Рекламщик в ссылке для нечисти - Полина Бронзова

Василий рассердился.

— Ну и не надо меня тогда провожать, ясно? Не слепой, дорогу вижу, не потеряюсь.

— Да мы уж с тобою дойдём, — опять сказала Марьяша подозрительно, явно вкладывая в слова какой-то смысл и не торопясь с объяснениями.

«Ладно», — подумал про себя Василий, а ещё подумал, что это же всё бред, а он забывает и воспринимает всерьёз. Так что до самой дороги он гордо молчал.

Не доходя десяти шагов до колеи, выбитой колёсами, его спутники остановились, не сговариваясь. Только Волк побежал дальше, помахивая хвостом.

— Ну, до свидания, — небрежно сказал Василий, даже не спрашивая, куда ведёт дорога и куда ему идти, влево или вправо. Разве в этом месте есть разница, куда идти?

Эти двое не ответили. Он пошёл вслед за Волком, размышляя, как долго ему придётся бродить, и вдруг ощутил слабость в коленях. Ноги как будто отказали, и Василий опустился в траву буквально в шаге от дороги.

— Вертайся, — позвала Марьяша. — Не пройдёшь ты.

— Это как — не пройду? — не понял Василий.

Напрягая все силы, он поднялся — ноги дрожали, — сделал ещё шаг и упал на дорогу вниз лицом. Ощущения были такие, как будто его парализовало. Моргать ещё мог, дышать мог, а пошевелить хоть пальцем — никак.

Волк подошёл, ткнул мокрым носом, лизнул в щеку, даже отвернуться не вышло.

— Ох, лишенько, — вздохнула за спиной Марьяша. — Придётся тащить.

На Василия упала сеть.

С третьего раза его зацепили как следует и поволокли. Это было унизительно. По счастью, скоро он опять почувствовал тело и смог подняться.

— Это, блин, что? — возмутился Василий, стряхивая с себя сеть. — Вы знали, что у вас тут такая хрень с дорогой, и решили повеселиться за мой счёт? Очень смешно, а?

Но они не смеялись.

— Не серчай, Васенька, — попросила Марьяша, кладя руку ему на плечо. — Я уж грешным делом подумала, это Казимир, змей чёрный, тебя заслал, чтобы ты для него разведал, как мы тут живём, беду мыкаем. Что ещё думать-то было, коли ты пришёл, всё оглядел, да и заторопился прочь? Ещё и в одёже чужеземной, речи дивные ведёшь… А вышло, что и ты ссыльный, как мы все. Теперь-то поведаешь, за что сюда угодил?

— Да с чего ты, блин, взяла, что я ссыльный? Никто меня сюда не ссылал. Я, значит, вышел из дома, съехал с горки, туча луну закрыла, ворона каркнула, и Гришка твой меня выплюнул. Вот и всё. Всё!

— Ты, Васенька, не тревожься…

— Ну уж нет, — решительно сказал он. — Я тревожусь. Почему на дорогу не выйти?

— То Казимировы чары. Он границы провёл, и ежели ты ссыльный, то слабнешь и уйти не можешь. А вольный люд свободно ходит, токмо не многие сюда приходить отваживаются.

Василий припомнил, что и староста говорил о чём-то подобном.

Мудрик всё это время молчал и сочувственно смотрел куда-то влево.

— Окей, — сказал Василий. — Не может же эта граница быть широкой? Сейчас проверим.

Оглядевшись, он сломал длинную сухую былину и осторожно, по шагу направился к дороге. Там, где ощутил слабость в коленях, воткнул былину в землю. Волк подошёл и принюхался.

— Вася, что надумал? — встревоженно спросила Марьяша.

Он развернулся и зашагал прочь. Один, два, три… Десяти шагов должно хватить.

— Вася, не надо, — попросила Марьяша. — Васенька…

Он побежал. А потом прыгнул. Это был его лучший в жизни прыжок в длину, школьный физрук бы прослезился.

— Ой, лишенько! — раздался вскрик за спиной.

Когда дыхание вернулось, Василий понял, что лежит на дороге. Перед ним было только небо, синее-синее, и золотое солнце. Оно светило прямо в глаза.

Муха пролетела мимо, жужжа, покружилась и села на нос. Василий её сдул. Она села опять и принялась чистить лапки.

Сеть упала ему на лицо, и муха улетела. Сеть отползла и упала опять.

— Ой, лишенько, — вздохнула невидимая отсюда Марьяша. — Не достанем. Волчик, вот бы ты помог, на тебя-то чары не действуют!

Слышно было, как пёс поскрёб за ухом, но тащить сеть и не подумал. Плевать, что хозяин лежит поперёк дороги и неясно сколько ещё пролежит. Может, пока его телега не переедет. Может, пока не умрёт от голода, вот тут, в паре шагов от границы!

Василий даже рта открыть не мог, а то бы выругался.

Муха вернулась.

— Мудрик, ты с ним побудь, а я к бабушке! — сказала Марьяша взволнованно, и послышались торопливые шаги. Бежала, должно быть.

Василий сдул муху и порадовался, что он хотя бы не один.

— Что ж ты не послушався? — раздался тихий бесцветный голос Мудрика. — Если баушка не сможеть, то и пролежишь до ночи. А там костомахи придуть, у них тела нет, граница их не шибко держить. Обглодають тебя, с ними по ночам ходить будешь.

Хоть бы Волк его укусил, что ли.

— Костомахи под камнями лежать, лежа-ать, а как солнце уйдёть, так они и бродять. Зубами щёлкають… Может, больно им, плохо, да не спросить. Как петух пропоёть, так они и в землю, а не успеють, так огнём займутся и пеплом рассыплются, и ветер тот пепел разнесёть…

— Ох, бедолашный! — донеслось издалека, и Мудрик наконец заткнулся.

Василия подцепили каким-то крюком и поволокли. Крюк пару раз срывался.

Когда чувства вернулись, Василий немедленно о том пожалел. У него был перелом всего тела, не меньше, и дыра от крюка под мышкой.

— Вставай, чего разлёгся, — безжалостно сказал ему незнакомый скрипучий голос.

Над ним склонилась женщина… нет, пожалуй, всё-таки старуха. Лицо тёмное, на первый взгляд моложавое, потом стала заметна густая сеть морщин. На голове платок, красный, яркий, а из-под него выбиваются седые пряди. На груди бусы лежат рядами, тоже красные, а платье чёрное.

— Добейте меня, — прошептал Василий, сложил руки на груди и закрыл глаза.

— Не придуривайся, — сурово сказала старуха. — Поднимайся, да идём ко мне в дом. Руки-ноги у тебя целы, остальное поправим.

Василий открыл правый глаз. Все смотрели на него, так что, делать нечего, пришлось подняться. Мудрик взял его под правую руку, Марьяша под левую, и так пошли не спеша. Василий теперь тоже хромал и проклинал всё на свете, особенно самого себя за глупую идею съехать с горки. Лучше бы он остался дома и делал правки, вот честное слово.

А направлялись они в тот самый дом между лесом и кладбищем, и Василий даже думать не хотел, кем окажется эта старуха. Впрочем, он как следует приложился головой и особенно думать и не мог.

Он только надеялся, что ему дадут холодный компресс и полежать. Больше он уже