Светлая Пасха. Семейное чтение - Михаил Вострышев

Солнце в небе засверкало еще ярче, и как-то победней полились на землю его лучи, и цветы в изнеможении счастья преклонили свои главы, и тише стало журчанье ручья. Остановился бег коня, несшегося вперед с развивающейся гривой…

Раздался легкий шорох шагов, и к созданному человеку сошло Божество, чтобы открыться ему и увенчать его счастье верховным блаженством.

И не было там времени, в этом райском блаженстве, и не должно было быть ему конца.

Но человек изменил Богу, был изгнан из рая. И тогда изменила ему, вышедшему из повиновения Богу, вся природа, до того подвластная ему и окружавшая его своей заботой.

«Тернии и волчцы» стала произрастать земля. Стихии стали враждовать с человеком. Дикие звери осмелились нападать на него и вредить ему. Как-то помрачилась в красоте своей природа, и человек жил в глубокой печали.

И то, что составляло верх несчастья его, – было разлучение с Богом. Бог скрыл от человека лицо Свое, и человек жил в отчуждении…

Так текли годы, века, тысячелетия в этой великой неизменяемой скорби. И единственным лучом, светившим этим страждущим поколениям, была смутная надежда на Искупителя. Неистребимо жило в душах людей воспоминание о райской жизни. Никакие условия счастья, никакие удачи не давали глубоким душам полного удовлетворения. Все чувствовалось, насколько это ничтожное, скоро гибнущее, призрачное счастье ниже того незабываемого полного, совершенного блаженства. И люди томились, томились…

И страшный призрак смерти отравлял всякую радость. Когда сердце человеческое билось новой беззаветной любовью, вдруг страшный голос изнутри нашептывал короткое громкое слово: «Умрете».

И было горе, и был страх, и была тоска…

И Бог казался далеким, недоступным, и мольбы, к Нему славшиеся, словно падали обратно на землю, не пробив того каменного безответного свода, каким представлялось небо.

…Христос отстрадал.

Над опустевшей Голгофой носились еще грозные призраки.

Словно высилось еще древо креста, и на нем, молитвенно распростерши пронзенные руки, покорно страдал Искупитель.

В воздухе еще словно звучали роковые удары молота, пробивавшего гвоздями руки и ноги распинаемого Бога, и под напором невыносимой муки вырывавшиеся из запекшихся уст вопли: «Боже, Боже, зачем Ты оставил Меня» и ужасающее: «Стражду!», и предсмертное: «Отче, в руки Твои предаю дух Мой!».

А тело Богочеловека уже лежало во «гробе нове», в саду Иосифа Аримафейского, умащенное благовониями, повитое погребальными пеленами. И великая тайна вместе с тяжелым камнем за печатями заключала вход в погребальную пещеру.

Смятенные ученики, потерпев крушение своей веры в земное торжество Христа, мучимые раскаянием за то, что оставили Его одного в часы суда, унижения и распятия, скорбели невыразимо.

Безмолвно Божественная Матерь, приведенная возлюбленным учеником Христовым Иоанном к себе в дом, окаменев от скорби, переживая опять и опять муку Сына, внимая постоянно повторявшимся в ушах Ее Его воплям, взирала на терновый венец, снятый Ею с чела умершего Сына. И страшен был вид черно-красных капель крови, запекшейся на острых иглах.

И жены, следовавшие за Христом, служившие Ему своим достоянием, с бесстрашной стойкостью не оставившие Его в часы испытания, и с плачем шедшие за ним – эти жены теперь, окружая скорбящую Богоматерь, вспоминали каждое слово учителя, каждый звук Его чудного голоса, каждый взгляд Его всевидящих и всеисцеляющих очей… И вместе с какой-то слабостью, лившейся в душу от этих воспоминаний, сознание, что все это было, что этого больше нет и не будет – увеличивало скорбь.

И только там, в невидимом мире, совершалось несказанное торжество. Христос сходил в ад.

И падали там с бесчисленных людей оковы рабства, отчуждения, греха. И освобожденные, оправданные, обеленные кровью Агнца люди протягивали к Нему свои руки. И Он стоял, блистающий светом, в белой ризе обновления, высоко поднимая в руке белую победную хоругвь…

Было утро воскресения.

И как в то первое утро мира, когда новосозданный Адам впитывал в себя красоту мира, так и теперь какой-то новой красотой облеклась вселенная.

Лучи какого-то благоволения лило на землю в царственном величии подымавшееся солнце, и какой-то кротостью, умилением и примиренностью дышало все в природе…

И пропали все страхи. Словно стихии вновь должны были стать подвластными человеку. И вся та уверенность, какую чувствовал Адам в то памятное утро, озирая созданную для него природу, вновь должна была вселиться в смятенную долгими тысячелетиями душу человечества…

И все в природе, казалось, как-то склонялось к человеку, чтобы выразить ему свою покорность и желание служить ему. Вновь он становился владыкой вселенной.

«Победа! Победа!» – пели веселые солнечные лучи, разбегаясь от великого светила, оплетая землю, пронзая ее своими лучами, лаская и украшая ее.

«Победа! Победа!» – пело точно обновленное, бирюзовое небо, проникнутое в это утро какой-то умиленною торжественностью.

…Магдалина шла, склонив голову, не любуясь тихо выплывавшим над горизонтом солнцем. Вся ее измученная душа была полна воспоминаний о Нем, и все в ней звало Его и тосковало о бесплодности этого зова.

И вот погребальная заветная пещера.

Но что это: камень отвален!

Несколько быстрых шагов – она в пещере… Пещера пуста… На погребальном камне только пелены…

И последнее унесли, что оставалось!

Рыдания рвут грудь, слезы бегут из глаз, застилая взор. Какой-то человек о чем-то ее спрашивает… Унесли Господа моего!..

И вдруг голос, теперь знакомый, произносит:

– Мария!

И все сказалось, все открылось, все вернулось – еще полнее, чудеснее, святей, чем было раньше.

Душа чувствовала, что нашла свой рай, и ликовала вместе с обновившейся, запевшей природой.

И как тогда трепетала в сладостном смущении невыразимых чувств душа Адама, слышавшая шаги приближавшегося к нему Божества, так же трепетала душа Магдалины. И в этом трепете началось ее новое блаженство – неразрывное единение с возвращенным навеки ей и вселенной Христом.

Так наступил первый день нового мироздания.

Великий пост

Первая седмица

Первая седмица святой Четыредесятницы есть «дней начаток святых постов». Благочестивые христиане эту седмицу называют чистой. Во все ее дни Церковь убеждает своих чад выйти из того греховного состояния, в которое невоздержанием прародителей ниспал весь род человеческий и утратил рай, и которое каждый из нас умножает своими грехами. Выйти из этого греховного состояния возможно только путем веры, молитвы, смирения и богоугодного пощения. Подобно ветхозаветной Церкви, которая первый и последний день некоторых великих праздников святила особо, православные христиане, приготовленные и воодушевленные внушениями своей Церкви, издревле с особым усердием и строгостью проводят первую и последнюю седмицу Великого поста. И когда более, как не при начале подвигов и при их конце иметь наибольшую ревность к благочестию?..

Сообразно этой ревности богослужение на первой седмице совершается продолжительнее, а пост устанавливается строже, чем в следующие дни. Длительность богослужения происходит от того, что в течение первых дней седмицы прочитывается на повечерии Великий канон святого Андрея Критского. Великое повечерие называется по-гречески мефимоны (или ефимоны, ифимоны). В просторечьи мефимонами называли чтение Великого канона на первой седмице Поста.

Великий покаянный канон возбуждает в душе особую благочестивую настроенность к покаянию. Он читается по частям в первые четыре дня на повечериях. Святой сочинитель его воскрешает перед верующими события Ветхого и Нового Заветов, всюду применяя их к нравственному состоянию души грешника и поучая: «Еликим убо благим повести ревновати и подражати по силе, еликих же злых отбегати и присно к Богу востекати покаянием, слезами и иным яве благоугождением». Душа плачет, воспоминая тьму падений ветхозаветных, но постепенно, словно зарево, разгораются воспоминания о примерах падения и покаяния после пришествия Спасителя, разгорается вера в Его милосердие, укрепляется надежда на Его любовь.

В Великом каноне, оплакивая грехи верующих, Церковь располагает их к умилению и раскаянию, внушая тайно поведать Богу свои грехи, побуждает к размышлению о своих деяниях. В каноне изображено униженное состояние грешника, осквернившего ризу плоти своей, омрачившего душевную красоту страстями, разодравшего первозданную одежду Зиждителя и облекшегося в ризу разодранную, истканную по совету змия. Эти картины возбуждают страх будущего суда и надежду на милосердие Божие.

Песнопения канона призывают кающегося познать «себе обнажена от Бога, и присносущного Царствия, и сладости грех ради» своих. Первозданным Адаму и Еве уподобилась душа, омрачив первоначальную свою красоту. Словно Петра, «буря злых обдержит» ее. Плачет кающаяся душа, обращаясь к Доброму Пастырю: «Согреших Тебе един аз, согреших паче всех, Христе Спасе, да не презриши мене. Ты еси Пастырь добрый, взыщи мене, агнца, и заблуждшего да не презриши мене». «Тайная сердца» исповедает душа Судии праведному: «Виждь мое смирение, виждь и скорбь мою, и вонми суду моему ныне, и сам мя помилуй, яко благоутробен, отцев Боже».