинка.

Таким образом, я танцевал с дочерью, раскачиваясь вместе с ней. Сначала я с легкостью дотянулся до нее, коснувшись плеча, груди, живота, и затем еще раз плеча.

- Не смотри на нож, - советовал я. – Смотри только на меня. К тому времени, когда нож приблизится к тебе, будет слишком поздно. Следи за моим телом, и ты поймешь, когда я попытаюсь задеть тебя и в каком месте.

Я не был груб с ней, как Чейд когда-то со мной. Удары Чейда оставляли маленькие синяки, и он смеялся надо мной каждый раз, когда наносил удар. Я не был Чейдом, а она не была мной. Ушибы и насмешки не выжмут из нее больших усилий. Я помнил, как все это провоцировало во мне злость, что впоследствии приводило к ошибкам и быстрым поражениям. Я напомнил себе, что я не учу свою дочь науке убийства. Я лишь хочу научить ее уклоняться от ножа.