Политическая история Римской империи - Циркин Юлий Беркович

Оторванность принципата от определенной фамилии привела к изменению содержания его основных несущих конструкций. Авторитет был основан теперь не на происхождении, хотя бы и косвенном, от Цезаря и Августа, а на обладании властью независимо от способа ее добывания. Отныне важны были не столько личность принцепса и его семейные связи, сколько его положение во главе государства. Авторитет принцепса практически становится синонимом его власти. Хотя имена Цезарь и Август входили в набор почти всех принцепсов, на деле они, оторвавшись от своей родофамильной основы, превращались в титулы. Августом обычно становился правящий император, а цезарем — его наследник, а позже в некоторых случаях — и соправитель, игравший, однако, меньшую роль. Усиление военного момента, особенно ярко проявившееся в гражданской войне, привело к выдвижению на первый план императорского аспекта власти принцепса. Само слово Imperator входит в номенклатуру и титулатуру всех правителей. Говорить о равенстве в полномочиях с другими их носителями ни один принцепс не может даже из лицемерия. Его полномочия столь обширные, что никто даже мысленно не в состоянии с ним сравняться. Если в период раннего принципата некоторые люди и даже целые круги общества еще могли мечтать о возврате к республиканским временам или, во всяком случае, выражать хотя бы на словах оппозицию императорской власти, то при позднем принципате подобные мысли окончательно уходят из голов. Республиканские традиции окончательно исчезают.

Выше говорилось о роли провинций и провинциалов в усилении монархического аспекта принципата. Теперь надо обратить внимание на другую сторону роли провинций. Италия и провинции все более сближаются. В ходе романизации (или, как теперь предпочитают говорить многие исследователи, романизаций) провинции воспринимают античное общество в его римском варианте[141], римскую культуру и римский образ жизни, становятся частями имперской экономической системы, приведшей к взаимодействиям людей, принадлежавших ранее к самым разным племенам и народам. Крупные города становятся, по сути, космополитическими центрами. В первую очередь речь идет о Риме, в котором обосновались представители чуть ли не всех народов, населявших Империю. Так, хотя в меньшем масштабе, было и в других относительно крупных городах. Это вело к обмену моральными, идейными и религиозными ценностями. Естественно, что первенствующее положение занимали ценности господствующего народа — римлян. И все больше людей чувствовали себя именно римлянами независимо от происхождения. Этому способствовало и распространение римского образования. Императоры поощряли создание даже в самых дальних уголках римского мира элементарных римских школ, предоставляя их учителям (как, впрочем, и представителям других полезных профессий) различные привилегии, в том числе и в налоговой сфере.

Число чисто национальных или национально-религиозных восстаний против римского господства уменьшилось. Во II в. они происходили только на дальних окраинах империи, таких как Иудея или Британия. Этнические конфликты сменились социальными или политическими. Принадлежность к тому или иному сословию либо другой социальной группе становилась важнее этнического происхождения. Римская империя превращалась в единое государство со столицей в Риме. Правящие сословия во все большей степени пополнялись провинциалами, показателем чего являлся состав сената, в котором в начале III в. число уроженцев провинций уже превышало количество выходцев из Италии и Рима. Решающим шагом в этом направлении стала опять же гражданская война 68–69 гг., нанесшая удар по основным препятствиям на пути интеграции провинций — старой римской знати и эгоистичному римскому плебсу. Логичным завершением такой эволюции явился эдикт Каракаллы, предоставивший римское гражданство почти всем провинциалам.

Наряду с политическими и правовыми связями большое значение приобретают морально-религиозные. Все жители империи присягали каждому новому императору. Присяга устанавливала между императором и населением патроно-клиентские связи, еще более усиливаемые восприятием принцепса как «отца отечества», что являлось одним из его официальных титулов. Клиенты должны подчиняться патрону, а тот, в свою очередь, заботиться о них. Последнее было возможно при обладании императором определенными качествами. Главными достоинствами принцепса со времени Августа считались доблесть, милосердие, справедливость и благочестие. Они обеспечивали императору моральное право возглавлять государство и были основой его авторитета.

Особое значение приобрел культ императора, возникший уже при Августе. Насаждая культ Цезаря и Марса Мстителя, отомстившего убийцам его приемного отца, Август открывал дорогу собственному обожествлению. В его новом имени значительное место занимал элемент «сын божественного», и это бросало отблеск некоей сверхъестественности и на него самого. Да и другое его имя, Август, поднимало его над остальными согражданами. Как в честь Цезаря, так и в честь Августа был переименован месяц, а затем пришла пора и подлинного обожествления.

Окончательно культ императора утверждается сразу после смерти Августа. Официально его культ был оформлен уже при Тиберии, а всеимперскую организацию культ обожествленного покойного императора получил в 70-х гг. I в. при Веспасиане. Во II в. при Адриане была создана стройная система муниципального и провинциального культа императора. В календарь вставлялись праздники, связанные с императором, такие как его день рождения или годовщина обожествления. Это способствовало внедрению императорского культа в повседневную жизнь населения Римской империи. Некоторые принцепсы, не дожидаясь своей смерти, провозглашали себя богами при жизни, но это уже было явным признаком произвола, этих императоров убивали (разумеется, не только за присвоение божественности), и их акты отменялись, а сами они не обожествлялись вовсе. Постепенно культ императора принял окончательные и относительно умеренные формы и распространился по всей империи, не подвергаясь никакому сомнению со стороны подавляющего большинства ее населения.

Несомненно, что на формирование культа императора значительное влияние оказали царский и династический культы эллинистического мира. Включение в состав Римского государства восточных провинций, где этот культ укоренился, способствовало распространению подобных идей и в римской среде. Идея обожествления вождя и спасителя не была чужда и народам западной части государства. И все же основная питательная среда императорского культа была собственно римской. Религиозной основой обожествления было старинное понятие о numen, позволявшее включать в состав numina не только такие абстрактные понятия, как «свобода», «справедливость», «разум», но и фигуры выдающихся деятелей. Именно numen императора прославляли современники Августа. Другой основой стало представление о гении, который в случае опять же выдающихся деятелей не исчезает с их смертью. Именно гений императора и включался в число богов уже при жизни. И уже при жизни императору ставили статуи, посвящали почетные надписи, создавали те или иные памятные сооружения, и все они принимали священный характер. Дело доходило до того, что при некоторых императорах считалось преступлением выпороть раба перед императорской статуей или прийти в общественную уборную с монетой с изображением императора. Но собственно божественным император становился после своей смерти, и решение об этом принимал сенат. Будучи воплощением римской государственности, он и решал вопрос об обожествлении государством другого символа — покойного императора. Но надо иметь в виду, что, во-первых, не все императоры были обожествлены, и на сам этот акт огромное влияние оказывали политические соображения, а во-вторых, даже обожествленный император не становился богом — deus, а лишь божественным — divus. Римляне тонко чувствовали эту грань между бессмертными богами и смертным, хотя и выдающимся, человеком. Обожествленный император представал, скорее, особенно в первое время, как главный посредник между римским народом и божественным миром, становясь постепенно залогом величия и процветания Рима.