Бытовая космогония. Ученые записки Ивана Петровича Сидорова, доктора наук - Сергей Тюленев

Действительно, налицо одна мать при огромнейшем количестве детей, не относящихся не только к одному роду-племени или, более научно грамотно, к одному виду, семейству, порядку, классу, типу – но даже царству и домену. (Объединить все многообразие биомассы на Земле, вышедшее из первоначальных синезеленых водорослей, можно только отнеся это все единственно к… жизни вообще, в самом широком смысле этого слова. Это единственный общий знаменатель. Так что выходит, что жизнь определяется только через самое себя, порождая, в добавок ко всему, что она породила, еще и тавтологию.13)

Итак, состав семьи ясен: Земля и жизнь, где первая – мать-одиночка, а вторая – огромное количество детей. В общем, типичная архея, форма, принадлежащая к формально аморфному классу архей.

Но все же кто же отец жизни? Разобраться с этим вопросом помогает понятие скваф. Отцовство в семье Земли и жизни – характернейший пример. В семье об этом никогда не говорили, пока некоторые из детей не подросли и, деровоочковизированные, гулкими зовами инстинктов откуда-то из подполья фрейдова Ида, не задались этим вопросом сами. Сами же принялись искать ответы, так как мать упорно, набрав в рот воды (буквально), молчала, тщательно скрывая следы своего небезукоризненного прошлого.

Но мудро ли это было с ее стороны? Ведь дети все равно рано или поздно дознались-докопались бы!

И уж они сил не пожалели. Сначала поискали в собственном огороде: в капусте никого не нашли; отловили дюжину аистов, но ни один из них не только не имел в наличии какого бы то ни было свертка (хоть бы даже без младенца!), но даже следов, которые перенесение свертков в объеме нарождения новых тварей, не могло не оставить на клювах птиц. Никаких следов потертости или затупления краев!

Тогда дети пошли стучаться к соседям и там кое-чем разжились. Заметили многочисленные следы лихой юности Солсистемы на изрытой будто оспой поверхности Луны. Обнаружили плешь на одном из полюсов Марса и аномалию во вращении Венеры; и то, и другое – явно результаты каких-то былых стычек и трений: у воинственного Марса наверняка стычек, а у Венеры – зная ее либидообильный характер – трений.

Но детки на этом не остановились, полетели разнюхивать дальше. А соседи продолжали охотно намекать на то, что скрывалось за сквафом отцовства жизни на Земле, а то и говорить в открытую, без каких бы то ни было обиняков, намеков, иносказаний.

Кольца Сатурна предоставили доказательство былых тесных отношений планет с их лунами: Сатурн, как Синяя Борода, возможно, прибил несколько из своих лун, осколки от которых сквафом-укором вращаются вокруг него и по сей день.

А дядька Уран рубил правду-матку не церемонясь: ни от кого не могло ускользнуть, как он скособочен, как боком-боком тащится по своей орбите, и это навело землян на дальнейшие подозрения о юности матери и об их возможном отцовстве…

Пошли расспросы, все белье в шкафах было перевернуто в поисках следов скелетов, которые помогли бы установить личность отца. Ну естественно, нашли-таки.

Эхолоты, фотографии из космоса, прочесывание всех и всяческих уголков на поверхности матери – все указывало на то, о чем Земля сама говорить не хотела. Дети же поняли, что мать не то чтобы не хотела, а, скорее всего, и не знала точно, кто их отец. Была она из тех однолюбок, у которых любовь одна – морячки, хотя в ее случае – метеориты. И воду они завезли и панспермически жизнь зачали.

Нет! педагогически безграмотно повела себя мать, привирая то про капусту, то про аистов или вовсе уходя от ответа. Зря боялась. Дети ведь уже не дети были, могли понять и, значит, простить.

И действительно, не только не стали они ставить любвеобильность матери ей в укор, а наоборот: насобирали останков многочисленных мужей Земли, которая, как оказалась, вела себя как черная вдова, поглощая их сразу же по оплодотворении; насобирали и по музеям под стекла расставили, и снабдили пояснительными табличками с точными, более или менее, датами свершения мрачного ритуала, а те, которые в музеи не помещались, они фотографировали и развешивали на стенах в тех же музеях и тоже с табличками, будто надгробными надписями о погибших, но не забытых отцах.

Обратим внимание читателя на то, что любопытство детей о прошлом их матери – поиск сквафа отцовства – стало тем самым и очень эффективным накаливанием семейной породы, обстановки в семье, которое идеально для замера ООСН. И что же оказалось в данном случае? Процитируем официальный научный отчет Британского Королевского Общества (в нашем переводе):

На примере поиска сквафа отцовства жизни на Земле, выяснилось, что ООСН положителен и, более того, довольно высок (+0,75364 по шкале Бембергербера-Осмейанова [от нуля до единицы – Изд.]). Эти результаты подтверждаются и другими типами сквафов – о геологическом прошлом Земли, об истории и динамике действия ее магнитного поля, о климатических эпохах и т. п.

Еще одной мажорной нотой в заключительный аккорд вольется следующее: Несмотря на все, что людям удалось узнать о матери, они не перестали любить ее и восхищаться ею, воспевая ее в песнях и танцах народов мира, не уставая повторять,

…[что] красота равнин и гор,лесов, полей ее и мор-ей, океанов, рек, озер,пустынь, болот, древесных порнавечно девственна, онакак будто только рождена.14

Книга плюсквамперфекта

в которой читателю предлагается всмотреться в прошлое давнопрошедшее с двух точек зрения – макрокосмической и микрокосмической – в надежде, что он заметит: макрокосмическое давнопрошедшее, насколько известно на настоящий момент, свершившись, более не повторяется, в то время как микрокосмическое есть постоянно свершающееся расслоение всего живого на предков и их потомков, своеобразная плюсквамперфектствующее настоящее, благодаря ее главному движителю – любви

Макрокосм…

Тема без вариаций – о свершившемся

Один из рассказов, что Земля слышала у разгоравшегося костра юного Солнца, был о том, как давным-давно все они, планеты и планетоиды, тогда еще сгустки-подростки, – вернее, всё, из чего они были слеплены, пыль да газ (в видимом масштабе), электроны, протоны, нейтроны (в невидимом), появилось из большого взрыва – Биг-Бэнга, загадочного и непостижимого, как миф о сотворении, о соитии каких-нибудь Геба и Нут, как миф о Тиамат, смешавшей свои воды с Апсу; как миф о Хаосе и ворошащихся в нем гигантах, задолго до их борьбы с богами, – торжественного и величавого, как «Sonnenaufgang»15 из штраусова «Заратуштры».

Дети бросили все свои игры: прочь отлетели мальчиковые палки и девчоночьи обручи; скоропостижно умерли в своих домиках розовощекие куклы, которым, судя по их холеному виду, жить бы еще да жить; канули на дно, куда-то к корням, непроницаемой лещины пластмассовые шлемы и деревянные мечи; резиновые мячи, разгоняемые инерцией больше ничьей ногой не удерживаемого вращения, покатились под гору – пока не хлюпнулись беспомощно в реку; отринутые скакалки затаились черными ужами во всклокоченной траве; только что оперенные матово-голубиным шорохом парения, опали мертвыми птицами воланчики на еще раньше отринутые ракетки; даже мгновение назад летящие в поднебесье воздушные змеи поддались прозаичному закону всемирного притяжения и полегли на грешной земле.16

А у костра вспышки плазмы выхватывали из тьмы то разинутый беззубый рот, то жадные до чудесных историй глаза, с которых испачканные черникой губы сдували отбившиеся от челки и упавшие на глаза и щекочущие нос волосы.

Говорил один из стариков кварков, родившихся, по его словам, из того самого Биг-Бэнга. Он и его братья уже изрядно постарели (больше десяти миллиардов лет с лишним на тот момент – не шутка!), но все так же лихо носились по вселенной, будоража своими воспоминаниями охочую до мифов и легенд вселенскую молодежь.

Кварки были сухи, поджары, жилисты, вертки и юрки, и некоторые их выходки характеризовали их как довольно лукавых (если не откровенно дошлых) старикашек, не гнушающихся шуточками и розыгрышами и в своем почтенном возрасте. Например, то спрячутся и, заметьте, почему-то всегда по трое в протонно-нейтронных закоулках, издавая долго сбивавшие всех с толку звуки, нечто среднее между хриплым криком чайки и приказом принести три кварты пива для мистера Марка; то вдруг явятся статиком в радиотелескопах и озадачат ищущих что-нибудь совершенно другое пензиасов и уилсонов, а те будут грешить на все что угодно вплоть до гнездящихся в их радиотелескопах голубей и их помет.17