Друиды - Морган Лливелин

не знал более сильного лекарства. А в Священной Роще омела венчала многие дубы. Мы очень экономно срезали омелу в Роще. Брали ровно столько, сколько было нужно, и всегда приносили взамен жертвы. Срезать растение следовало специальным золотым серпом под пение друидов. Пока длилась песня, кровь двух жертвенных молодых бычков должна проливаться на корни дерева. Если лекарство, изготовленное из Дубового Ребенка, принять вовремя, мать Красного Волка удастся спасти. Оно спасло многих до нее. А после ритуала я поговорю с друидами, пришедшими в Рощу, и постараюсь убедить их отправлять больше людей к Верцингеториксу.

Ночью, сидя у очага, я не думал о Верцингеториксе. Я следил за Бригой, хлопотавшей по дому, и чувствовал, как во мне нарастает жар, не имевший никакого отношения к огню в очаге. Мне казалось, что жена простила мою ошибку с дочерью. Во всяком случае, она ни словом, ни жестом не напоминала о нашем горе. Я лег на постель и раскрыл объятия. И Брига охотно прильнула к моей груди. Лакуту и Кормиак Ру делали вид, что их тут нет, как, впрочем, сделал бы на их месте любой наш человек, которому приходится делить дом с семейной парой. Каждый может накинуть на себя плащ невидимости, состоящий из подчеркнутого невнимания других обитателей дома. Брига тесно прижималась ко мне, и все же я не ощущал в себе должного огня. Не потому что я…

— В чем дело? — шепнул я ей на ухо.

— Ни в чем. Все в порядке, — быстро ответила она.

— Ты все еще сердишься на меня?

— Нет, конечно! Я рада, что ты жив, что ты вернулся.

— Но я же вижу: что-то не так...

— Ничего.

Причина была, и звали ее Майя. Пропавшая дочь тенью стояла меж нами.

— Я дам тебе еще одного ребенка, — прошептал я, входя в ритм с ее телом. Мне хотелось проникнуть в нее как можно глубже, словно там, в женской глубине я мог найти нашу Майю. Брига застонала и вцепилась в меня так, словно из отчаяния можно было сотворить новую жизнь.

Перед рассветом, когда я готовился петь гимн солнцу, ко мне подошел Кормиак Ру. Своим неожиданно взрослым голосом он сказал:

— Я найду твою дочь. Дай мне лошадь. Я смогу. Твои женщины думают, что я еще маленький, но они ошибаются.

Я посмотрел на его серьезное лицо в слабом свете разгорающегося восхода.

— Я вижу, что ты не ребенок. Но ты не сможешь просто пойти и найти ее, все не так просто. Ты понятия не имеешь, что творится за нашим частоколом, там, в большом мире.

— Это не важно, — в голосе его звучала такая уверенность, которую может породить только незнание. — Брига по ночам плачет; я найду вашу дочь.

Он посмотрел на меня своими льдистыми глазами, и я понял, что ни его тело, ни его дух не испытывают страха. Была только решимость. Брига вывела его из тьмы, и на нем лежал долг перед ней. Для Кормиака Ру все было просто. Он был кельтом, человеком чести.

Теплая волна захлестнула меня. «Это мои люди, Цезарь, — подумал я. — Пусть диковатые, временами глупые, и все равно прекрасные! И мы победим тебя. Мы будем жить, когда и ты, и твои амбиции станут прахом. Племена объединятся; наши люди будут петь вместе». Я сосредоточил всю силу воли на этих словах, как будто только они могли изменить наше будущее. Дом за моей спиной исчез, над головой простерлись призрачные ветви. А потом пришел звук — одна чистая нота из песни, которую я никогда не слышал. Я почти уловил мелодию, потянулся к ней, почти понял... и в этот момент Кормиак потянул меня за рукав. За спиной снова возникли знакомые стены.

— Ты боишься Цезаря, Айнвар? — спросил мальчишка.

— Цезаря? — Я посмотрел на внимательное лицо, обращенное ко мне, и улыбнулся. — Нет, Кормиак. Цезарь — это всего лишь короткий фитиль в маленькой лампе.

Мы вместе спели гимн солнцу. В тот день мы срезали омелу с большого дуба. Целители поспешно унесли драгоценные плети, чтобы приготовить из них целебное зелье, а я остался говорить с друидами.

— Будьте внимательны, — напутствовал я их. — На дорогах полно римских патрулей. Но постарайтесь побывать везде, где еще остались люди, способные сражаться. Пусть не все они будут воинами, люди из других кланов тоже могут держать оружие. Ведь это их земля. Она принадлежит им даже больше, чем нам, ведь это они трудятся на земле. Постарайтесь донести до них призыв сопротивляться римлянам. Используйте все свое влияние. Скажите им, что так требует Потусторонний. Когда я вернусь к Верцингеториксу, мне нужны будут люди, готовые пойти за мной.

— Как мы можем знать, чего хочет Иной Мир? — спросила ученица Аберта.

Голосом, подобающим Хранителю Рощи, я ответил:

— Я говорю это вам! Дух Галлии требует этого!

Больше никто не задавал вопросов. Друиды разошлись, чтобы исполнить мой приказ, оставив меня наедине с деревьями и моими мыслями.

Время уходило. Вскоре Цезарь вернется к своим легионам. Я должен быть с Риксом, поскольку решающая битва близится. Я совершал ошибки. Больше этого не должно случиться. Мои советы должны стать мудрыми, и вдохновлять его. Одной моей головы будет недостаточно. Нам понадобится как раз такая помощь, которую готов с презрением отвергнуть Верцингеторикс.

«Помоги мне, — взмолился я Тому, Кто всегда наблюдает за нами. — Дай мне знак...» — Я всей душой тянулся к Источнику, прося его о помощи. Я знал, что Иной Мир совсем рядом, хотя и за пределами человеческих чувств, и все же так близко, что я почти касался его, чувствовал на лице его теплый свет, почти проник сквозь тонкую завесу, разделяющую нас. Он был рядом, прямо за ближайшими деревьями, у корней которых лежали мертвые, которых я любил. Я думал о них, и они видели меня. Я завидовал им, их свободным духам, их огромным знаниям. «Покажи мне будущее», — просил я. В глубине моего естества что-то содрогнулось. Второй раз за этот день мир, который я знал, исчез, стал иллюзорным, а вокруг встали тени деревьев, нет, не деревьев, огромных каменных колонн, уходящих к небу. Всей кожей я чувствовал холодность камня, его необъятность, стремящуюся ввысь.

Я запрокинул голову, пытаясь разглядеть, что там, вверху. Там не было неба! Вместо него на