Записки с того света - Александр Тимофеев

только все это еще сопровождалось смрадным запахом. Гвалт голосов. Скопище людей. Куда бы я ни дернулся, все время на кого-то натыкался или кто-то трогал меня.

Мне что-то говорили, кричали. Я ничего не понимал.

Ужасные, страшные ощущения.

Самое главное, я не понимал, что мне делать и куда идти.

Где я? Где мне можно просто сесть?

Остался рядом с решеткой.

За этот день мы все очень устали. Я почти не ел.

Я был в шоке.

Посмотрел на вошедших со мной. Все они, включая Даниэла, пребывали в схожем состоянии. Нас встретил вожак этого разносортного сброда, большой черный негр (я потом назвал его Бигмэном). Он начал спрашивать, кто мы и откуда, за что мы здесь и так далее. Он сносно говорил на английском.

Нам, вновь прибывшим, он определил единственное свободное место – клочок пола у решетки, продуваемый всеми ветрами. У меня из одежды была только белая футболка и хлопковые штаны.

Как ночевать на ледяном бетоне, я не представлял.

Неожиданно людская масса зашевелилась, стали устраиваться на ночлег. Все это происходило очень быстро.

Даниэл пришел в себя (я же все еще был в оцепенении) и стал на всех известных ему языках, включая язык жестов, очень эмоционально объяснять Бигмэну и всем остальным, которые уже улеглись, что у нас нет никаких вещей и что мы замерзнем.

Надо отдать должное Бигмэну: он проявил себя как настоящий вожак. По-свойски, с важностью, присущей рэперам-афроамериканцам, стал обращаться к остальным с призывом поделиться с хлопцами кто чем может. Желающих было немного, нам дали два покрывала – было уже на чем лежать.

Но этого было явно недостаточно.

Даниэл вновь обратился к людскому состраданию, сказав примерно следующее: «Русо, ложись на пол, пусть им стыдно будет».

Я пребывал в ступоре и молился, говоря про себя: «Бог не оставит меня».

Бигмэн понял, что одними призывами здесь не обойтись, и вырвал у кого-то хорошее одеяло и передал его мне.

Это спровоцировало стихийный обмен между остальными.

Все решали, что отдать нам, – для этого им надо было переделить свои теплые вещи.

Начался круговорот вещей, хорошее одеяло у меня также уже вырвали из рук.

В результате всех этих процессов было решено, что я буду спать под одним одеялом вдвоем с бразильцем, у нас также будет покрывало, которое послужит нам кроватью.

Еще мне удалось получить три небольшие картонки. Я с завистью посмотрел на полноценные картонки бразильца.

Мы легли. Стоял гвалт, кумар от сигаретного дыма, бразильцы ходили туда-сюда, я видел перед своими глазами мелькающие ноги – они ступали аккуратно, нащупывая свободное пространство между нашими телами.

Громко говорил Бигмэн. Было холодно,

но я почувствовал хоть какую-то интимность.

Может, оттого, что я нашел свое место после этого насыщенного, изнурительного дня.

Укрылся покрывалом почти с головой —

так стало еще уютнее.

А потом началась самая страшная и холодная ночь в моей жизни.

Три свои небольшие картонки я распределил по телу: одну положил, где голова и плечи, и две в районе низа спины и таза.

Это был не сон, а борьба за покрывало. Борьба за жизнь.

В середине ночи она обострилась, потому что наступил жуткий холод.

Ветер пронизывал.

Мы спали у решетки – бразилец попробовал к ней прицепить разорванные полиэтиленовые пакеты, чтобы не так дуло, но их сорвало ветром, и они колыхались, как флаги.

Если я хоть немного проваливался в полудрему, этого уже было достаточно, чтобы бразилец чуть-чуть перетягивал на себя одеяло. Я, впрочем, делал то же самое – инстинкт выживания брал верх. Но этого «чуть-чуть» уже было достаточно, чтобы ледяной воздух проник под одеяло. Поэтому за одеяло надо было держаться крепко.

Мои ноги уже были мертвецки холодными, как и голова; я потрогал свое тело – оно было горячим, даже жарким.

Организм отчаянно боролся за жизнь.

Все это время я переворачивался с одного бока на другой и обратно.

Я делал это для того, чтобы не застудить внутренние органы, да и постоянно лежать на одном боку все равно не удалось бы, так как кости не выдерживали долго твердого бетонного пола. Поэтому периодически, лежа на боку, я на секунду ослаблял давление на левую или правую сторону бедра, затем еще лежал так какое-то время, пока боль не становилась нестерпимой, и лишь затем переворачивался. Каждый поворот был связан с порцией холодного воздуха, которую я неминуемо получал при любом движении. Тревожить соседа лишний раз тоже не хотелось. Это был агрессивный мужчина лет пятидесяти: на следующий день он отметился дракой.

На одно мгновение мне показалось, что я умер.

Не знаю, глупость какая-то, но это было именно так*.

Я начал вспоминать всех родных, как бы призывая силы рода спасти меня; подключил их энергию, особенно почему-то отца. Нащупывал какую-то связь, цепочку.

Наступил рассвет, и я понял, что выжил.

Я пережил garoа.

В это время это не редкость**.

Битва за жизнь окончилась победой жизни.

И я понял, что смогу пережить еще одну такую ночь, – не знаю как, но смогу.

Не хочется больше ничего писать про это. Неприятно. Это был один из худших дней моей жизни.

Но жизнь продолжается…

Воскресенье. Нет эмоций

Проснулся, лег на освободившуюся кровать и сразу накрылся – спасибо деду-бразильцу, который позволил занять его место. Этот толстяк храпел всю ночь над моим ухом на этой самой кровати. Где-то час-полтора я согревался.

Бразилец, с которым мы делили одеяло этой ночью, делал то же самое на соседней кровати.

Что представляла собой наша камера?

Наступил рассвет, и ее можно было разглядеть.

Я осмотрел ее, как полководец поле битвы после боя.

Это была комната метров двадцать пять; двухъярусные кровати по бокам, слева зона туалета – унитаз и кран. Здесь ночевало 35 человек – и еще будут ночевать следующую ночь.

Как все поместились?

Я лежал в кровати, дед и другие бразильцы накрыли меня одеялами, но ощущение холода не проходило, оно было где-то в голове.

Наверное, холод страшнее, чем голод.

Это ощущение холода надолго, если не навсегда, останется со мной.

Пришло время завтрака, люди столпились у решетки. Передали еду и мне – лежащему. Завтрак – пакетик холодного молока и булочка белого хлеба.

Я съел.

Несмотря на то что я уже лежал в теплой кровати, у меня было состояние посттравматической депрессии.

Очень хотелось в туалет, но наслаждение от тепла было сильнее, и я боялся, что, если я уйду, кровать займут.

Все-таки природа взяла верх – я встал.

Решил бороться с депрессией. Человек всегда сам принимает решение – быть ему в депрессии или начать из нее выкарабкиваться.

Туалет произвел жуткое впечатление. Умылся, почистил зубы и даже постирал трусы.

Кровать, кстати, никто не занял, и я с радостью снова лег на нее. Теперь я уже чувствовал себя бодрее.

Обед.

Лежал и думал: «Есть – не есть?» Есть не хотелось. Но бразильцы бы меня не поняли, и я решил не отрываться от коллектива. Еда –