Барон. В плену твоих чар - Джоанна Шуп

– Проходи и садись, – сказала Мэри, накладывая в свою тарелку еще мяса. – Вкус просто божественный!

Но еда была последним, о чем сейчас думала Эйва.

– Том, я хочу поговорить с тобой в спальне.

– Не сейчас. Фазан остынет. – Юноша сунул в рот большой кусок мяса.

На его лице была наглая ухмылка, увидев которую Эйва едва не заскрежетала зубами.

– Нет, именно сейчас. Фазан подождет.

Они молча уставились друг на друга. Эйва была настроена решительно. Она не отступит, не спустит это на тормозах. Том хорошо знал ее и понял, что придется уступить. Он вытер руки салфеткой, положил ее на стол и встал.

Звонко стуча каблуками по деревянному полу, Эйва торопливо прошла в спальню мальчиков. Том вошел вслед за ней и, закрыв за собой дверь, поднял руки.

– Прежде чем ты начнешь…

– Откуда у тебя деньги?

– Эйва, выслушай меня, пока ты еще…

– Где ты взял деньги?

– Заработал. – Он с вызовом скрестил руки на тощей груди.

– Но не на фабрике. Так какой же вид деятельности позволил тебе купить все это?

– Просто помог ребятам выполнить кое-какие вечерние обязанности.

– Ребятами ты называешь головорезов из банды, которая занимается кражами? Так ты выворачивал карманы?

Том дерзко выставил подбородок вперед и ничего не ответил.

– И не лги мне, – предупредила его Эйва. – Вспомни: когда мама и папа умерли, мы с тобой пообещали говорить друг другу правду.

На скулах Тома заиграли желваки.

– Да, мои друзья крадут. И когда я поднаторею в этом деле, они позволят мне оставлять у себя то, что я найду. И ты не поверишь, сколько денег я уже нашел!

– Ничего ты не нашел, – резко возразила Эйва. – Ты их украл. Не чувствуешь разницы? Именно так банды и работают – сначала оставляют тебе наворованное, чтобы это занятие казалось тебе невероятно выгодным. А когда ты втянешься и присоединишься к ним, тебя заставят отдавать долю кому-нибудь из них. И ты очень наивен, если считаешь, будто с тобой будет по-другому.

– Я не наивен, и я не против делиться добычей. Ты хотя бы знаешь, сколько денег я получил сегодня? Я заработал больше…

– Не хочу об этом слышать! – перебила его Эйва. – К тому же вместо того, чтобы сберечь эти деньги на будущее, ты пошел и купил самое дорогое мясо, какое только можно было найти.

– Ага, выходит, мне не следовало воровать, но если я все-таки украл, нужно было отложить эти деньги на то, чтобы наша семья переехала на какую-то мифическую ферму, расположенную на севере штата. Так, получается?

– Я не хочу, чтобы ты воровал. Тебя арестуют – не говоря уже о том, что красть в принципе нехорошо.

– Да? Но ведь ты фактически делаешь то же самое. И я не понимаю, почему тебе можно дурачить народ, а я не имею права время от времени залезть в чей-то карман. В этом нет никакой разницы – по крайней мере, я ее не вижу.

– Когда банда окончательно заманит тебя в свои сети, ты уже не сможешь воровать время от времени. Тебе придется делать это постоянно, Том. А я никого не дурачу.

Они в упор смотрели друг на друга, и Эйва чувствовала, что в этой схватке характеров начинает терять контроль над ситуацией. Когда ее братишка успел стать таким упрямым?

Его губы скривились в циничной недоверчивой улыбке.

– Мой фазан стынет.

Том развернулся и распахнул дверь. Эйва видела, как он вернулся за стол и накинулся на дичь. Женщине стало тошно.

Они должны уехать отсюда – и чем раньше, тем лучше.

В кабинет Уилла постучали, и, когда через секунду дверь открылась, он оторвал глаза от контракта, который просматривал. Вошли Джон Беннетт и его советник по политическим вопросам Чарльз Томпкинс, в то время как помощник Уилла Фрэнк остался стоять в коридоре. Слоан встал и сделал приглашающий жест:

– Входите, я уже готов.

Оба кандидата и Томпкинс встречались в кабинете Уилла каждую среду по утрам. Они строили планы своей избирательной кампании в Олбани. После традиционных рукопожатий все сели.

Беннетта уже избирали сенатором Соединенных Штатов, и он пробыл на этой должности с восемьдесят первого по восемьдесят шестой год. Томпкинс был знаком с бывшим сенатором давно, они дружили еще в Йельском университете, и Чарльз в какой-то момент придумал для себя роль политического советника. Вероятно, такой способ зарабатывать казался ему очень удобным. Слоан с Томпкинсом далеко не всегда соглашались друг с другом, но в их команде Уилл был лицом второстепенным, поэтому в спорах, как правило, уступал. Он понимал: Беннетт и Томпкинс внесли его в предвыборный список исключительно потому, что у него было громкое имя. Но Уилл не имел ничего против, поскольку у него самого были гораздо более грандиозные планы. А этот этап являлся лишь стартовой площадкой.

Тем не менее Томпкинс ему не нравился. Несмотря на многочисленные протесты Уилла, он и пальцем о палец не ударил, чтобы как-то устранить мадам Золикофф из жизни Джона. Томпкинс был уверен: общение Беннетта с медиумом не может иметь никаких пагубных последствий для его карьеры, с чем Уилл был категорически не согласен. Другие политические силы станут искать у оппонента слабые места, чтобы использовать их в качестве компромата в клеветнической кампании, которая будет развернута в последние недели перед выборами.

– У нас уже есть место, где мы сможем провести съезд, – начал Томпкинс, и Фрэнк тут же принялся делать пометки в своем маленьком блокноте. – Это будет на катке в Саратоге. Вот я и подумал, что было бы неплохо провести там же собственный митинг в конце июля. Потерзаем толпу. Вы не против, Слоан?

Предполагалось, что Уилл проведет лето в Ньюпорте, как бывало каждый год. Однако раньше он это делал в угоду Лиззи, чтобы ее жизнь была такой же, как у других девушек ее круга. Теперь же она жена Кавано, и Уилл не видел смысла открывать загородный коттедж только для себя одного.

– Нет. Я останусь в городе.

– Отлично, – сказал Беннетт, широко улыбаясь, как будто ждал, что он ответит именно так. – Томпкинс все организует, и мы потом сообщим вам дату.

– Хорошо. А что нам известно о съездах других партий?

– Партия Сухого закона, как и ожидалось, собирается двадцать шестого июня в Сиракузах. Съезд демократов состоится в Буффало двенадцатого сентября. Можно не сомневаться, что кандидатом будет выдвинут Роберт Мерфи, имеющий мощную поддержку Таммани-холла. Лейбористы тоже соберутся в сентябре, но насчет них я не переживаю.

– А я не уверен, что вы не ошибаетесь в отношении Мерфи, – сказал Уилл. – Он не слишком-то популярен после своих высказываний против билля о реформах.

Республиканцы попытались протащить специальный закон, чтобы остановить подтасовку результатов в штате Нью-Йорк, и все, кто был связан с Таммани-холлом, этой мощной политической машиной, неистово противились этому. Что могло красноречивее свидетельствовать о том, как работают политики в Имперском штате[5]?

– Сомнительно, – отозвался Томпкинс. – Депутаты от Таммани наложили вето, потому что это могло ударить по их собственным интересам, ведь они платили ирландцам, чтобы те голосовали за демократа. Как бы там ни было, мы пока не можем полностью сосредоточить внимание на Мерфи. Сначала нам следует обеспечить выдвижение собственного кандидата.

По этому поводу Слоан как раз не волновался. Беннетт обладал даром общения с толпой, а сам Уилл был известным бизнесменом, который предоставлял массам дешевый и эффективный способ передвижения. В какой бы конец штата он ни отправился, люди повсюду жали ему руку и благодарили за то, что он дал им возможность съездить к тетушке Марте или горячо любимой умирающей кузине Салли. Железные дороги изменили образ жизни американцев, и Уилл сыграл в этом важную роль.

Сложность заключалась в том, чтобы опередить Роберта Мерфи и Таммани-холл. Эта организация держала политиков Нью-Йорка железной хваткой, а для того, чтобы облегчить жизнь избирателей их штата, необходимо было победить коррупцию и улучшить условия труда простых людей.

– Есть какие-то изменения относительно митинга в Олбани? – спросил Уилл.

– Все должно быть так, как мы договаривались. С нами будет «Команда Беннетта», – ответил Томпкинс. Именно так во время предвыборной кампании называли себя местные республиканцы. – Сначала будет парад, потом барбекю, после чего – речи и рукопожатия.

– Вот и хорошо. Я выеду туда рано утром.

Дальше они говорили в основном на политические темы, начиная от предположений по поводу возможных соперников и заканчивая датами дополнительных митингов, а также о том, на что именно следует сделать упор в своей речи. Джон большей частью молчал, предоставляя возможность говорить своему политическому советнику – впрочем, как всегда. Когда же разговор подошел к завершению, Томпкинс сказал:

– Беннетт, не могли бы вы на минутку оставить нас со Слоаном наедине?