Записки с того света - Александр Тимофеев

эмоции выражали очень бурно. Бразильцам в принципе свойственно бурно выражать свой эмоциональный мир (латиноамериканцы – что там говорить), а уж во время футбола, да еще и заключенным, которым больше и пар-то выпустить негде, кроме как во время часовой игры пару раз в неделю…

В общем, крики, вопли…

Несмотря на игру, открытие ворот привлекло внимание как зрителей, так и футболистов, каждый из которых окинул нас, вновь прибывших, заинтересованным взглядом. Нас подвели к ближайшей камере слева, которая в отличие от других была закрыта. Открыли дверь, и мы, что называется, «на вдохе» зашли.

Первым зашел Дан и как-то моментально вступил в диалог с находившимися там людьми. Я наблюдал. Разговор, по моим ощущениям, был конструктивным, я бы даже сказал, дружеским.

Никаких бандитских рож в камере не наблюдалось. Ко мне подошли и спросили, откуда я. Привычно сказал, что «русо, но португез», за меня им что-то ответил Дан. Из-за языкового барьера ко мне быстро утратили интерес, только по-приятельски ободряюще похлопали по плечу.

Все, что накрутил себе Дан, было всего лишь роем пу-гающих мыслей, следствие его восприятия жизни в це-лом. Жизнь оказалась добрее – может быть, только в данной ситуации и именно к нам. Счастливчикам.

Все кровати были заняты, а присесть, несмотря на доброжелательное отношение, я не решался, да и не хоте-лось: выброс адреналина при заходе в камеру был сильный и я все еще находился в приподнятом состоянии, эйфории.

Стал изучать надписи на стенах.

Настенные граффити в камере были хорошо развиты, в основном это была краткая информация о том, кто здесь был и откуда.

Мое внимание привлекла самая большая надпись: огромными буквами на железной доске было выгравировано слово PIZDETZ и маленькими – Zan Volkov. Слово, хотя и написанное латиницей, было знакомым – нашим, родным, но имя меня немного смутило. Я показал на надпись, и бразильцы сразу поняли мой ин-терес. Да, сказали они, здесь действительно был русский, он вез наркотики, его перевели в другую тюрьму (с Жаном мы потом еще встретимся).

Само слово PIZDETZ, емко и удивительно точно выра-жало то, что чувствовал написавший его человек. Я прочитал его еще раз – PIZDETZ. Оно было мне неприятно, потому что отражало и мое текущее состояние.

Мои друзья

Наша камера была обшарпана и напоминала провинциальный привокзальный общественный туалет.

Очень небольшая – где-то около 8–9 метров. Продолговатая. Одна трехъярусная кровать и настил в виде антресоли над дверью (там тоже спят), рукомойник и туалет, отгороженный от остальной камеры простыней, которая висит на веревке.

Моя кровать – это кусок грязного рваного поролона. Мы с Даном спим «валетом» около двери. Местные обитатели дали нам одно скудное одеяло на двоих. Сами укрываются тремя хорошими. Холодно. На следующий день сжалились над нами и дали еще одно. Теперь у каждого из нас есть по одеяльцу! Под ним все равно очень холодно, ветер продувает камеру насквозь, но все же.

Раковина, над ней надпись: «Don’t worry, be happy».

На двери написано на португальском: «Все мы в руках Господа Бога».

Это здесь понимаешь особенно отчетливо.

Нас тут семь человек. Представлю своих товарищей по несчастью.

Жуан Карлос, 21 год, – бразилец европейской внешности, симпатичный молодой парень с длинными волосами, напоминающий начинающего рок-музыканта. Он вез восемь или девять килограммов «волшебных таблеток».

Аугусто – коренастый, немного полноватый благообразный молодой человек, также европейской внешности. Он похож на упитанного студента. Тоже наркота. Они с Жуаном Карлосом держатся вместе.

Третий бразилец, Карлос, кучерявый, похож на цыгана, лет сорока, сидит за агрессивное поведение в отношении полицейского. Вот уже 90 дней. Любит Достоевского, при мне читал «Братьев Карамазовых». Глубоко, я бы даже сказал, неистово верующий в Бога человек.

У него всегда в руках или Библия, или Достоевский.

Именно он впоследствии дал мне тетрадь и карандаш. По вечерам он читает вслух Библию, как пастырь, вкладывая в это столько энергии и темперамента, что даже меня пробирает, хотя я не понимаю ни слова. Видел, как у слушающих его слезы наворачивались.

Это происходит следующим образом: все собираются вокруг Карлоса, и он зачитывает какую-

нибудь нравоучительную проповедь из Библии, черные глаза его навыкате – в это время он очень похож на темнокожего актера Сэмюэла Л. Джексона в фильме Тарантино «Криминальное чтиво».

Экзальтация запредельная.

Затем все молятся.

Такой вот катарсис.

Каждый вечер.

Мой товарищ и, можно сказать, друг – Дан Петреску. Румын итальянского происхождения, он ехал из Испании, где прожил десять лет. О своей профессиональной деятельности Дан не распространялся. В силу обстоятельств руководство оказало ему содействие в получении второго гражданства и рекомендовало с семьей покинуть страну. Формальное основание задержания – «поддельный паспорт» – вызывало у него бурю негодования. Он бил себя по плечам, показывая, какие эполеты были у генерала, лично вручавшего ему паспорт в Асунсьоне. Он недоумевал, почему вопросов не возникало на контроле при вылете из Асунсьона, в аэропорту Парижа, при перелете в Мадрид…

Дан имеет многочисленные шрамы от ножевых и иных ранений – как побочный эффект рабочего процесса. Он ими гордился и постоянно их показывал. Дан направлялся через Бразилию со своей женой в Парагвай. Биография у него была бурная. Вероятно, поэтому он очень не хотел, чтобы о его личности делали запрос в Испанию.

Они с Карлосом – неформальные лидеры нашей камеры, заводилы, два наиболее темпераментных человека.

Александр, колумбиец, вез «ун кило кокаино». Ему тридцать четыре года. У него добрые и умные карие глаза.

Он любит шахматы, иногда мы с ним играем (фигур у нас, правда, не хватает).

Также в нашей камере сидит Галакси – молодой африканец из Сенегала, лет двадцати пяти, ортодоксальный мусульманин, держится особняком. Он производит впечатление человека мягкого и глубоко верующего.

В установленное время он всегда слезает с верхней полки, для того чтобы помолиться Аллаху.

Нигде я не встречал такой религиозности, как в бразильской тюрьме.

Несколько слов о толерантности

Это слово сейчас становится немодным, и его даже иногда стали произносить с каким-то пренебрежительно-ругательным оттенком – на мой взгляд, зря.

Толерантность – это взаимное уважение и терпимость друг к другу.

Хотелось бы написать о том, как в таком маленьком пространстве люди старались быть предельно тактичными и толерантными!

На восьми метрах ужились люди, говорящие на четырех языках (испанском, французском, португальском и русском), разных рас и религиозных убеждений.

Католики, мусульманин и православный пребывали в абсолютной веротерпимости и уважении к религии и обрядам друг друга. Все старались создать в этой «коммунальной» комнате максимальный комфорт (если это слово вообще применимо к тюрьме) для молитвы и совместного проживания.

Даже предугадывали желания товарищей, маневрировали в ограниченном пространстве предельно деликатно, чтобы не задеть друг друга – возможно, в этом залог выживания.

Не зная даже языка сокамерника, мы понимали друг друга без слов.

Слова часто бывают лишними.

С их помощью