Белорусский апокалипсис - Виктор Любчанский

Вокруг писаря собралось плотное кольцо перепуганных членов совета движения.

— Нет, — возразил один из заместителей председателя, — из текста сквозит, что Каялович мог эту провокацию инициировать, нужно жестче и однозначней. Написать, что просто группа никому неподконтрольных отморозков сошла с ума и так далее…

— Да, да! — закивали остальные, — именно так! Не тот момент, что бы на Каяловича наезжать.

Со все концов республики в газеты, на радио и на телевидение сыпанули десятки подобных писем. Электронные почтовые ящики быстро заполнились антитеррористической трескотней. Но много было и других посланий, ярые ненавистники Каяловича, скрываясь под анонимными именами, прямо взывали к смерти тирана, обычно через повешение, им вторили сторонники расстрела диктатора, а также иные гурманы расправы с президентом, в том числе не единожды поступали призывы посадить на кол, распять, утопить, замочить, порвать.

Начались тотальные репрессии. Зачистка шла без разбору, хватали и правозащитников, и просто правдоискателей. Оправившийся от испуга Каялович собрал в своём кабинете всех силовых министров и генпрокурора.

— Если бы меня эти подонки убили, — говорил Каялович побледневшим министрам, — вы были бы вторыми на очереди. Нацисты и террористы никогда не остановятся на одном президенте, запомните это! И о главном, где улики, где они взяли оружие, как фамилии этих гадёнышей? Почему ещё не арестованы все по списку?

Генералы молчали и угрюмо стучали стержнями ручек о записные блокноты.

— Что бы через 12 часов у меня были данные хоть на одного из них! — почти кричал главнокомандующий, — продолжайте аресты, никого не выпускайте. Всех до одного приобщайте к делу, готовьте так, что б под расстрел пошло не менее десятка отморозков! Остальных сгноим постепенно. Все свободны, кроме прокурора.

Когда генпрокурор остался за столом один, Каялович обратился к нему уже спокойным и даже дружеским тоном.

— Кто же это мог быть? У тебя есть предположения? Я уже и в Москву звонил, и нашим Киевским, все руками разводят. Может сами завязаны?

— Не знаю, не знаю, — задумчиво покивал головою генпрокурор, — скорее всего отморозки. Если хоть как-то это с нашими радикалами связано, я тебе к обеду все фамилии выложу. Но думаю, врят-ли особая связь была, иначе бы я узнал, и КГБ узнал бы по своим каналам. Кто-то скорее всего действовал автономно, или почти автономно. Денёк нужен на качественные допросы, к вечеру наверняка кому-то язык развяжут, не могли они полностью стерильно действовать.

— И я уверен, что не могли, — поддержал его президент, — они же безмозглые! Да, и насчёт сгоревших ребят, там ведь среди них был один полковник, который нам очень помог раньше, ну, ты знаешь о чём я.

— Да, конечно, знаю, не продолжай.

— Трагедия ужасная, но столько знал полковник, что нет худа без добра.

— Я тоже грешным делом подумывал, что с ним делать, а теперь и концы в воду.

После короткого стука в кабинет заглянул секретарь и вопрошающе посмотрел на президента.

— Говори — приказал Каялович.

— Есть срочная новость для генпрокурора, — сказал секретарь и протянул трубку спутникового телефона.

Каялович сам взят трубку.

— Это президент, рассказывайте, что там.

— Здравия желаю, товарищ президент, говорит помощник генерального прокурора по особым поручениям полковник юстиции Степаневич, полчаса назад мне доложили, что двое арестованных назвали фамилию главного организатора акта террора. Сейчас эту информацию активно перепроверяем, так как эти арестованные не были нашими осведомителями и заговорили только после пристрастного допроса.

— Кто это?

— Один правозащитник, а второй лидер партии "Свобода или Смерть", последний, правда, в конце допроса умер.

— Да нет! Кто организатор спрашиваю?!

— Кирута Сергей Сергеевич, — доложил помощник генпрокурора.

После звонка радикала и слова "провал" Кирута сгрёб все автоматы с диванов и столов, уложил их обратно в тайник и покинул оружейную комнату. Через час он уже мчался скорым поездом в сторону Москвы. Сергей привык к поездам. Еще на заре своего предпринимательства он раз в неделю мотался в Москву и обратно. Покачивание вагона, железнодорожный шум, полязгивание, поскрипывание — всё действовало убаюкивающие. Шумная, насыщенная Москва сулила Сергею Сергеевичу временную безопасность. В этом муравейнике можно было затеряться на несколько месяцев, особенно когда были деньги на покупку прописки в Подмосковье.

По прибытию на Белорусский вокзал, Сергей направился в ближайший ресторанчик. После волнений последних дней вдруг проснулся солдатский аппетит. Заказал две порции, было вкусно. Позавтракав, купил свежих газет и на первых страницах стал искать свою фамилию. Не найдя даже намёка о собственной персоне, ещё больше успокоился и направился в бюро недвижимости по аренде жилья.

Международная общественность восприняла нападение на Каяловича с неподдельным интересом. Многих это так удивило. Любопытство подогревалось полным отсутствием видимых предпосылок к такой брутальной гранатомётной атаке. Давно Беларусь не ассоциировалась с гранатомётом. Ну дубинки, слезоточивый газ, пропадающие активисты, пусть даже родственничек шлёпнул первого президента, но это всё бытовуха, так сказать обычный набор круга жизни полноценного недогосударства, стандартная спираль развития от простого к сложному, от конституции к зарплате. И вдруг какой-то местный с обочины дороги кричит зловещее "огонь!". Это уже не спираль, это штопор для бутылки с джином.

Заявления дипломатов, осуждающие террор, стали появляться после 14.00 следующего дня. Пауза была сделана чтобы показать Каяловичу, вот, мол, сукин сын, трепещи, следующий раз, если будешь на запад плевать и на восток гадить, назовём твоих застрельщиков не террористами, а партизанами.

Сами партизаны, как и Сергей Сергеевич были уже вне Беларуси. Всем удалось благополучно сбежать и укрыться за границей.

Узнать фамилию главаря хотел не только Каялович, пол-страны задавалось вопросом — кто? О том, что личность главаря известна, спецслужбы держали в секрете двое суток, чтобы не вспугнуть его друзей, родственников и знакомых. Продолжались массовые аресты. Но друзьями у Кируты было напряжёнка, родственники большей частью повымерли от последствий радиации, так что основной удар пришёлся на знакомых. Да. Быстрый бескровный переворотик не получился, только подступились и вот те на, трое офицеров охранки сгорели заживо, бедные, бедные полковники.

Жуткая смерть своих товарищей по оружию, политическим убийствам и пыткам взбудоражила весь офицерский состав КГБ, МВД и охраны президента. Псы диктатуры жаждали мести. Конкретной кагэбэшной мести, с раскалёнными пинцетами и трансформаторами тока. В первые же сутки в камерах допроса погибли десятки обезумевших от боли подозреваемых. Люди умирали от электоршока, задыхались в целлофановых пакетах. Палачи работали с интересом, ох, попадись им сам Кирута, они б его пальцем не тронули, волоску бы не дали упасть, связали бы нежными верёвками и доставили целенького, свеженького, испуганного лично Каяловичу. Вот бы тот позабавился, вот бы потешился. Мастер, мастер наш главнокомандующий над людьми измываться. Традицию ещё первый президент начал, когда ворью в законе чистку устроил, без суда и следствия. Сначала начали бандюганов как собак во дворах отстреливать, потом Лукашенко смекнул, а чего это перед расстрелом не понять глубже сущность человеческую и лично к пыткам приобщился, просто так, забавы ради. Совершенства достиг, бывало пристегнут для него к столу зэка, много на своём веку повидавшего, так глава государства три часа над ним колдует, пока тот дух не испустит. Каялович не такой. Без особого изврата. Придёт в расстрельное помещение, по мордам надаёт, потом автомат схватит и короткой очередью в голову. Руки помоет, испарину платком со лба смахнёт и на праздник урожая удалиться, до следующего расстрела. Вот она в чём, близость к народу выражается.

Народ узнал своего героя 25 марта. Во всех газетах было опубликовано свирепое совместное заявление прокуратуры, КГБ и милиции с большой фотографией Кируты и надписью ниже: "Разыскивается особо опасный преступник". Надпись наводила Сергея Сергеевича на невесёлые мысли. Гневным письмам от граждан и их объединений не было конца. Этим хором от обличений, плевков и тошнотворных призывов к бдительности были заполнены две первые страницы всех государственных газет. Творческие союзы, эти отходы клонирования худших образцов советского искусства, Кируту и его пособников смешали с грязью в свойственной белгосинтеллигенции тяге к графомании. Десятки заслуженных перьев союза писателей соревновались в сочинении на тему: "Терроризм — нет, Каялович — да!". Все белписатели мечтали войти в учебники литературы, чтобы после подзатыльника учительницы, семиклассник начинал бубнить наизусть отрывки из их опуса "Бешенная картофелекопалка". Но литература забуксовала в давно пожухшей ботве, а литераторы который год перебивались госзаказами на недостойную халтуру. Халтура, кстати, им тоже была не по зубам — кариес вырвал последний корневой.