Идеже хощет Бог. Жизнь и чудеса старца Порфирия - Анаргирос Калиацос

Порфирий был не просто священником, но и архимандритом! Более того, этот человек продолжал вести себя таким же образом и во время крестного хода с Плащаницей.

По окончании службы я немедленно вошел в алтарь, чтобы выразить протест по поводу поведения священника. Батюшка, увидев меня разгневанным, избегал разговора. Я же, ничтоже сумняшеся, заметил ему, что непозволительно давать своему подчиненному вести себя столь неподобающим образом. В ответ Батюшка рассмеялся и смеялся долго, почти до слез! Успокоившись, он сказал:

— Не сердись, чудак, ведь он неврастеник…

Я стоял молча с одной только мыслью: "Либо этот человек святой, либо у него отсутствуют нервы, либо в его жилах течет не кровь, а водица!".

Время показало, что он действительно святой!

О, если бы мы могли быть такими же, как он! Тогда бы врата Царствия Небесного широко распахнулись для всех нас, и кто бы другой нас там встречал, как не наш отец Порфирий!

Сие да буди!

КАК БАТЮШКА СОВЕРШАЛ БОЖЕСТВЕННУЮ ЛИТУРГИЮ

Во время Божественной литургии я всегда старался быть в храме и молился в алтаре, потому что мне хотелось находиться рядом с Батюшкой, когда он совершал Бескровное Жертвоприношение.

Впоследствии я не пожалел об этом. Более того, если бы и теперь был жив приснопамятный Старец, я поступал бы так же. Потому что именно там, в алтаре, я познал все величие нашей веры! Там я пережил волнующие и непередаваемые минуты! Там я сподобился слышать тайную беседу между Ангельскими Небесными Силами и земными людьми! Там я видел Батюшку, который, словно маленький ребенок, воздевал святые свои руки к Небесному Отцу! Там я наблюдал, с каким благоговением и страхом Божиим готовился он во время проскомидии к совершению Божественной Евхаристии!

Все это глубоко волновало меня, потому что отец Порфирий сие Божественное Таинство переживал как глубочайшую реальность. Когда он держал в руках просфору, для него она была самим Телом Христовым. Каждый раз, когда он разрезал ее, душа его болела, ибо он твердо верил, что в этот момент разрезает само Тело Иисуса!

А молитвы, читаемые им обычно во время проскомидии, были столь выразительны и действовали с такой силой, что могли перевернуть даже самую черствую, неверующую, варварскую душу! Не могу забыть, как Батюшка молился за живых и усопших! Когда он произносил: "Помяни, Господи, раба Твоего…" — он просил с такой мольбой и таким состраданием, что не только всемилостивый, долготерпеливый и полный любви Господь не мог ему отказать, но даже самый отпетый преступник не сделал бы этого!

Совершая Божественную литургию, Батюшка полностью отрешался от сего суетного мира. Казалось, он не слышит, не видит и никак не соприкасается с ним. Он жил в своем духовном мире. И вот, несмотря на это, я и там не оставлял его в покое. Я все старался подойти к нему поближе, чтобы выказать ему свою любовь. И он, всем сердцем на нее отвечая, крестил мне лоб то святой лжицей, то крестом, то каким-либо другим священным предметом, который он в тот момент держал в руках.

И когда Батюшка кого-либо осенял крестным знамением, то вкладывал в него всю крепость своей веры: он с такой силой касался лба, головы или плеч, что человеку становилось больно. Однако всякий чувствовал, что это делалось для его же пользы!

Я лично много раз подвергался такому испытанию, когда находился в алтаре во время Божественной литургии, и каждый раз у меня создавалось впечатление, что от чрезмерного давления святым предметом мой лоб кровоточит, хотя на самом деле никогда ничего подобного не было.

Однажды, когда я стоял у Святого престола и наблюдал за тем, как Батюшка возлагает звездицу на дискос, он меня ею перекрестил с такой силой, что мне было не просто больно, но казалось, что мой лоб разламывается на части! Я попытался вытереть кровь рукой, но, как и следовало ожидать, там не было ни малейшей царапины. Тем не менее глаза мои были полны слез от боли, которую я испытывал, и только чувство стыда удерживало меня, чтобы не расплакаться. После этого случая я уже не смел так близко подходить к Батюшке. Следил за ним, стоя поодаль.

И еще: меня в высшей степени поражало, как отец Порфирий собирал "Божественные жемчужины" (крошки от Причастия). Он делал это с таким тщанием, благоговением и страхом, что ни одна крошка не могла упасть. От сильного напряжения с него градом катился пот.

И наконец, было бы большим упущением не рассказать (хотя бы в двух словах) о том, как Батюшка пел.

Церковные гимны, исполняемые отцом Порфирием, совершенно не походили на те песнопения, которые мы слышим в большинстве святых храмов. В его манере пения не было ничего искусственного, никаких украшательств, никаких кульминаций, действующих возбуждающе на человека и так напоминающих восточные мотивы. Он пел сдержанно, тихо, молитвенно, избегая демонстрировать свои голосовые способности, хотя это вовсе не значит, что ему их не хватало.

"ТВОЯ МАТЬ НЕ СМОЖЕТ ПРИНИМАТЬ ВАННЫ"

Всегда, прежде чем ехать в какое-либо путешествие или принять какое-либо решение, я испрашивал благословения у Батюшки.

Так же я поступил и в июле 1964 года, когда должен был сопровождать маму на бальнеологический курорт, так как по совету лечащего врача ей необходимо было пройти курс лечения. Я полагал, что и для меня представился хороший случай провести отпуск в прекрасно обустроенном для отдыха и лечения месте.

Поэтому я заранее заказал гостиницу и договорился о предоставлении мне очередного отпуска. А когда пришло время ехать, я, как всегда, отправился к Батюшке, чтобы взять его благословение и попрощаться.

Батюшка попросил меня подождать. Я сказал, что спешу, так как должен еще зайти домой, а затем ехать в деревню, чтобы на следующий день нам с мамой отправиться в лечебницу.

- Ну что ж, пойдем до твоего дома вместе, мне надо с тобой поговорить.

Правду сказать, это меня удивило. Тем более что и времени-то для разговора почти не было. Поэтому я стал убеждать Батюшку не утруждать себя зря, но он настаивал на своем: