Бытовая космогония. Ученые записки Ивана Петровича Сидорова, доктора наук - Сергей Тюленев

Вместо эпилога: Гермафродит прожил еще год или что-то около того, а потом умер и он.

***

Вот вам еще одна незамысловатая повесть о любви (я имею в виду не только и не столько историю с гермафродитом, а историю всей семьи) – но лирику мы подали намеренно в научном разрезе – с физико-биологической точки зрения, что позволило рельефнее выявить ее роль как движителя времени, всегда стремящегося вперед, линейно ли, без вариаций, или петляво, пузырясь вариациями, которые, впрочем, быстро лопаются, в то время как время, не отвлекаясь на них, мчится к новому горизонту, а после – к новому, и так далее до бесконечности, ибо реальность никогда и никоим образом не может исчерпаться горизонтами.

Книга настоящего постоянного

в которой толкуется о наиболее фундаментальных законах видимой и невидимой вселенной – о законах свободы, разнообразия, о законе малых тел, равно как и о природе законов вообще22

Еще в позапрошлом веке было установлено, что жизнь – игра. Соответственно, постижение законов жизни можно понимать как подобие разгадыванию карт партнеров по игре в покер. У каждого игрока – свой набор карт, а ты отгадываешь их, их не видя, где памятуя выход, где всматриваясь в крап (если есть, конечно), где догадываясь и рассчитывая вероятность новых поступлений в прикупе, где орлиным взглядом следя малейшие подкожные движения мышц на лицах. Люди, вступающие в жизнь, – что игроки за столом: расселись, им раздали карты, и пошли-поехали догадки по тому, насупился ли сосед, бросил ли вороватый взгляд на остальных, почесал ли затылок, поиграл желваками или попытался скрыть ухмылку, чтобы не спугнуть фортуну. Только в нашем случае, в научном постижении мироздания, партнеры – реальность и ее законы, обычно подводно-движущиеся и лишь только иногда всплывающие к поверхности, вдохнуть (или, как скажут некоторые, запутавшиеся в двух соснах паронимов – вздохнуть), пустить фонтан следствий и последствий; и тут надо уловить, по набуханию воды, по метнувшейся под тобой темной тени, по взвившимся в отдалении в воздух брызгам, которые тут же опали разрозненными, как бы и не связанными друг с другом радужными каплями в непроницаемый мутный океан, что это было, и описать хотя бы некоторые свойства и характеристики наблюденного явления или объекта.

У нас, в естествознании, все одновременно и сложнее и проще: мы не гадаем, мы вычисляем, формулируем, интерпретируем, кодируем. Однако нас роднит с картежниками то, что мы не чураемся подглядывать за соседом, в роли которого выступают и коллеги, и самое мироздание. Более того, в том, что касается коллег, то без учета их догадок и прочих достижений, отливаемых в форму публикаций, сам ничего не опубликуешь: стало быть, эта разновидность подглядывания поощряется и как подглядывание уже и не квалифицируется. А что до мироздания, то со времен г-на с не очень красивой фамилией, которую я как вегетарьянец произнести без содрогания от разворачивающихся перед моим мысленным взором отвратительных истекающих жиром кусков свинины, плавящихся на раскаленном диске сковороды, не могу, все ж не могу и не отдать ему как коллеге (см. выше о том, что касается коллег) должного, хотя бы не намекнув на него, – так вот с его времен подглядывание за натурой сделалось почти обязательным требованием, предъявляемым брату ученому во всякой области знаний. (Впрочем, как вы заметили, пишу «почти обязательным», а не просто «обязательным», потому как есть племя в нашем роду, считающее себя и – почти убедившее в том всех остальных, так что можно сказать уже и «считающееся» – исключением из правила. Конечно, сведущий уж понял, что речь идет о физиках-теоретиках. Ну да оставим их, поскольку и с них нет-нет да и получает общественность шерсти клок.)

Но назад к нашим баранам (продолжая шерстяную тему): подглядывание за натурой известно под благородным названием, восходящим к древнегреческим корням – к понятиям «проба», «попытка» (пейра) или «опыт» (эмпейриа). Это означает, что никакого вывода нельзя сделать, не подтвердив его экспериментально (что, в свою очередь, направляет нас к другому типу благородной архаики – к латыни, где было слово эксперири, что значило пробовать, пытаться). Другими словами, современная наука – это возведение подглядывания в принцип, или скажем: наблюдения, или даже: созерцания (впрочем, тут уже какой-то пассивностью и пустым раскрытием ничем не вооруженных зрачков отдает, а это пустое философствование – спекуляция!).

В результате нескольких веков наблюдений выяснилось, что все кажущееся многообразие явлений заслоняет от нас несколько основополагающих законов, которые, впрочем, могут обрастать следствиями, поправками, вариантами, в зависимости от обстоятельств действия или бездействия, числа непосредственно вовлеченных или лишь присутствующих агентов, факторов и переменных. Иными словами, за мельтешением символов, чисел и формул кроется пара-тройка – ну, может, тут я дал маху, что называется, впал в махианство, – несколько принципов, из которых выводятся все до единого законы физического мира.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Sub specie aeternitatis (с т. зр. вечности), конечно.

2

Буквально что-то вроде «догадки, сделанной осведомленным», т. е. не просто так – тык пальцем в небо, а тык с претензией – пальцем эксперта.

3

Имеется в виду Луна, метаморфически представленная здесь как один из мужчин, добивавшихся Земли в ее юности, т.е. на раннем этапе ее формирования. (Изд.)

4

И я в Аркадии родился.

5

Ведь он не первым увидел призрака, что часто упускается из виду не совсем добросовестными литературоведами!

6

Case study (англ.) – тип эмпирического научного исследования, концентрирующийся на одном-двух конкретных случаях/феноменах.

7

Строго говоря, в испанском, последнем, варианте термина И. П. С. дал слишком много «с», которое, как хорошо известно читателю, перед передними гласными, i в данном случае (falciva cimplicaciontec), произносится как русское шепелявое c или глухое английское th. Это объясняется тем, что И. П. С., не шепелявя в русском, любил этот фонетический эффект языка испанского, который, по легенде, введен был когда-то с подачи одного из кастильских королей. Король шепелявил, и ему стали подражать все его подданные. Произноси подданные все с нешепеляво в его присутствии, они постоянно указывали бы монарху на его речевой дефект, а чем бы это закончилось, кто его знает: или у короля мог развиться комплекс неполноценности, или вы сами могли впасть у него в немилость и вам предложили бы примерить пресловутый испанский сапожок. Так или иначе, поданные предпочли заменить свой свистящий с на монарший шипящий и легитимизировать это как черту королевского испанского. Заменив все s на с, даже последний, которому никакого переднего гласного не последует (falciva cimplicaciontec), И.П.С., по совести, – plus royaliste que le roi, т.е. более роялист, чем сам король, но мы уверены, что читатель, поняв (потому мы и объяснили), простит. (Изд.)

8

Не совсем точная (хотя ударно-ритмически и более корректная) цитата из Ломоносова: «Звездам числа нет, бездне дна». Первая цитата, конечно, из Лермонтова (чтобы не было путаницы: не из Суворова ли? Если даже и Суворов что-нибудь такое говорил, напечатано все-таки у Лермонтова, соответственно и атрибутируем). (Изд.)

9

Замечательно озвученный художественный образец нашего древнерусского умыкания невест можно найти в этнографической балетной музыке Стравинского – приходит на ум, конечно, «Весна…» [Весна священная – Изд.]

10

Выше мы сказали, что на данном этапе развития человеческого общества такие кросс-видовые пары допускаются лишь в сказках и прочих фантазиях, но кто знает, что будет дальше – сколько всего начиналось так же – с фантазий, а заканчивалось разрешительными решениями и постановлениями всех и всяческих законодательных собраний и наитрезвейшею и вполне себе осязаемой реальностью. Возьмите хоть подводные лодки Жюля Верна.