Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны» - Джеймс Голдгейер

В тот период все названные неправительственные организации финансировались в основном из правительственных источников[19].

Таким образом, можно утверждать, что правительство США придерживалось двойного стандарта и косвенно содействовало развитию демократизации в Советском Союзе и России. Временами между представителями правительства США и неправительственных организаций возникали конфликты по поводу допустимости поддержания связей с русскими «революционерами». Неправительственные организации яростно отстаивали свою независимость от правительства США, но время от времени «вмешивались» во внутренние дела Советского Союза, что противоречило обязательствам Буша о невмешательстве. Однако в большинстве случаев эти неправительственные субъекты работали под плотным контролем американского посла Мэтлока и в тесном взаимодействии с местными американскими официальными представителями. Мэтлок сам был весьма активным сторонником более тесного взаимодействия с российскими «революционерами»{68}. В своей официальной московской резиденции «Спасо-хаус» посол Мэтлок устраивал обеды и диспуты с этими антисоветскими лидерами, в том числе в мае 1988 года организовал для Рональда Рейгана ланч с активистами борьбы за права человека{69}. Эти мероприятия давали хотя и символическое, но очень важное признание новым политическим лидерам.

19 августа 1991 г., когда советский президент Горбачев находился в отпуске за пределами Москвы, был создан Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП), который объявил, что берет на себя управление страной. Комитет заявил, что Горбачев болен, но после выздоровления вернется к своим обязанностями и возглавит ГКЧП. Переворот подготовили и осуществили восемь высших советских руководителей: вице-президент Геннадий Янаев, формальный глава ГКЧП, первый заместитель председателя Совета обороны Олег Бакланов, председатель КГБ Владимир Крючков, премьер-министр Валентин Павлов, министр внутренних дел Борис Пуго, председатель Крестьянского союза Василий Стародубцев, президент Промышленного союза Александр Тизяков и министр обороны Дмитрий Язов. Кроме того, не будучи формально членами ГКЧП, ключевую роль в заговоре играли: Председатель Президиума Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов, член Политбюро Олег Шенин, руководитель аппарата Горбачева Валерий Болдин и командующий Сухопутными силами Советской Армии генерал Валентин Варенников. Другими словами, большинство участников заговора были членами правительства, они же контролировали Вооруженные силы. Горбачев оказался единственным, кто был прямо отстранен от власти[20].

Ельцин и его союзники немедленно осудили действия заговорщиков как антиконституционные и заявили, что окажут сопротивление.

Ельцин поспешил в Белый дом (резиденцию российского Съезда народных депутатов) и начал организовывать «национальное», то есть российское, движение сопротивления. Стратегия сопротивления Ельцина была простой. Как законно избранный президент России он призывал российских граждан, военных и гражданских, подчиняться его указам и не выполнять распоряжения ГКЧП{70}. В России появилось два не зависимых друг от друга правительства, каждое из которых заявляло о своем суверенитете на одной и той же территории. Верховный Совет России собрался на чрезвычайную сессию и одобрил указы Ельцина. Эта правовая альтернатива распоряжениям лидеров ГКЧП дала военным необходимую возможность не выполнять приказы. Возникло двоевластие.

Какое правительство следовало признавать Соединенным Штатам? Первоначальные сигналы из американского Белого дома были неясными. В августе большинство ведущих деятелей администрации находились в отпусках. Скоукрофт вспоминает: «Около полуночи я включил Си-Эн-Эн и позвонил в ЦРУ. Там ничего не знали. Связаться с посольством не удавалось. И мы не знали, что делать»{71}.

Вновь назначенный американский посол в Советском Союзе Роберт Страусс еще не прибыл в Москву, и старшим американским представителем в стране в эти критические дни был заместитель посла Джеймс Коллинз. Рано утром в первый день переворота Коллинз и его аппарат без какой-либо подсказки из Вашингтона приняли решение — не предпринимать никаких действий, которые могли бы придать законность перевороту. Коллинз вспоминал: «Мы не хотели иметь никаких дел с этой бандой». Коллинз и его аппарат уклонились от контактов с ГКЧП и решили, что ограничатся поддержанием контактов с «новым» российским правительством только по вопросам, касающимся безопасности американских граждан, находившихся в тот момент в Советском Союзе{72}. Коллинз, однако, направил своих сотрудников в российский Белый дом, расположенный в нескольких кварталах от американского посольства, чтобы они могли оценить силы движения сопротивления.

В первый день переворота администрация Буша следовала своей политике осторожного реагирования на происходящие события, но не пыталась влиять на них. В первой беседе с журналистами в Кеннебанкпорте (штат Мэн), где президент проводил отпуск, Буш критически, но не слишком резко высказался по поводу переворота: «С каждым моментом становится все яснее, что вопреки поступающим из Москвы официальным заявлениям этот шаг был неконституционным, то есть выходящим за рамки установленных Конституцией процедур. Нет сомнений, что это очень тревожное событие, и оно может иметь серьезные последствия для советского общества и отношений Советского Союза с другими странами, включая Соединенные Штаты». Он также намекнул, что «если неконституционные действия будут продолжаться, то мы можем приостановить экономическую помощь»{73}.

Но даже в этом заявлении Буш намекнул, что Соединенные Штаты могут быть готовы работать с новым советским правительством, пока Советский Союз «будет в полной мере выполнять свои международные обязательства». Все происходившее внутри страны имело явно второстепенное значение. Он четко дал понять, что США не прекратят переговоры по выработке договора о сокращении стратегических ядерных вооружений (СНВ-1), который отвечает интересам Соединенных Штатов, независимо от того, кто будет контролировать Кремль. Примечательно, что Буш охарактеризовал происшедшее как неконституционный акт, но он не осудил заговорщиков. Наоборот, отвечая на вопрос об исполняющем обязанности президента Геннадии Янаеве, Буш, к несчастью, заявил: «У меня такое чувство, что он является в определенной степени приверженцем реформ». Когда его спросили, поддерживает ли он меры противодействия со стороны Ельцина, такие как призыв к всеобщей забастовке или непризнание советских декретов, президент ушел от прямого ответа{74}.

Буш подчеркивал: «Сейчас мы мало что можем сделать». В первый день он не пытался связаться с Горбачевым, не пытался звонить в Кремль и по горячей линии, поясняя: «Мы не собираемся чрезмерно будоражить американский народ или мировое сообщество. Мы будем вести свою дипломатию рассудительно, избегать эксцессов или каких-то крайностей»{75}. Выразив надежду, что воля народа в конце концов восторжествует и остановит заговорщиков, он в то же время признал, что вскоре ему, возможно, придется иметь дело с новым советским правительством»{76}.

На второй день переворота десятки тысяч российских граждан выступили на защиту правительства Ельцина в российском Белом доме{77}. За день до этого президент Буш напомнил репортерам, что перевороты иногда оканчиваются провалом. И на второй день уже было похоже, что данный переворот не удался. Тогда Буш уже гораздо строже осудил произошедшее и более твердо выразил свою поддержку тем, кто противился мятежу. Скоукрофт отметил: «По мере того как мы убеждались, что переворот не удавался, мы относились к нему все более отрицательно»{78}. В своей летней резиденции в штате Мэн президент заявил журналистам, что «события в Советском Союзе продолжают вызывать в мире глубокую обеспокоенность. Неконституционный захват власти бросает вызов надеждам и чаяниям советских людей, возникшим у них в последние годы. Этот акт противопоставляет Советский Союз всему мировому сообществу и сводит на нет те позитивные шаги, которые были сделаны в направлении превращения Советского Союза в неотъемлемый и позитивный фактор мирового развития». К этому времени Буш уже позвонил Ельцину, которого назвал «свободно избранным лидером Российской республики». Буш заверил Ельцина, что Соединенные Штаты продолжают выступать за «восстановление г-на Горбачева как конституционно избранного лидера». По вопросу независимости республик Прибалтики Буш не стал использовать переворот как повод для движения в сторону их формального признания, но вместо этого повторил: «Мы не отказываемся от восстановления конституционного правительства Советского Союза и пока на этом остановимся»{79}. К концу 1991 года августовские события привели к тому, что Горбачев был вынужден оставить Кремль, поскольку Советский Союз прекратил свое существование. Однако в гуще событий, связанных с августовским переворотом, Буш желал возвращения к власти Горбачева.