Лечение сном. Из записок старого психиатра - Андрей Сергеевич Чистович

В основе своей страх – это чисто биологический механизм, общий у человека со всем животным миром. Страх, как защитная реакция, имеет громадное значение в борьбе за существование, так как он вступает в действие тогда, когда возникает опасность, т. е. угроза для жизни организма. Мужественный лев и трусливый заяц издавна служат образцами прямо противоположного поведения. Но ведь и существование зайца преисполнено таких опасностей, которые не знает лев.

Но с человеческим страхом дело обстоит сложнее. Конечно, и у человека большую роль играют моменты биологические. Чем слабее нервная система, чем труднее, следовательно, даётся человеку приспособление к жизни – тем больше оснований у него быть робким, трусливым. В жизни слабого оказывается много таких опасностей, о которых человек с сильной нервной системой и не имеет понятия.

Но поведение чеховского «человека в футляре», который живёт в постоянном страхе, как бы чего ни случилось, одной биологией не объяснишь. Такие заячьи души, такие характеры создаются жизнью, являются результатом известного воспитания. Но даже если взять «человека в футляре» с его вечными страхами, он остаётся понятным. Это цельный характер: потому и он стал нарицательным именем.

Бывает, однако, страх особого рода, страх непонятный. Он возникает у людей далеко неробкого десятка, притом в условиях, ни с какой видимой опасностью не связанных. Нужно человеку перейти через небольшую площадь, даже просто через улицу – и вдруг у него появляется страх, да такой, что ничего человек с собой сделать не может. Остаётся только обратиться за посторонней помощью. И достаточно иногда бывает присутствия рядом маленького ребёнка, чтобы страх улёгся. Вот о таком необъяснимом, болезненном страхе и будет идти речь.

Ирине Петровне было 40 лет. Она была научным работником, профессором вуза. Знакомство наше состоялось много лет назад, когда сам я был ещё молодым врачом и мой опыт в деле лечения неврозов был тогда очень небольшим. Отправляясь к ней с первым визитом, я сам испытывал понятное и достаточно обоснованное чувство робости: пациентка была не только высокообразованным человеком, но успела уже познакомиться с целым рядом всевозможных методов лечения. Наблюдали её известные терапевты и невропатологи Ленинграда; испытала она электролечение и гипноз, принимала препараты желёз внутренней секреции, гомеопатические средства и даже лекарства из тибетских трав. Всё это, однако, мало ей помогало.

На протяжении двух лет она страдала странными припадками. Пока она оставалась у себя в квартире, она была здоровым человеком, работала над своими научными исследованиями, проводила занятия с приходившими к ней аспирантами, энергично осуществляла обязанности хозяйки дома… Но стоило её выйти за дверь собственной квартиры, спуститься на две-три ступеньки по лестнице (она жила на третьем этаже), как разыгрывался у неё припадок. Вдруг возникал сильнейший страх, появлялись неприятные и болезненные ощущения в области сердца, резко учащался пульс. Состояние бывало настолько тяжёлым, что приходилось вызывать врача. Многократно и тщательно исследовали её специалисты и не могли найти в её сердце объяснения для этих припадков. Правда, сердце было несколько расширено и отличалось повышенной возбудимостью из-за увеличенной щитовидной железы, но эти изменения не могли быть причиной подобных припадков. А поэтому, в конце концов, и решили обратиться к психиатру. Так бывает нередко: когда врачи других специальностей не могут найти настоящей причины болезни, говорят, что всё дело в «нервах». В данном случае адрес был правильным, но не всегда это бывает так.

Я до сих пор помню мой первый визит к Ирине Петровне. Меня встретил её важный муж и провёл в свой кабинет. Кабинет имел в себе нечто мрачное и торжественное: полки были уставлены старинными книгами и древними иконами. Здесь почтенный учёный (он был лет на двадцать старше своей жены) обстоятельно и спокойно повторил мне описание непонятной болезни. Затем меня оставили вдвоём с больной. Я был уверен, что в болезни Ирины Петровны играли роль её душевные переживания. Поэтому я сразу начал с вопроса: что случилось с нею два года назад? – Ответная реакция Ирины Петровны была для меня даже неожиданной: она вскочила проверить, хорошо ли закрыта дверь, а затем тут же, сильно волнуясь, рассказала о событиях своей жизни – событиях, которые привели её к болезни. Эта убедительная история в дальнейшем пополнилась ещё рядом деталей, но основное я узнал из первой же беседы. Слишком наболело у Ирины Петровны на душе, очень уж велика была потребность высказаться.

Но прежде чем рассказать то, что сообщила сама Ирина Петровна, я хочу изложить одно из первых её сновидений. Жизненные затруднения её отразились в нём с большой яркостью. «Театр, большая сцена, ряд артистов перед рампой. Глядя на них, думаю, что герою и героине, объясняющимся в любви, нужно стоять совсем иначе. Сижу в большой ложе. Впереди несколько дам, за ними мужчины, которые начинают ворчать, что им ничего не видно. Оборачиваюсь и вижу Я. Возмущённо говорю ему: «Ведёте себя по-хамски, а ещё общественный деятель». Выходу из ложи и поднимаюсь быстро по лестнице. Просыпаюсь с сердцебиением».

Театр относится к тем многочисленным образам, посредством которых наша мысль во сне изображает жизнь (также – дорога, река, море и т. д.). Это отметила и сама Ирина Петровна. Содержание пьесы, которая разыгрывается на сцене, – любовное. «Герою и героине нужно стоять иначе», – говорит больная. Есть правило, о котором всегда нужно помнить при толковании сновидений: сновидения эгоцентричны, они говорят об их авторе. Поэтому и пьеса, наверное, относится к любовной жизни самой Ирины Петровны: что-то в ней неблагополучно. Но Ирина Петровна участвует в сновидении, и открытым образом. Почему-то бурно вспыхивает она по адресу Я. При разборе сновидения больная рассказала, что Я. – профессор, занимающий ту кафедру, которую её муж, когда она с ним познакомилась. Но известность Я. основывалась не на научных трудах. Знали его, главным образом, как неисправимого донжуана: большая часть его зарплаты уходила на алименты его ученицам. Этому-то человеку Ирина Петровна во сне высказывает своё откровенное мнение и выходит из общей с ним ложи. Почему же сновидение заканчивается сердцебиением, тем болезненным проявлением, от которого она лечилась?

Вот что рассказала мне Ирина Петровна при нашей первой встрече: и детство, и юность Ирины Петровны прошли на юге, где отец её занимал большой пост в одном из университетских городов. У неё рано обнаружились большие способности: не случайно уже в 28 лет она была профессором. Но она была не только способным человеком; она обладала характером независимым и самолюбивым. За ней установилась определённая репутация, которой она даже гордилась. О ней говорили: «Она не женщина, за ней не поухаживаешь». И, тем не менее, в